Пушкин считал, что самое важное в его жизни постоянно совпадало с днем Вознесения. Любил повторять:

— Все это произошло недаром и не может быть делом одного случая.

В нескольких десятках метров от входа в Конюшенную церковь висит ящик, простой, синий, как и любой почтовый, но только этот площе. На нем написано: «Ящик для найденных документов». Сбоку черной краской помечена цифра 46.

— Порядковый номер, — говорит Вика. И, очевидно, Вика права.

Подобный ящик мы увидели впервые. Он совсем недалеко от квартиры Пушкина на Мойке. Вдруг случится такое — в одно сказочное утро кто-то совсем никому неведомый опустит в ящик тетрадь, ту самую недостающую тетрадь дневника Пушкина, которую ищут, правда, отдельные энтузиасты, вот уже более ста лет; ищут и надеются, что она существовала, но была потеряна. Ищут во многих странах мира, последний раз — в Англии. Дневник А. С. Пушкина. И в одно сказочное утро служащие бюро «найденных документов» придут к ящику, помеченному цифрой 46, чтобы проверить его содержимое, а в ящике, к радости и торжеству энтузиастов, и окажется недостающая часть дневника поэта — тетрадь № 1. Есть тетрадь № 2. Она хранилась у сына поэта Александра Александровича Пушкина, затем перешла к дочери поэта Марии Александровне Гартунг. Мария Александровна завещала ее внуку поэта Григорию Александровичу, а он передал ее в Румянцевский музей уже при советской власти.

А может, кто-нибудь опустит пачку писем Натальи Николаевны к мужу? Некоторыми исследователями утверждалось, что письма хранились в Румянцевском музее (теперь Библиотека имени В. И. Ленина). Их было около сорока. Но в 1920 году пропали… исчезли. Другая группа пушкинистов склонна утверждать, что письма не поступали в Румянцевский музей. И исчезли давно и навсегда. Но опять… энтузиасты, романтики, которые ищут письма и хотят, чтобы они непременно нашлись.

Была или даже есть тетрадь — дневник № 1 в пушкинском Петербурге? Были или даже есть в пушкинском Петербурге письма Натальи Николаевны к мужу?

Вдруг кто-то в соответствующее время года, суток и при соответствующей погоде войдет в пушкинский Петербург, в эту временную лазейку, и вернет городу дневник № 1, найденный им в одной из частей света. Или письма Натальи Николаевны. А может быть, они были запрятаны в тайнике какого-нибудь из княжеских или великокняжеских дворцов города? Были ведь «пушкинские» находки в юсуповском дворце. А теперь еще где-нибудь, в толщине стен…

Я говорю об этом Вике. Она не возражает, соглашается с моей фантазией, хотя Вика все-таки прежде всего человек фактов, а не версий и догадок, прямо скажем — фантастических.

Головокружительно пахнет сиренью — в Ленинграде начало лета. Не уходить, не уезжать, стоять на этом месте, возле этого ящика. Придумывать, выдумывать, чтобы жить не только среди габаритных огней современности. Всегда нужны были чудодействия — и прежде, и теперь. Чудодействия — с этого мы начали мечтательную книгу. Точнее — я начал и потянул в чудодействия Вику, несмотря на нашу проходящую сейчас совсем уже зрелую взрослость. Главное, надо помнить: отрочество, юность — непроходящи! Тогда все остальное легко будет сделать. Легко будет чудодействовать, а значит, и в чем-то жить.

Я говорю по телефону из номера гостиницы и заканчиваю разговор фразой:

— Передайте привет Вареньке Лопухиной.

Привет передаю и в письмах.

— Варенька ждет вас с Викой, — отвечает мне Валентина Михайловна.

У Валентины Михайловны Голод — председателя комиссии собирателей художественных коллекций ЛГО ВООПИК (Ленинградское городское отделение Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры) — есть миниатюра, выполненная художником Э. Мартеном, «Неизвестная». Искусствовед И. Чижова убедительно доказала, что имя «Неизвестной» — Варенька Лопухина. Варвара Александровна Лопухина, в замужестве Бахметева, одна «из самых глубоких сердечных привязанностей Лермонтова». Миниатюра вставлена из витой бронзовой нити рамку. Филигрань. Рисунок филиграни — листья папоротника — напоминали решетку Певческого моста. Очень любимого мною.

