И вот вдруг, нате вам — Матрёна в Купянске! Да ещё, дескать, «знала, где вы пойдёте»! Помилуй Господь, да как же такое возможно⁈

А потом Две Мишени вдруг появился рядом. Прямой, строгий, суровый.

— Федор. Пойдем, ты мне нужен. Возьми своих.

«Своих» — это, конечно, хитроумного Петю Ниткина, силача Севку Воротникова, ловкого Леву Бобровского. И смешно теперь вспоминать, с чего всё у них начиналось в корпусе почти десять лет назад.

…— Друзья, — негромко сказал Две Мишени, когда они все четверо набились к нему в крохотное купе. Матрёна скромно пристроилась в самом уголке. — Друзья, у нас — у меня — к вам просьба. Ирина Ивановна Шульц попала в беду. В большую беду. Её схватило харьковское чека красных. И теперь вы должны выслушать меня очень, очень внимательно…

Штаб Южфронта напоминал сейчас развороченный муравейник. Мчались верховые и автомоторы, вбегали и выбегали вооружённые люди, а вокруг расстеленных карт застыли люди, до рези в глазах вглядывавшиеся в небрежно проведённые алые и синие линии. Небрежно, неаккуратно проведённые — никакого сравнение с тем, как было поставлено дело при Шульц, которую не то уже расстреляли, не то вот-вот собираются расстрелять.

Сам товарищ наркомвоенмор, хмурясь, глядел на этот первозданный хаос.

— То есть, товарищ Якир, никаких надёжных известий, где находится противник и каково состояние наших войск, вы не имете?

Иона Якир был смелым и бесшабашным человеком, но перед Троцким робел даже он.

— Егоров ничего не сообщает из Купянска, значит, городок этот ещё за нами. Валуйки потеряны, беляки прут вдоль желдороги Валуйки-Касторная на север. Войск, чтобы остановить их, у нас под рукой нет.

— Это я и сам знаю, — высокомерно бросил нарком. — Скажите лучше, что вы предприняли? Выполнено ли моё указание о немедленной и всеобщей мобилизации пролетариата?

— Так точно. Весь пролетариат харьковских заводов сведен в четыре ударные дивизии. Сейчас идёт выдача оружия. К сожалению, плохо с орудиями и пулемётами… Мы послали запрос на центральные склады за вашей подписью, товарищ Троцкий, но пока что…

— Пока их подвезут с центральных складов, белые будут уже в Воронеже, — Лев Давидович выпрямился, окинул краскомов тяжёлым взглядом. — Что ещё? Строительство оборонительных рубежей вокруг Харькова ведётся? Я ведь и это приказывал!

— Ведётся, товарищ нарком. Мобилизован весь эксплуататорский элемент. С утра до ночи лопатами шуруют, — Якир позволил себе слегка улыбнуться. — Да, и саботажников мы расстреливаем, показательно, перед строем. Хотя какой там строй, не умеют эти буржуи в строю стоять! Значит, копаем здесь, здесь и здесь… — карандаш скользил по карте. — К тому же на подмогу нам прибывает Волынский полк. Он хоть из старой армии, а один из первых перешёл на нашу сторону.

— Волынский полк? А, это там, где начдив Павел Нифонтов командует? — Лев Давидович явил отличную память. — Отец Константина Нифонтова?

— Да, товарищ нарком. Уже и начдива ему присвоили, а он всё с полка уходить отказывается. Дескать, тут моё место, с моим полком буржуев бил и бью, а на дивизию пусть кого получше ставят.

— Скромность украшение командира, — усмехнулся Троцкий. — Но дисциплина пролетарской армии прежде всего. Хватит толковому командиру сидеть на полку. Пусть возглавит дивизию, тем более при наших печальных делах—

За дверьми возник какой-то шум, Лев Давидович недовольно поднял взгляд. Бешанова с ним не было.

Высоченные двустворчатые двери распахнулись, ввалился военный в перемазанной машинной смазкой форме и с кое-как перевязанной головой. Бинты давным-давным требовалось сменить, по ним расплывалось бурое пятно. Волосы растрепаны, глаза красны и сильно ввалились.

— Товарищ Егоров! — Якир аж разинул рот. — Павел Васильевич, вы же должны—

— Беляки взяли Купянск, — хрипло проговорил Егоров. Тяжело ступая, подошёл к карте, ткнул в неё грязным пальцем, хотя все и так знали, где находятся этот городок. — Мы насилу вырвались… из трёх броневиков одни подбили сразу, другой сломался по дороге… кое-как добрались!..

