Сержант Николенко приехал в Москву в день рождения Александра Сергеевича Пушкина — привез ему колоколец 1811 года — года торжественного открытия Лицея. И конечно же захватил и лермонтовский колоколец. На нем два опоясывающих его из зеленой бронзы красивых кольца. Надпись: «1814. СЕИ + КО + ЛИТЬ + ВАЛДАЕ + КОГО + ЛЮБЛЮ + ТОГО + ИДАРЮ».

Так что в день рождения Пушкина, в доме юноши Лермонтова на Молчановке, зазвучал колокол, зазвучал голос лермонтовского рождения.

Валентина Брониславовна, Светлана Андреевна, Митя и все, кто в этот час были в доме, с превеликим волнением, в полной тишине, как будто бы действительно должен был сейчас родиться Лермонтов, слушали красивый, продолжительный, долго-долго не умолкающий звон. Казалось, он даже проник за стены дома на улицу.

А потом мы с Викой проводили Николенко: он прямо из музея уезжал на встречу с друзьями по солдатскому котелку. Вика на память сфотографировала Николенко у домика Лермонтова: Степан Иванович стоит с маленьким дорожным чемоданом. Ехал он в Севастополь.

Пришла на Молчановку девушка и попросила разрешения положить в кабинете Лермонтова на его рабочий стол, на бюро, гвоздику. Конечно, подобное в музеях не позволяется, но девушка так просила, так умоляла, что все же разрешили. И она положила гвоздику среди тетрадей и рукописей поэта.

Было это в день дуэли, 27 июля.

Наутро гвоздика на столе Лермонтова — живая. И на следующий день — живая. И на третий, и на четвертый. Не засыхает, не гибнет. А ведь середина лета, погода в Москве жаркая.

Гвоздике радовались и сотрудники музея, и многочисленные посетители, которым кассирша Александра Михайловна или смотрительницы не выдерживали и рассказывали историю появления цветка на письменном столе поэта.

Какой же эмоциональностью, памятью, каким чувством, какой любовью, какой неиссякаемой молодостью населила свой цветок девушка, если он лежал и не погибал. Он стал неотъемлемой частью кабинета Мишеля. Должен сказать, что на Молчановке сотрудники музея называют поэта не по имени и отчеству и не по фамилии, а Мишелем. Здесь Лермонтов навсегда юноша, студент. Вы, конечно, хотите знать, что было дальше с гвоздикой? Она погибла. И вот при каких обстоятельствах: должно было приехать музейное начальство и цветок на всякий случай убрали в ящик стола. Никто не приехал. Когда ящик открыли — гвоздика в нем лежала засохшей. Погибла.

Та же девушка через год в день дуэли вновь принесла гвоздику. Ее отнесли в кабинет. Я принес круглую и красную свечу. Светлана Андреевна зажгла ее, и свеча, просвеченная пламенем, напомнила спелую вишню. Мартынов своему сыну сказал, что Лермонтов на дуэли держал фуражку, полную вишен.

Рядом со свечой Светлана положила кусочек бронзы от памятника Лермонтову в Москве. Бронзу подарил архитектор, устанавливавший памятник. Мы сидели в комнате научных сотрудников.

За открытыми окнами шумел современный проспект Калинина, а мы были в первой половине прошлого века.

Митя Евсеев, взглянув на часы, сказал:

— Скоро шесть. Он уже выехал из Шотландки.

Мы посидели молча: Лермонтов выехал из колонии Шотландки к подножию Машука. «День был знойный, удушливый, в воздухе чувствовалась гроза…» «Кто-то из секундантов воткнул в землю шашку, сказал: «Вот барьер». Глебов бросил фуражку в десяти шагах от шашки…» Второй барьер. Стрелять можно было «стоя на месте, или подойдя к барьеру, или на ходу, но непременно между командою: два и три. Осечки считались за выстрел. Командовал Глебов…» «Раз… Два… Три…» «Выстрел раздался, и Лермонтов упал как подкошенный…»

Я видел выступление Иннокентия Смоктуновского в музее на Кропоткинской. Он, сказав о Пушкине, Лермонтове и Наполеоне как о людях одной эпохи, показал нам, сидящим в зале, вначале посмертное лицо Пушкина, потом Лермонтова, потом Наполеона. На лицах Пушкина и Лермонтова было страдание. На лице Наполеона — презрение к человечеству. Говорят — злой гений. Смоктуновскому это удалось показать.

