— Не одобряю, — веско произнес Горбунов, показывая на мачту. — Зачем в населенных местах городить? По последним данным, от проводов магнитные волны идут. А как на человека действуют — никому не известно.

— За язык они тянут, — сказал Степан Авдеич.

— Кого?

— Тебя.

Горбунов поморгал обиженно, вынул пестренький платочек, утерся.

— Думаешь, хорошо высказался? Культурно? Эх, народ… Одна грубость кругом. Собачатся как барбосы. Вчера старуха Плескова пришла на водокачку, еле живая, песок из нее сыплется. А наговорила такого, что за месяц в бане не отмоешься.

— Молодец старуха!. — сказал Степан Авдеич.

— Во-во. Подавай пример молодежи. Воспитывай нахалов. Когда-нибудь и тебе достанется… Ну, двинулись, что ли? Время не терпит.

Степан Авдеич впрягся в оглобли; Леша — рядом; дед засеменил позади, придерживая пальцами верхнюю трубу.

Горбунов сам напросился в помощники. Ехали мимо Натальиного дома; внезапно в недостроенной половине со стуком растворилось окошко, зазвенев стеклом, высунулся Горбунов и закричал:

— Степан, подожди!!

Почему-то Степан Авдеич не остановил тележку, будто не слышал пронзительного крика. Горбунову пришлось догонять, он бежал сзади, отмахиваясь и кашляя от пыли.

— Я согласен! Подожди!! Так и быть… выручу!

Но Степан Авдеич, как ни странно, совсем не обрадовался новой подмоге.

Впрочем, и Леша без особой симпатии относился к Горбунову. Говорят, что дед Наталью поколачивает. Это невероятные слухи, немыслимые; трудно представить, чтоб Наталья кому-нибудь покорилась и сдачи не дала. И все ж таки подозрительный дед.

— Где станем бурить-то? — с одышкой, срывающимся голосом спрашивал Горбунов.

— Против неба, на земле.

— У кого, у кого? У частника? Огородника?

— В государственном учреждении.

— Это хуже, — сказал дед. — При расчете возня большая… Ты, надеюсь, договора не заключал? Надо умно действовать. Казенные средства самые дешевые, но любая копейка под надзором.

— Насчет копейки тебе растолковано, — рассердился Степан Авдеич. — Не будет ни шиша. Понятно?

— Ну, Степан… — почти шепотом забормотал дед, почему-то косясь на Лешу. — Ну, перестань… Взялись работать, так побоку шуточки. Я ведь к чему? Я лучше тебя договорюсь. Гарантию даю: выбью максимальную сумму!

Степан Авдеич молчал. Бухал сапогами. Тележка дергалась и подскакивала по-жеребячьи, дребезжали в ней железные потроха.

Докатили до санаторного перекрестка.

— Вон налево дорога, — кивнул Степан Авдеич деду. — Гуляй. Нам прямо, тебе вкось.

— Ты что, Авдеич?!

— Гуляй, гуляй.

— Обожди. Не лезь в бутылку, Авдеич. Ведь прогадаешь на своей жадности… Я же условий не ставлю, мы договоримся… потом договоримся, кому сколько. Не обделю я тебя… — Горбунов подбежал и снизу вверх заглядывал под шляпу Степана Авдеича. — Я ведь не прошу половины… Мы договоримся, ей-богу.

— Бывай здоров, — сказал Степан Авдеич, заворачивая тележные оглобли.

— Ну, обожди ты!! Надо же, какой американец несговорный! Я тебе сейчас докажу. На конкретном примере. Рассуждения на тебя не действуют, тебе, как дикарю, надо живой пример… Вот смотри. Ты какой фильтр поставишь в скважину? Этот?

— Да, этот.

— Прекрасный фильтр. Точеный! Загляденье! — говорил дед, оглаживая какую-то дырчатую трубу в тележке. — Рублей двадцать стоит. Работа старинная, со знаком качества… А ты суешь псу под хвост! Подумай! Скважина временная, на какой-нибудь месяц нужна, потом водокачку опять раскочегарим… Так зачем дорогую вещь тратить понапрасну, я тебе найду старенький фильтр, самодельный, с деревянной пробочкой, он вполне месяц продержится… А эту вещичку толкнем! Огороднику! Двадцать рублей прибыли! Валятся прямо в руки! Ну?!

— Поехали, Леонид, — сказал Степан Авдеич.

