С тех пор Гиацинт только пару рейсов провёл без Баобаба, всегда на "Марсельезе" и всегда с очень опасными приключениями. То в качестве младшего матроса, потом — помощником штурмана. А Баобаба дразнил "крёстным", от слова "воскресивший". Боцман не возражал, улыбаясь в рыжую бороду.

Состояние этого "пещерного" дня напомнило Гиацинту ту кошмарную слабость после кризиса. Само собой, он разозлился и, понимая, что друзья чувствуют себя не намного лучше, тем не менее приказал сейчас же собираться и искать этот проклятый выход из трижды семь раз проклятой пещеры, со всеми её проклятыми потрохами и так далее, и чем дальше, тем больше — триста тысяч морских чертей, сто бешеных акул и хвост медузы…

Виола, как подобает верной супруге (знающей, что ей-то абсолютно ничего не грозит: как бы муж ни озверел, её он пальцем не тронет), тем не менее, первой подала пример послушания. Она, шатаясь, пошла на берег умываться. Напилась воды и, почувствовав себя лучше, заставила встать и мальчишек. Джордано — без звука, Розанчик, вздыхая и ворча, что дружба эта добром не кончится, что он поплатится за свою доброту, и чокнутая семейка Ориенталь его, в конце концов, доведёт преждевременно до могилы, но всё-таки встал и тоже спустился к озеру.

Гиацинт давно уже ждал внизу и торопил их. Пройдясь, они почувствовали, что силы возвращаются и неплохо бы чего-нибудь поесть. Но кроме летучих мышей, висящих гроздями в подражание сталактитам по углам пещеры, ничего съедобного не было. На берегу озера они нашли высохшие кости каких-то лиан. Это добавило энтузиазма в поисках выхода из пещеры.

В эту комнатку с озером сходилось множество галерей, и все они наклонно поднимались вверх. Пол скользкий, да к тому же, навстречу течёт вода, делая его ещё более похожим на ледяной каток. Но целый день они исследовали разные ходы, каждый раз с тоской возвращаясь обратно в пещеру.

Каменные тоннели перекрещивались, соединялись, уводили далеко в сторону склона, описывали круги, но найти хотя бы один, ведущий на поверхность так и не удалось.

Направление путалось и, опасаясь окончательно заблудиться, они всякий раз принимали решение вернуться к озеру. Впрочем, из двадцати ходов за день проверили только восемь и поставили на них отметки, чтобы не путать с ещё неизвестными.

Если считать и тот ход, откуда они пришли, то известных им ходов — девять. Из оставшихся одиннадцати, три были недоступны. Они располагались на другой стороне озера, где вода подступала вплотную к стене, и наполовину уходили под воду.

Всего оставалось ещё восемь ходов, на выбор. Чёрные арки и норы на разной высоте от берега. Многие расположены подозрительно близко и, похоже, соединялись между собой.

Проверить это уже не хватало сил: Гиацинт гонял их по коридорам весь день, пока сам не падал от усталости. Но он-то тут же вставал, зло сверкая глазами, и снова тащил их за собой. Пока Виола не скользнула по стенке вниз и, положив подбородок на колени, сказала: "Баста!" — подразумевая, что больше не сделает ни шагу. Мальчишки, цепляясь друг за друга и за стены, тоже не могли двинуться.

Граф обвёл всех невидящим взглядом и пожал плечами: "Хорошо, возвращаемся". С этими словами подхватил девчонку на руки и понёс вниз по галерее. Через два шага Виола вырвалась, сказав, что пойдёт сама. Она знала, что он не остановится. А если упадёт, снова встанет, не отпуская её. Это южное упрямство сидело в ней самой, и Виола знала, что сокрушить его практически невозможно. Помнила и о раненой руке, которой Гиацинт и поднял её как пушинку.

— Что с тобой? — вздохнула Виола. — На кого ты похож?

— На своих родителей! — огрызнулся Гиацинт. Но тут же опустил голову и измучено улыбнулся:

— Извини. Я просто не могу больше. Устал…

Виола задиристо посмотрела на него:

— А спорим, нёс бы до самой пещеры?

— Конечно, — он решительно сделал шаг в её сторону. Виола вздрогнула:

— Ты что, я пошутила!