Горела красная свеча. Мы расположились вокруг нее. Пришли Вероника Николаевна Попова и Константин Викторович Кузенев. Вероника Николаевна каждый год дарит музею различные издания Лермонтова. Константин Викторович по профессии инженер, посещает все лермонтовские вечера и только что вернулся из Пятигорска, где тоже был на лермонтовских чтениях. Подошла еще и Катя Шибалева — экскурсовод музея на общественных началах.

Включили магнитофон: стихи Лермонтова читал артист Даль. Я слышал многих, кто читал Лермонтова, но никто не читал так, как Даль — обреченно.

Не заметили, как потемнело небо и собралась гроза. Удар грома влетел в открытые окна, будто выстрел…

Вздрогнуло пламя свечи. Мы все вздрогнули от совпадения времени дуэли и удара грома в Москве. Да еще кончилась пленка на магнитофоне — оборвались стихи. И начался дождь с ветром. Проливной. «Тело Лермонтова все время лежало под проливным дождем, накрытое шинелью Глебова…»

— В Пятигорске всегда в этот день бывает гроза, — серьезно сказал Константин Викторович.

Горела красная свеча. Вновь прозвучал гром в Москве, на Малой Молчановке. Вновь замолчали и мы.

На столе, на бюро, у Лермонтова лежала свежая гвоздика.

Кто была эта девушка с цветами? Откуда приходила? В музее у нее никто ни о чем не спрашивал, но все были уверены, что через год она снова придет. Я не сомневался — фея. Цветной фонарик, который вдруг, может быть, опять зажегся в жизни Мишеля!..

Позвонила Светлана:

— Разрешите нам с Димитрием подняться к вам с биноклем? Хотим сверху проследить контуры старой Москвы.

— Можно?.. Нужно! — ответил я. — Бинокль у нас есть.

Вчетвером — Светлана, Митя, Вика и я — с современной высоты нашего дома взираем на Москву. В новой Москве отыскиваем старую; по определению Герцена — друзу кристаллов, неправильно осевших. Волхонка, Ленивка, бывшая Знаменская улица и Пречистенская, Сивцев Вражек, Спиридоновка, Трубниковский переулок, Хлебный, Столовый, Ржевский, Медвежий, бывший Борисоглебский, Никитская — Большая и Малая. Патриаршие пруды. А для нас с Викой — и улица Серафимовича, и бывшая Болотная площадь. Это для нас старая, детская Москва, а дом на проспекте Калинина — новый, как и весь проспект новый.

Отыскиваем предполагаемое место на улице Воровского, где когда-то была церковь Ржевской иконы Божьей Матери на Поварской, которую посещала Арсеньева. Светлана считает, что церковь стояла на том месте, где теперь здание Верховного суда, — угол Ржевского и улицы Воровского.

Совсем недавно Митя побывал на улице Кирова (Мясницкая) в доме № 44, в котором в течение долгого времени жил тайный советник сенатор Александр Александрович Арсеньев. Пушкин был «коротко» с ним знаком. Арсеньев многое сделал для того, чтобы «прибрать, улучшить» Москву, когда был членом комиссии строений Москвы: разбил сады, уничтожил грязную речку вдоль Кремля. Главное же — его дом посещал Пушкин, приезжал в детские годы с бабушкой и Мишель Лермонтов. Бабушка была в родстве с Александром Александровичем Арсеньевым. Особняк сохранился, но, к сожалению, в нем сейчас, значительно разрушенном, расположился приемный пункт вторсырья…

Побывал Димитрий и на том месте, где когда-то жил гитарист и композитор Высотский: Селезневская улица, район бывшей пожарной каланчи. Здесь, напротив каланчи, и стоял дом, где жил Высотский, звуки чьей гитары и внимали — старший и младший, забывая «вечность, небо, землю, самого себя».

Москва — начальный город московской Руси. Москва: Кремленаград, Китай-город, Арбат, Солянка, Покровка, Хамовники. Древние кровли. Друза кристаллов…

Бинокль все дальше уводит нас в московские дали. Замоскворечье, Басманная, а где-то в дымке Сокольники, Преображенское, Лефортово, Рогожская застава, дворы и подворья.

«Москва, как кудрявая старопечатная буква, во главе великого свитка России!» Так, если приводить его слова полностью, сказал боевой офицер из дивизии генерала Раевского Федор Глинка, относившийся к Пушкину «с совершенным почитанием».