Дед Горбунов даже простонал. Уцепился за трубы и ногами уперся, останавливая тележку. Въедливый был старик. «Небось достается от него Наталье, — подумал Леша, — бедная Наталья…»

— Н-но… — по-извозчичьи гикнул Степан Авдеич и дернул оглобли.

Сзади охнули.

— Стой!.. Думаешь, хорошо? Хорошо так поступать? Сила есть, ума не надо! Вот народ, вот народ… Остановись ты, паровоз чертов!

— Н-н-но, милая!..

— Стой же… Стой, говорят!

Горбунов обогнал Степана Авдеича, повернулся, поднял руки. Действительно, было похоже, что он поезд останавливает — так он напрягся и вытянулся. И Леша заметил отчаянные его глаза и губы, которые дергались в одну сторону и сжимались, будто их ниткой стягивали.

— Степан Авдеич!.. Разве бы я… Разве бы я унижался… Ну, смотри. Я же старый человек… Грешно ведь… Если прошу, значит — позарез… Ты ведь знаешь, мы дом достраиваем. Деньги нужны. За материал плати, столярам плати, кровельщикам плати. Все рвут, хапают. Просто не знаешь, как извернуться… Войди в положение-то… не обижай, Степан Авдеич…

Удивленно, с каким-то неопределенным чувством Леша смотрел на Горбунова. Жалким сейчас казался старик. Было ясно, что говорит он искренне, просьбы его неподдельны. И он боится, что ему откажут, и все-таки надеется, ждет. И еще злится.

В глазах, сощуренных по-старчески, слезящихся блеклых глазах вдруг вспыхивал настороженный царапающий кристаллик и тотчас прятался, захлопывался бесцветными крышечками.

С сокрушенным сердцем стоял Леша; он не мог разобраться в своих чувствах. Но сделалось почему-то безотрадно и неловко.

— Я не обманываю, — глуховато проговорил Степан Авдеич. — Не беру я там денег.

— А если взять?! Ведь государственные же, Авдеич! Государственные!!

Степан Авдеич потянул тележку; Горбунов оступился, чуть не упал, пропуская ее. Вспыхнули под бровями кристаллики и захлопнулись.

Когда на повороте Леша нечаянно оглянулся, то увидел, что Горбунов идет следом, в клубах дорожной пыли. Так он и шел до самого детского дома, не приближаясь и не отставая, и только замирал неподвижно, если к нему оборачивались. Как приблудившаяся собака.

Утром Наталья белье стирала (затянулась возня без стирального порошка, который променяла на актрис); после бегала за продуктами, потом кухарничала. Замоталась. Ощутила, что теряет форму от этого мельтешенья, суеты, мелочных кухонных забот. И когда наконец домашние дела утолклись, Наталья взяла полотенце, нацепила модные темные очки — выпуклые, как автобусные фары, — и отправилась купаться.

Купание — проблема в нынешнем году. Пруд высох, речка обмелела, даже под плотиною осталась яма по колено, и там, в тепленьком зеленом супе, никто не дрызгается, кроме дачников.

Но толковая Наталья разыскала себе лазейку.

За станцией, за березовой рощицей есть два учреждения, обнесенные живой колючей изгородью. Два оазиса в пустыне.

Первый оазис — заводской санаторий, мощное и богатое строение, со своим парком, гипсовыми статуями, двумя фонтанами и бассейном для прыжков в воду.

Когда прибывает новая смена отдыхающих, сюда можно проникнуть безнаказанно.

Второй оазис — детский дом. Туда проникнуть гораздо легче, но там бассейн мелкий, на прыжки не рассчитан, и публика там очень шумная.

В эти два места и наладилась Наталья.

Живая изгородь из шиповника выглядит неприступной, но это впечатление обманчиво. Лишь корова, не умеющая ползать, сквозь нее не проберется. Наталья подстелила полотенце, проворно скользнула под ветки — будто фронтовой разведчик под колючую проволоку — и поднялась на другой стороне без единой царапинки. Впрочем, не страшны и царапины. Эка невидаль! Кожа не капроновый чулок, заживет… Осталось только перемахнуть через штакетник. В общем, слабенькая полоса препятствий. Если б не сторожихи да нянечки, пользуйся санаторием круглосуточно, и путевка тебе не нужна.

Все обошлось прекрасно, сторожихи с няньками не встретились, но зато новая новость: фонтаны в богатейшем санатории не журчали. В бассейне сиротливо белело кафельное дно с красной трубою; в редких оставшихся лужах трясли крылышками воробьи.