— Успокойтесь, Егоров! Вы не забеременевшая институтка! — голос Троцкого ударил, словно хлыст. — Возьмите себя в руки, вы большевик или кто⁈ Эй, кто-нибудь, дайте ему воды!

Егоров пил жадно, проливая на грудь. Троцкий наблюдал с известной брезгливостью, скрестив руки.

— И позовите кто-нибудь врача. Так что, товарищ Егоров — Купянск, значит, потерян? Но ведь фронт проходил там совсем недалеко, почему же город не был заранее подготовлен к обороне?

— Он… был… — прохрипел Егоров. Поставил стакан со стуком — словно камень о крышку гроба. — Но эти беляки… отборная их мразь пришла… александровцы, это сволочи почище дроздовцев… Атаковали по железной дороге, и реку перешли… а в городе уже был хаос, все бежали, советские органы власти, товарищ нарком, сбежали первыми. Я успел расстрелять двоих, но тут нас окружили…

— Понятно, — прервал излияния Егорова нарком. — Вы ни в чём не виноваты, и вы ничего не могли сделать. Я правильно вас понял?

Егоров низко опустил голову.

— Я готов отвечать… перед партией… Но должен сказать — железную дорогу на Харьков никто не прикрывает. Тыловые части просто разбежались.

— Так белые прямо на Харьков и двинут? —заметил Якир.

— Очень проницательно! — фыркнул Троцкий. — Провалили всё, что возможно, развели в штабе фронта измену, а теперь бежите ко мне, наркому, чтобы товарищ Лев Давидович достал бы из рукава пяток свежих дивизий, прикрыть ваш позор? Но у Льва Давидовича нет пяти свежих дивизий. Только те, что вы, Иона Эммануилович, должны были создать здесь, в Харькове. И те, что, по вашему докладу, уже получают оружие. Немедленно прикажите им занять оборону. Пошлите навстречу белым, если они наступают с использованием бронепоездов, пару встречных паровозов со взрывчаткой. Предупредите по телеграфу все станции, ещё остающихся под нашим контролем, чтобы пропускали такие паровозы, чтобы расчистили им путь. А белым, чтобы напротив, портили бы стрелки — впрочем, вам виднее, что там нужно испортить!..

— Товарищ нарком… — простонал Егоров. — Мы тащились на броневике по проселкам, ломались, чинились, заправлялись… а беляки по железке… они уже вот-вот будут здесь!

— Вот-вот будут здесь… — медленно повторил Троцкий. — Вот с этого и надо было начинать. Немедленно отправить все силы к железной дороге! Разобрать пути, ведущие к Купянску! Товарищам штабным командирам — возглавить части рабочих дивизий, хватит стрелочки на картах рисовать. Харьков удерживать любой ценой! Разрешаю начать отвод войск от Днепра. С гетманцами разберёмся после, если украинский пролетариат не свернёт им шеи прежде. Вы, граждане красные командиры, головой отвечаете за сохранность Харькова. Вы уже просмотрели измену у себя под носом, у вас тут орудовали двурушники Сиверс и Шульц…

— А они уже сознались? — вдруг перебил товарища наркома Якир, и аж присел, сам испугавшись собственной смелости.

— Достаточно того, что первый дал показания на другого, а другой — на первого, — отмахнулся Троцкий. — Их обоих расстрелять. Я же не могу тут более оставаться, кроме вашего, рушится ещё и Юго-Восточный фронт. У другого Егорова дела не лучше. Так что до скорой встречи, товарищи командиры. До встречи в советском, пролетарском, свободном от белой нечисти Харькове!

И, сказав сии исторические слова, товарищ нарком по военным и морским делам резко развернувшись, почти выбежал из кабинета.

Штабные проводили его совершенно мёртвыми взглядами.

Кортеж Льва Давидовича отъезжал от штаба Южфронта торжественно и с помпой, сам товарищ нарком на заднем сиденье открытого «руссобалта». Броневик впереди, затем грузовик с охраной, затем ешё один открытый автомотор со свитой, и только потом уже следовала машина самого Троцкого. Замыкали процессию второй грузовик со стрелками и ещё один грузовик — с припасами, кои товарищ нарком почитал необходимыми возить с собой, в том числе неприкосновенный запас тщательно запечатанных ящиков с консервами и бутылками минеральной воды.