Граф прерывисто, со смехом выдохнул:

— Я, в данный момент, тоже. — Он нежно провёл пальцем по щеке Виолы: — Дурочка. У меня же три полных сезона в "Комеди` Франсез". Амариллис бы не поверила…

Мальчишки дотащились до них.

— Чего вы ждёте? — спросил Розанчик. — Возвращаемся или нет?

Виола насмешливо фыркнула:

— А ты способен на "нет".

— Нет!! — вскинулся паж.

— Тогда зачем задаёшь дурацкие вопросы? — Гиацинт облизал пересохшие губы. — Идёмте…

Снова они очутились перед озером. Заколдованный круг.

Набрав сухих лиан, развели костёр над водой, на своей площадке. Грелись и всё равно дрожали от озноба. Чувствуя, что для жаренных летучих мышей они ещё не созрели, да и после такой "прогулки" аппетит пропал, Виола и Розанчик тотчас же заснули, точно провалились в глубокий обморок. Гиацинт остался сидеть у маленького костра, не в силах даже лечь отдохнуть. Джордано тоже не чувствовал особого желания спать. Он видел: творится что-то серьёзное.

Но что? Почему у них такая странная слабость, только ли от усталости? Или от голода? Но почему тогда есть не хочется, наоборот, скорее тошнит при мысли о еде. И хотя часто нападает нервная дрожь, нельзя определённо сказать, жарко им или холодно в этой могиле. Не мешало бы разобраться, что происходит.

Граф Георгин сверлил взглядом своего "тёзку" по титулу:

— Гиацинт, объясни мне, почему ты так спешишь выбраться из этой пещеры?

— Потому что у нас очень мало времени, — ответил тот, наблюдая, как голубоватые язычки пламени гложут кости лиан.

Джордано знал Гиацинта по времени меньше всех, всего три месяца. Но в дружбе главное не время, а то, какие обстоятельства пережиты вместе и родство душ. Поэтому Джордано Георгин мог считать себя совершенно на равных с давним другом детства Розанчиком, который знал графа Ориенталь больше десяти лет. И Джордано уже успел заметить, что при всех своих актёрских способностях и умении прекрасно скрывать свои чувства, Гиацинт врать совершенно не умеет.

Потому что не хочет. А может, потому, что игра для него — правда, это по-настоящему, а ложь, как ни крути, всё равно — ложь. В любом случае, если сейчас прямо спросить, что за страшная опасность им угрожает, капитан либо упрётся "не скажу", либо скажет всю правду. Врать он не станет.

Раздумывая, как бы получше обойти эту каменную глыбу с восточной фамилией и южным характером, Джордано задержал на друге пристальный взгляд, забыв, что для Гиацинта это уже начало разговора. Он поднял голову:

— Что?

— Где ты так научился? — со вздохом спросил Джордано, сообразив, что плана своих действий он так и не успел придумать.

Гиацинт слегка улыбнулся и подбросил пару веток в костёр:

— У меня тётя — волшебница. — Он мягко посмотрел на расстроенного Джордано: — А вообще-то, пожил бы ты в дороге столько лет, где каждую минуту надо быть настороже, быстро бы научился.

— На море?

— Не только. И на море, и по ландам[1] с цыганами. У нас же в Аквитании сплошь леса, степи да виноградники. И горы. Гуляй — не хочу. Простор…

Джордано понимающе вздохнул:

— Как у нас, в Тоскане.

Гиацинт помрачнел:

— Извини, не хотел напоминать. Домой хочется?

Джордано удивлённо посмотрел на друга:

— С чего бы? Я соскучился, конечно, зато сейчас я попал в настоящее приключение.

— Скажи лучше, влип в историю, — хмуро поправил Гиацинт. Джордано заулыбался:

— Само собой, ты имеешь полное право ворчать на нас. Тебе всё это не кажется фантастическим приключением, которое бывает раз в жизни. А для нас — романтика!

— Романтика… — хрипло протянул Гиацинт и поднял глаза к потолку, где висели переливаясь огненными бликами сталактиты. Помолчав, он серьёзно глянул в глаза Джордано: — Не хочу, чтобы ты оказался прав, насчёт того, что это, как ты говоришь "приключение", будет раз в жизни. — (Граф сухо усмехнулся). — Очень романтично подохнуть, когда вокруг такая красота.