ГОЛОВОКРУЖИТЕЛЬНО ПАХНЕТ СИРЕНЬЮ
Леонид Борисович Тарасов наш постоянный советчик из Ленинграда рекомендовал в письмах: «Если вы хотите проникнуть в пушкинский Петербург, для этого необходимо «войти» в Ленинград не только в определенном месте, но и в соответствующее время года, суток и при соответствующей погоде. Нужно появиться после дневного многолюдия и шума и до того, как вспыхнут яркие фонари.
Эта временная лазейка в прошлое очень узка, но только она позволяет побывать в пушкинском Петербурге».
…Пушкинский Петербург. Лермонтовский Петербург. Маршруты с краткой информацией, которую составляет Вика. Еще в Москве. Я, как всегда, заношу маршруты в нашу записную книжку с дневничком:
Большая Миллионная (Халтурина, 30) — дом Евдокии Ивановны Голицыной. «Princesse Nocturne» («Ночная княгиня»), которую Карамзин назвал Пифией и сообщил Вяземскому, что Пушкин в нее «смертельно влюблен и проводит у нее все вечера». Гадалка предсказала княгине, что она умрет в своей постели ночью. Чтобы обмануть судьбу — княгиня днем спала, а ночью собирала гостей. Приемы ее начинались поздним вечером и оканчивались только утром. Ночная княгиня, Евдокия Ивановна Голицына, прожила между тем семьдесят лет. В доме Ночной княгини сейчас общежитие. Здание внутри чуть ли не полностью перестроено.
Малая Морская (Гоголя, 10) — дом Натальи Петровны Голицыной. В доме сейчас лечебное учреждение. «Princesse Moustache» («Княгиня Усатая»), один из прообразов Пиковой дамы. Ее внучкой, тоже Натальей Голицыной, урожденной Апраксиной, Пушкин был увлечен в молодости. Вписал ей в альбом 22 сентября 1826 года:
Она одна бы разумела
Стихи неясные мои,
Одна бы в сердце пламенела
Лампадой чистою любви.
Но потом отношения переменились, и Пушкин стал называть Наталью Голицыну Tolpege (Толпега — бестолковая женщина). Дом Апраксиных, где она выросла и где был широко известный домашний театр, который посещал и Пушкин, стоит в Москве, недалеко от нас — угол Арбатской площади и улицы Фрунзе (Фрунзе, 19). Перестроен.
Дальше в записную книжку были занесены маршруты:
Улица Сергиевская, дом Хвостовой (Чайковского, 20), — в 1839 году снимала квартиру Елизавета Алексеевна Арсеньева и часто гостил Михаил Юрьевич: приезжал к бабушке из Царского Села — и лошадьми, а не на поезде. А лошади у него были первоклассные: однажды за санями Лермонтова (он ехал с друзьями) погнался на своих санях великий князь — не догнал.
Английская набережная (набережная Красного флота, 4) — дом графа Лаваля. При входе два черно-красных льва. Каменные ступеньки рассыпаются. В щелях — мох. Из такого же, как львы, гранита — балконы. Дом сохранился, ремонтируется. Совсем рядом с Сенатской площадью, на которой в декабре 1825 года построились восставшие полки, а из дома Лавалей должен был прийти Сергей Трубецкой — глава восстания. Отсюда уехала в Сибирь вслед за мужем Екатерина Трубецкая. Бывали здесь и Карамзин, и Одоевский, и Вяземский, и Мария Волконская, и А. И. Тургенев, и Лермонтов. На балу в этом доме произошла ссора Лермонтова с Барантом. Встреча Натальи Николаевны, уже Ланской, и Елизаветы Ксаверьевны Воронцовой. «До того как начался вечер, был обед, — пишет Наталья Николаевна мужу. — В течение всего вечера я сидела рядом с незнакомой дамой…» Это и была графиня Воронцова, которую Наталья Николаевна вначале не узнала. Они долго беседовали, и как пишет потом Наталья Николаевна в письме: «Несколько раз она брала меня за руку в знак своего расположения и смотрела на меня с таким интересом, что тронула мне сердце своей доброжелательностью». Встреча эта была спустя двенадцать лет после гибели Пушкина. В бывшем доме Лавалей сейчас исторический архив. Мы в дом заходили — мраморная парадная лестница, две белые колонны, переходы, окна на Неву. Мы прошли по комнатам. Нашли столовую с живописным фризом, в которой, по нашим понятиям, мог происходить обед. Зал для празднеств, где рядом сидели и разговаривали Наталья Николаевна и Елизавета Ксаверьевна. Густо расписанный потолок, плафоны, камин. Молчит зал в особняке Лавалей, молчат мраморы. Висят, как в память о былом, портреты Сергея Трубецкого и его жены Екатерины Трубецкой, в девичестве — Лаваль.
