С холма медленно сползал груженый лесовоз. Алешка не обратил внимания, что лесовоз ползет задом наперед, что не слышно ревущего мотора. Когда Алешка все сообразил, было уже поздно.

Лесовоз поравнялся с магазином; на грязной дороге колеса занесло. Громада бревен повернулась, наклонилась; лесовоз неудержимо заскользил в кювет. Торцы бревен все быстрей приближались к стене магазина, а там, между бревнами и стеной, ничего не видя, стояли Степа и Машенька.

Впрочем, нет, не так.

…В дверях магазина Алешка задержался, невольно сморщась от музыки, которая гремела тут сильней всего. Алешка пропустил вперед улыбающуюся Веру, Сергея с бумажным свертком в руках и вышел за ними на улицу. По коже пробежал легкий озноб — уж очень долго пробыли они в сырых, затхлых помещениях магазина. «Как тут продавцы работают?» — еще мелькнуло у Алешки, и он глубоко вздохнул, выходя на свет, под ощутимо теплые лучи. В вышине, над базаром, крутились в воздухе голуби, белая изнанка их крыльев очень ярко, почти слепяще сверкала в белесом, затянутом дымкою небе. «Словно у каждого под мышкой зеркальце», — подумал Алешка. Он охватил взглядом всю площадь: с толпой у базара, с замызганным, в грязных потеках автобусом, подошедшим, к станции, с тополями, растущими вдоль шоссе, — и увидел, как с холма сползает неуклюжий, доверху нагруженный лесовоз. «Почему он так странно едет?..» — мелькнула мысль, и, сделав шаг, он опять взглянул на лесовоз. Рева не было слышно, над площадью разносилась только музыка, и отчетливей бубнил громкоговоритель над автобусной станцией. У лесовоза не работал двигатель, видимо заглох на подъеме. А удержаться, затормозить на разъезженном склоне эта махина не смогла, ее потащило вниз… «Черт возьми, да это страшно…» — подумал Алешка, уже поняв, уже сообразив, уже отступая назад к дверям; лесовоз поравнялся с магазином, и тут, в глинистой луже, задние колеса занесло. Весь штабель бревен на спине лесовоза начал поворачиваться, словно в водовороте, бревна наклонились; мокрые, в сплошной грязи колеса заскользили в кювет. Алешка увидел, как торцы бревен приближаются к кирпичной стене. В небольшом пространстве между бревнами и стеной, ничего не видя, стояли Степа и Машенька, склонившись над куклой. Они бы успели выскочить, если бы оглянулись, — еще можно было спастись. Но они не оглядывались, а расстояние между стеной и бревнами быстро уменьшалось, уменьшалось… Вера вскрикнула, метнувшись вниз по ступенькам. Но, опережая Веру, бросив наземь пакет, спрыгнул со ступенек Сергей и кинулся к ребятишкам. И он бы тоже успел, тоже сумел выскочить, если бы не его хромота.

Нет, не так.