Я часто стою на Певческом мосту, опершись о его решетку с листьями папоротника, собранными веерами по шесть штук. Если стою летом, то слушаю раскручивание спиннинговых катушек, потому что обязательно на мосту присутствует два-три рыболова, и смотрю или в сторону набережной реки Мойки, 12, или в сторону Дворцовой площади. Видны с Певческого моста Зимний мост № 2 через Зимнюю канавку, капелла имени Глинки, дом, в котором жил Ванечка Пущин, и гостиница, в которой с дядей жил Пушкин, «Демутов трактир»: Пушкин тогда приехал поступать в Лицей. И в этой же гостинице останавливался он с молодой женой, когда впервые привез ее в Петербург. Видна часть Невского проспекта — дом графа Г. А. Строганова, «который старался весь век разориться, но не смог» и чья побочная дочь Идалия Полетика была, как считали современники Пушкина, в числе «сочинителей анонимных писем», которые послужили одной из причин гибели поэта. Видны также Зимний дворец, Александровская колонна, купол Исаакия и здание бывшего Главного штаба — его острый, хищный угол прежде всего. Ведь в здании Главного штаба Лермонтов был взят под арест.

П у ш к и н с к о-л е р м о н т о в с к а я  точка обзора. Она вмещает в себя обоих поэтов в решающий для них час, и в то же время вмещает и такое широкое понятие, как пушкинско-лермонтовский Петербург. Я хочу эту точку предложить и всем вам. Будете в Ленинграде — придите, встаньте на Певческом мосту, лучше всего к вечеру, когда стихнет уличное движение и еще не зажгутся современные уличные фонари, как того просит постоянный советчик из Ленинграда Леонид Борисович Тарасов, оглядитесь и проверьте свои чувства. Уверен, они совпадут с нашими.

Варенька Лопухина на миниатюре в белом платье, темные волосы расчесаны на пробор — точно так же, как и на рисунке Лермонтова. Серьги — большие подвески, наполнены сверканием. В глазах — грусть, покорность судьбе. В один ряд с Варварой Александровной Лопухиной-Бахметевой висят миниатюры дочерей генерала Раевского — Екатерины, Софьи и Елены. Это их братья шли в одном строю с отцом в атаку на Бородинском поле. Дочери из семьи, с которой опальный Пушкин совершил путь из Екатеринослава на Кавказ и в Крым, в Гурзуф. У Елены в волосах на миниатюре — роза, как «символ недолговечности молодости и красоты». А в Крыму, в Карасане, до сих пор, возможно, растут сосны, посаженные младшим из братьев Раевских — Николаем, с которым Пушкин читал Байрона, учил английский язык, и это ему, Николаю Раевскому, рассказал о замысле «Бориса Годунова».

В журнале «Нева», № 3 за 1983 год, опубликована статья И. Чижовой «К протекшим временам лечу воспоминаньем (Портреты из частной коллекции)». Статья начинается словами: расскажем о коллекции старинных портретов Валентины Михайловны Голод, собранной с большим знанием дела, тонким вкусом и любовью. Значительная часть ее — миниатюры, выполненные на кости в конце XVIII — начале XIX века.

Обращают внимание прежде всего образы женщин из ближайшего окружения А. С. Пушкина работы лучших художников-миниатюристов первой половины XIX в.

Пушкинские героини. Да, это они.

— …что может быть важней на свете женщины прекрасной? — сказал Пушкин. — Поговорим опять об ней.

Миниатюры Екатерины и Елены исполнены художником А. Лагрене (он бывал в доме Раевских), Софьи Раевской, как и Лопухиной, — художником Э. Мартеном. Висит миниатюра Е. П. Луниной-Риччи. Работа Жана Батиста Сенги. Миниатюр Сенги нет даже в Эрмитаже и в Русском музее, — пишет Чижова.

Дочь генерал-лейтенанта П. М. Лунина — двоюродная сестра декабриста М. С. Лунина. Она хорошо пела. Это о ней Пушкин сказал:

— Еду сегодня в концерт великолепной, необыкновенной певицы Екатерины Петровны Луниной.

Лунина с мужем графом Риччи часто пели в салоне Зинаиды Волконской, у которой собирались лучшие московские литераторы, музыканты, артисты. В память о Пушкине и о его друзьях, которые тоже были частыми гостями Зинаиды Волконской, она потом в парке своего дома, уже в Италии, в Риме, поставит колонну и высечет на ней их имена.