Он щёлкнул ногтем по сталактиту. Эхо отразилось от воды и повторило звук несколько раз, будто начался дождь, пока не заблудилось среди соляных колонн и не смолкло.

— Здорово, — недоумевал Джордано. — Чем же тебе эта пещера не нравится?

Гиацинт насмешливо поднял бровь, и шрам на виске стал заметнее:

— Мне? Мне-то как раз она очень нравится. По сравнению с норвежскими шахтами здесь просто рай!

— С какими шахтами? — удивился граф Георгин.

Гиацинт покосился на спящую рядом Виолу и неохотно объяснил:

— Мне светило рабство на рудниках в Норвегии. В шахтах. Это, по доброте Неро`, было как раз достойным концом моей жизни. Даже мало…

У Джордано глаза стали совсем как чёрные провалы ходов в дальней стенке пещеры:

— Что ж ты молчал? Он же… — Джордано сквозь зубы процедил какие-то итальянские ругательства, вряд ли лицеприятные для принца Неро.

Гиацинт не удержал снисходительную улыбку:

— Эх ты, "милый мальчик из Флоренции", как когда-то назвала тебя мадам Георгина Изменчивая в Париже. Зачем мне рассказывать, если Чёрному Тюльпану пока не удалось воплотить в жизнь свою милую затею. Только, чтоб вы расстроились?

— Расстроились?! — поражённо переспросил Джордано: — Ха! Ничего себе…

— Вот я и говорю, будет очень жаль, если пророчество Неро` всё-таки исполнится.

Джордано умоляюще посмотрел на друга:

— Будь человеком, объясни, что нам грозит? Мне всё кажется, что наверху люди сейчас в большей опасности! А мы? Воды у нас — залейся, воздуха хватает, без еды месяц можно прожить, даже больше и потом, здесь водятся звери, — (он показал на летучих мышей), — съедим их в крайнем случае! Чего нам недостаёт, чтобы спокойно дожить до того времени, когда мы найдём выход? Ведь есть же он?

Гиацинт отвёл глаза:

— Есть, наверное. Вопрос в том, чтоб до него добраться.

— Что нам может помешать? Что нам для этого нужно, чего у нас нет?

— Время, — повторил граф. — И ещё одна вещь… — Он цепко изучал лицо Джордано, словно хотел заглянуть насквозь. — А времени у нас нет. Совсем.

— Почему?

Гиацинт грустно спросил:

— Действительно не понимаешь?

— Нет.

— В таком случае, нам не хватает ещё и третьей вещи: зеркала.

— Не смейся, — нахмурился Джордано. — При чём тут…?

— Ладно…

Гиацинт взял ветку из костра, чтобы не зажигать "Эфедру", которой и так осталось немного, потом передумал и зажёг светильник, тот горел ярче.

— Зачем? Он ещё понадобится завтра. Побереги свет.

— Такими темпами, — печально усмехнулся Гиацинт, — она будет гореть дольше, чем мы проживём. Так что экономия сейчас уже не важна. Иди поближе.

Джордано перебрался к другу и устроился рядом. Гиацинт поднёс свет к спящим:

— Смотри, раз не понимаешь. Хорошо, у тебя загар, у меня, вроде, тоже (да я вообще сейчас не в лучшей форме), но глянь сюда… — он осветил лицо Розанчика.

Джордано удивил вид спящего пажа. Его лицо и щёки, всегда раньше румяные, теперь поражали болезненной, прямо зелёной бледностью. Тени под глазами уже не спишешь только на освещение и двое голодных суток. Из полуоткрытых губ вырывалось частое прерывистое дыхание.

— Что это? — шёпотом спросил Джордано. — Лихорадка?

— Угу. Лихорадка, — Гиацинт убрал огонь. — Ахлорофиллия.[2]

— О-о-ой! — Джордано схватился за голову, сообразив наконец о чём речь. — Ведь это мы вторые сутки без солнечного света. Ну как я мог забыть!??

Гиацинт иронично склонил голову набок:

— Редкая самоуверенность для Цветов. — Он погасил "Эфедру" и вернулся на прежнее место у костра: — Дошло теперь?

— Да уж! — выдохнул "тезка" по титулу. — А я думал, отчего голова так кружится? Решил, что от голода. А это от темноты… — он поднял бледное тревожное лицо к Гиацинту: — А что ж так быстро? Я думал, она с неделю тянется. А тут — за два дня!