…В дверях магазина продавцы повесили самый мощный из динамиков; он орал с такой пронзительностью, что невольно приходилось морщиться, как от брызг. Алешка пропустил вперед Веру, она улыбалась и говорила что-то, но слова затерялись в жестяной музыке и в хоре поющих голосов, и Сергей, шедший за Верой с большим бумажным пакетом, закричал, смеясь: «Вот дают по мозгам!..» А за дверями сразу обдало теплом, свежестью, и приятная дрожь на мгновение пронизала Алешку — будто не из полутемного, с погребным запахом помещения он вышел, а только что выбрался на берег из холодной воды. «Не позавидуешь продавцам, как они тут работают, чудаки?» — сказал он себе, с наслаждением вдыхая уличный воздух, чувствуя запахи нагретых камней, сена и мокрой земли. Солнце поднялось высоко, по-осеннему блеклое небо совсем расчистилось, только слабая дымка, будто след утренних облаков, еще висела в зените. Над базаром, над площадью кружили голуби, кувыркаясь и опять набирая высоту; матово-сизые крылья, всплеснув, поблескивали яркой, отражающей свет изнанкой. «Ух, до чего же красиво, — подумал Алешка, — у них будто зеркальца спрятаны, под мышками…» Он заметил, что Вера тоже смотрит на голубей, и ему стало радостно, как будто Вера в чем-то согласилась с ним. Маленькая, неряшливая площадь показалась ему сейчас не такой уж убогой — все-таки хороши были поредевшие рыжеватые кроны тополей, и это оживление, суета у базарных ворот, и кубастенький, до крыши заляпанный грязью автобус, терпеливо ждущий, пока набьются в него пассажиры, и даже этот пустырь на склоне холма, вдруг расцветившийся, помолодевший от живых солнечных пятен… С холма медленно полз, нагруженный целым штабелем бревен, осевший на рессорах лесовоз. «Странно, почему он едет задом наперед?» — подумал Алешка, шагнул вниз на ступеньку — и опять обернулся. Двигатель у лесовоза не работал, не было знакомого рева; «…мне мой миленький свиданье назначает на луне!» — визжали патефонные голоса; «…торфо-навозный компост является ценным видом удобрений…» — гнусавил над автобусной будкой серебряный рупор. «Что-то неладное!» — подумал Алешка и сразу же догадался: двигатель заглох. Двигатель заглох на крутизне, вон там, где еще оплывают потеки глины, где торчат из жирной, непросыхающей грязи сучья и доски. Лесовоз не удержался на склоне, тормоза не помогли, чудовищная махина катилась к перекрестку… Шофер ничего не может поделать — слева и справа деревья, скорость нарастает, не свернешь, не остановишь… Можно только выруливать на свободное место, стараться избежать столкновения. «Хорошо еще, внизу нет машин, — замирая, подумал Алешка, — а вдруг кто-нибудь выскочит из-за угла…» С неожиданной быстротой лесовоз очутился у магазина, на траву плеснуло мутной водой из лужи, задние колеса занесло — боком, боком, они встали на кромку дороги и перевалились в кювет. Алешка увидел белые торцы бревен, которые словно бы распухали, надвигаясь. Шофер выскочил на подножку и тотчас нырнул обратно в кабину, лицо его было искажено, резко рывками он выворачивал руль, — а торцы все надвигались, росли, наискосок приближаясь к стене, к тому месту, где стояли Степа и Машенька. Алешка видел это и уже понял, что произойдет, если вот сейчас, сию секунду, он не бросится наперерез бревнам и не оттащит ребятишек… Он понимал все эту долгую, длинную секунду — и не бросился, не смог заставить себя. Потом закричала Вера, метнувшись вниз по ступенькам, и Алешка увидел возле самых бревен Сергея. Припадая на правую ногу, ощерив от боли рот, Сергей бежал вдоль стены. Подскочив к Степе, он отшвырнул его в сторону, схватил Машу — и тут белые торцы надвинулись вплотную. Ни отбросить Машу, ни отскочить Сергей уже не мог. Оставалась единственная возможность, последний миг, — и Алешка увидел, как взметнулись руки Сергея, поднимая ребенка над бревнами, выше бревен, — и раздался мягкий удар по стене.

…Все это Алешка переживал еще раз, сидя на скамье в больничном палисаднике. Позади осталась и толпа, сбежавшаяся к магазину, и крики женщин, и вдруг умолкнувшая пластинка, и тишина, которая разлилась по площади — в тишине один только громкоговоритель внятно декламировал у автобусной будки: «…для получения высоких урожаев овощей применять передовую агротехнику», — осталась позади истоптанная, реденькая и мокрая трава, на которую положили Сергея, пока ждали «Скорую помощь», и виноватое, покрасневшее лицо докторши Анны Андреевны, очутившейся тут же, и последнее, что он видел, — кожаный, остро блеснувший никелированными планками протез с ноги Сергея: этот протез отстегнули, а потом впопыхах забыли положить в санитарную машину…

Степе в больнице сделали перевязку, — падая, он ободрал коленки и локоть; пришлось перевязывать и Машу; в тот момент, когда раздался мягкий удар бревна по стене (Алешка не видел, он зажмурился, закрыл глаза), руки, державшие Машу, дрогнули и разжались, она упала с бревен на землю. Но если бы не нужны были перевязки, если бы не надо было успокаивать Веру, почти не сознающую себя, — Алешка все равно пришел бы сюда и сел на эту скамью, и ждал бы вот так же, как ждет теперь.

Захлебываясь, всхлипывая от удушья, Вера говорила про Сергея; ей необходимо было сейчас говорить, кричать… старшая сестра и Сергей знакомы уже давно, несколько лет, но Сергей все откладывал свадьбу, потому что хотел сначала вернуться к своей работе; до службы в армии Сергей ездил на лесовозе, очень хорошо ездил, а ранило его в Венгрии, в Будапеште, четыре года назад; он пришел домой на костылях, но все надеялся, что сможет бросить их и опять сесть за руль машины; и он добился-таки своего, нынешним летом стал работать, правда, не на лесовозе, а на «Волге», у начальника стройконторы; Сергей сказал Наде, что это лишь начало, с легковушки он все-таки пересядет на лесовоз, как и раньше, до армии; докторша Анна Андреевна выхлопотала ему какой-то новый заграничный протез, и Сергей перестал хромать, уже никто не видел его хромающим, и осенью, в ноябрьские праздники, должна была состояться свадьба…