Дворцовая набережная, 30, — у графини Воронцовой Дашковой 9 февраля 1841 года был великосветский бал. Среди приглашенных — опальный Лермонтов, днями приехавший с военных действий на Кавказе в Петербург. Присутствовали и особы царской фамилии, которые по словам самого поэта сочли его появление на балу «неприличным и дерзким».
Улица Галерная (Красная, 53) — квартира Пушкина, куда он с молодой женой переехал из Царского Села, с дачи Китаевой. Первая семейная квартира Пушкина в Петербурге. Дом на улице Красной сохраняет свой как бы первоначальный облик. Из белого мрамора памятная доска: «В этом доме жил Александр Сергеевич Пушкин в 1831—1832 г.».
Мы постояли, поглядели на дом — время его изогнуло. Парень в спортивной куртке сидел на модном спортивном мотоцикле, прямо напротив входных дверей. Одну ногу выставил на тротуар и беспрерывно подкручивал ручку газа. Шум мотоциклетного мотора наполнял улицу.
Мы ждали, когда парень уедет, чтобы дом сфотографировать. Парень не уезжал и все подкручивал и подкручивал газ. Наконец причина сего явления обнаружилась — сигнал: из дома Пушкина, и, может быть, даже непосредственно из квартиры поэта, выбежала девушка в вязаной полосатой фуфаечке и в черных хлопчатобумажных штанах, не доходящих до щиколотки. Впрыгнула на заднее седло мотоцикла. Потом оба — парень и она — надели защитные шлемы. Девушка обняла парня, прижалась к нему, и они, охваченные еще более возросшим грохотом мотора, помчались по пустынной улице.
— Интересно, как бы оценил такую вот стремительную, современную любовь Александр Сергеевич? — сказал я. — Грохочущую на весь город?
— Не сомневаюсь — с восторгом. Может быть, он все это сейчас и видит вместе с нами. «И в занавеске, как сверчок, пылает Пушкина зрачок…»
— Тебе не кажется, что это уже чересчур? — И я взглянул на Вику, изобразив на лице сомнение.
— Чересчур что?
— Мистика, — пожал плечами я.
— Не остывайте, не отступайте… — начала говорить Вика.
Парень резко развернул мотоцикл и мчался теперь обратно. Когда парень и девушка поравнялись с нами, Вика надавила на кнопку затвора фотоаппарата:
— Я — за молодость. За постоянство новизны.
Дальше у нас была записана Конюшенная церковь, троллейбус пятый номер до Невского проспекта и — пешком.
Конюшенная площадь. Дома Конюшенного ведомства и церковь Спаса.
Вика осталась на площади, занялась съемкой. Я направился к церкви.
В Конюшенной церкви сейчас Ленгидропроект. Мне разрешили войти. Бледно-розовые мраморные колонны, купол в коричневых тонах поделен на мелкие квадраты, в них — херувимы. Длинные, по всей окружности, хоры. В здании около сотни рабочих столов.
Сотрудники узнали, что побудило меня сюда прийти, — смолкли пишущие машинки, счетно-решающие механизмы, перестали двигаться линейки на чертежных досках, — и в бывшей церкви наступила тишина и неподвижность.
Купол был перекрыт сетью: сам купол, живопись на нем — разрушались, и сеть была натянута в целях безопасности.
Люди смотрели на меня виновато. И так, под эту виноватую и как бы извиняющуюся тишину, я и ушел из церкви Спаса Конюшенного ведомства. Может быть, отдать церковь верующим?
Родился Пушкин в день Вознесения, о котором в библейских сказаниях написано: «Больше они не увидят лица его, не услышат его голоса, но в сердцах их горели слова его: «Я с вами во все дни…»