— На нервной почве, — граф обхватил руками колени, всё так же, с затаённой иронией глядя на Джордано: — Ну что?

Тот оглянулся по сторонам. Стены пещеры явно стали тесны для него и давили на грудь, мешая дышать. Флорентиец прогнал панику и твердо спросил, желая знать всё до конца:

— И сколько нам осталось?

— Если мы в ближайшие часов двенадцать не выберемся отсюда, завтра уже не сможем ходить. Я тоже надеялся, что вас хватит на дольше. Конечно, мы протянем ещё какое-то время в этой могиле, но сколько, не знаю. Может, ещё день или два. Потом — всё.

Джордано покрутил головой, проверяя, не во сне ли всё это происходит. Но нет, пробуждения не последовало.

— Значит, мы обречены?

— Да.

Гиацинт смотрел на друга и, видя реакцию на свой ответ, слегка улыбнулся:

— Но это ещё не значит, что мы не выберемся. У нас есть ещё несколько часов. И потом, эта скала может завтра рухнуть, даже не задев нас, и открыть ход на поверхность.

Джордано вздохнул:

— Неплохо бы! Только вряд ли это случится в ближайший день, если она стоит тысячу лет.

Гиацинт спокойно пожал плечами:

— Кто знает? Хотя, я тоже думаю, вряд ли она упадёт. Будем выбираться своими силами.

— Хм! Были бы силы! Мы вообще двигаться не можем после сегодняшней прогулки. И потом… — граф Георгин всё-таки нырнул в грустные мысли: — с нами Виола… Я как подумаю, что мы до потери сознания будем бродить в этих бесконечных переходах, и наступит момент, кто-то из нас упадёт и не поднимется больше. Кто же будет первым? Розанчик? Виола?

— Делаешь привычный расклад? — зло усмехнулся Гиацинт. — Напрасно. Первым свалюсь я! А Виола переживёт нас всех, именно этого мне и не хочется. Хуже всего будет тому, кто останется один…

Джордано молча смотрел на огонь и на чёрное озеро в центре пещеры и думал о том, как же это возможно, чтоб такая красота и вдруг несла смерть. И вообще, как ни с того ни с сего умереть, когда ещё нет восемнадцати? Чушь какая-то!

Кому нужен этот глупый закон, что без света они должны погибнуть, потому что, видите ли, хлорофилл не желает образовываться в темноте. Вот не всё равно ему, да? Тем более, есть же "Эфедра" — какой-никакой, но свет, могли бы и продержаться, так нет, не достаточно ему, солнце подавай!

Наконец Джордано глубоко вздохнул:

— Везёт же людям…

— Каким людям? — шевельнулся его друг, очнувшись от своих мыслей.

— Да просто Людям. Homo-sapiens-ам. От которых мы отделились.

— А… Так в чём же им везёт? — поинтересовался Гиацинт.

Джордано сделал завистливый жест:

— Как же? Могут жить где угодно, хоть на полюсе, хоть годами под землёй и ничего! Не зависят они от природы.

— Они-то зависят, — возразил Гиацинт, — только забывают об этом, до поры до времени. Как мы с этим солнечным светом. А люди… Ты слыхал, что они натворили в том мире, откуда мы смылись? Всюду железки с моторами, сверхразрушительные бомбы, потом эти… компьютеры, что ли?

— Слышал, — кивнул Джордано. — В школе учили. Но они ведь и хорошие вещи могут придумать.

Граф Ориенталь отмахнулся:

— Придумать-то они могут, использовать не умеют. Придумали себе какой-то прогресс, уродуют всё на свете. И себя, в первую очередь. А зачем?… Так ведь сами не знают, если спросить. — (Он с презрительным сожалением двинул плечом). — Я бы и в нашем положении им не завидовал. Чему?

Джордано в раздумье крепко обхватил руками колени:

— Вообще, оно так… Но это нечестно. Они ведь от нас только тем отличаются, что могут жить везде, не думая, есть над ними Солнце или нет.

Гиацинт яростно мотнул головой:

— А ты хочешь так жить?! Это верно, люди могут существовать, и когда вообще света нет, а вокруг только вода мёртвая и всё химическое. Они и тогда умирают не сразу. Ясное дело, уничтожили у себя всё, где можно жить, теперь живут, где нельзя. И на стенку лезут: кто на полюс, кто в космос! Что такого, природа им позволяет. Вот и живут. Пока…

А паруса видят только на картинках. И лошадей… в зоопарке. Меня такая жизнь не устраивает!