— Илья Андреевич!..

Но тот уже отворачивался от них, что-то бормотал неразборчивое; на губах пузырилась слюна.

Федор спохватился первым, ладонью хлопнул по кнопке электрического звонка.

Вбежала сперва пара — дежурные фельдшер с санитаром, следом подоспел и доктор. Илье Андреевичу быстро сделали какой-то укол, затем ещё один, и он словно забылся, задышал спокойнее; господ же кадет немедля из палаты выставили, безо всяких сантиментов.

Возвращались к Пете Ниткину они на трамвае — сперва по Литейному до Невского, потом, на подошедшей «пятерке» — мимо Гостиного двора и городской думы, до самой Дворцовой. Чуть не проехали, потому что всю дорогу горячо спорили.

Феде казалось, что Илья Андреевич и в самом деле ничего не понял, страшно изумился, и это говорит, что он самый обычный человек из их собственного времени, а никакой не «попаданец»; Петя не соглашался, полагая, что их учитель действовал «по инструкции», которая ни при каких обстоятельствах не позволяет ему раскрывать своё истинное происхождение. По мнению Пети, рана и нездоровье служили лишь прикрытием — потому что ну кто же ещё мог построить такую машину в корпусе, кроме как Илья Андреевич?

Аргументы эти были Федору давно знакомы и сейчас он лишь горько жалел, что не спросил у профессора Онуфриева насчёт их учителя физики.

Наконец они оба устали препираться; Петя кашлянул, переводя дух и первым предложил поговорить «о чём-то более полезном».

«Более полезным» представлялись эс-деки.

Федор согласился. И, когда они уже подходили к подъезду Петиного дома, и дворник в белом фартуке, с начищенной до блеска медной бляхой почтительно поклонился «молодому барину» (то есть Пете), Феде вдруг пришла в голову новая идея.

— Вера должна предложить покушение, — вдруг сказал он, когда они с Петей поднимались по ковровой дорожке, покрывавшей ступени парадной лестницы. — Используя подземелья корпуса. Пусть сошлётся на нас. Мол, у меня брат там учится, всё облазал, всё знает, мне всё рассказал.

Петя сосредоточенно молчал, покусывая нижнюю губу — как показалось Федору, чуть ли не с досадой, что не он предложил такое.

А потом просиял и чуть не кинулся Федору на шею, ну точно девчонка.

— Федя! Ты гений, Федя! Я всегда это знал!

Федор покраснел. А Петя нёсся на всех парусах, тотчас принявшись развивать подхваченную идею:

— Пусть она просто предложит. Этого уже будет достаточно — как эта компания отнесётся, уже многое можно будет понять! А если они согласятся… вот тогда, Федь, можно и в Охранное отделение бежать!

Друг был совершенно прав.

— Сам придумал? — с оттенком зависти спросил Петя, когда они, наконец отпущенные тётей Арабеллой и Петиной мамой, укрылись наконец в библиотеке.

Пришлось признаться, что нет.

— Это в «Кракене» было, Петь. Капитан…

— Неважно, — Петя поднял руку. — Я же тоже читал… — он покраснел. — Ну, потому что Зина… С Зиной обсудить… — тут Петя совсем смутился. — Но главное, что ты вспомнил, когда надо было, а я нет!

— Да какая разница, — сказал великодушный Федор. — Теперь надо Вере всё объяснить…

Сестру пришлось вызывать в корпус условным письмом.

Сидели на жестких дубовых скамьях в огромном вестибюле корпуса; Федя шёпотом излагал Вере их с Петей план.

— Рискованно, — так же шёпотом ответила сестра, дослушав. — Рисковано, но… может получиться. Может, я не я буду!

— А где сходка? И когда?

— Тебе зачем? — насторожилась Вера.

— Да так… вдруг тебя снова спасать придётся!

— Не придётся, — помрачнела сестра. — Я теперь учёная.

— Мало ли!

— Ничего не мало. Нечего тебе туда соваться.

— А я соваться и не стану. Как и в прошлый раз, послушаю.

— Прошлый раз тебе, братец, повезло несказанно!.. Второй раз на такую удачу рассчитывать… да и как ты там окажешься? Они под твой отпуск собрание подгадывать не станут!

— А ты сама подгадай, — пришла Феде в голову очередная гениальная идея.

— Это как?

— Да вот так! Так и скажи, имею, мол, сведения чрезвычайной важности, брат моя, дескать, нашел обходной путь подвалами корпуса до самого государева дворца…

— Хм… попытаюсь. Но ничего не обещаю, запомни!

— Запомню, запомню. Только сделай, не тяни! У тебя связь с ними есть?

— Через Валериана, — покраснела сестра. — А он… он… последнее время он… весьма настойчив, так сказать.

— Этот хлыщ что, тебя поцеловать пытался⁈ — от всей души возмутился Федор.

Вера нервно забарабанила пальцами по жёсткому подлокотнику.

— Пытался, — призналась наконец. — Но мал ты ещё о таких вещах рассуждать!

— Чего это мал⁈ С Валерьяном этим — фу, гадость!

— Гадость. Так я не целовалась! — оправдывалась сестра. — В общем, попробую. Попытаюсь. Только скажи мне точно, что говорить…

Инструкции Вере они разрабатывали вместе с Петей. Вышло аж три листа. Федор почте их не доверил, сестра зашла в корпус сама.

— Что-то зачастила сестрёнка-то, а только гостинцы-то, как я погляжу, не носит? — усмехнулся один из дежурных дядек-фельдфебелей. — То ж разве дело? Господину кадету во младшем возрасте без гостинцев никак!

Гостинцев Вера и впрямь не носила, и Федя с досадой подумал, что это и впрямь могло вызвать подозрения. Хотя, конечно, с чего бы, но всё-таки…

Вот только со сходкой никак не получалось. Чтобы второй раз удалось бы подслушать — нет, такой удачи не бывает. Федя даже не слишком расстроился, когда сестра сообщила, что собрание-таки будет, причём здесь, в Гатчино; кузен Валериан, помыкавшись в Петербурге, перебрался поближе к родственникам, правда, жил всё-таки отдельно, снимая две комнаты у вдовы какого-то генерала.

Вот там-то и собирались сейчас эс-деки, благо вдова, как сообщила Вера, была изрядно глуховата.

«А я опять на рояле играть стану», — заканчивала сестра записку.

Да, тогда уж точно никто ничего не услышит.

…Сходка должна была состояться в пятницу, 27-го февраля.

Великий пост тянулся уже две с лишним недели, с 9-го числа, и для кадет это всегда было тяжёлое время, постоянно хотелось есть. Мяса не давали совсем, кормили пустыми щами, приправленными растительным маслом (брр!), грубым чёрным хлебом; сахару и вообще сладостей не давали совсем. Младшему возрасту позволяли раз в неделю рыбу, что было, вообще говоря, некоторым отступлением от строгих, почти монастырских правил; говорили, что этого добились в первый же год совместными усилиями Две Мишени с Ириной Ивановной Шульц.

Федор вообще этому удивлялся. Нянюшка умела готовить замечательную постную пищу, ничуть не менее вкусную, чем в обычное время; а вот в корпусе, где обычно кормили очень хорошо… там казалось, что в классах и коридорах слышится одновременно бурчание десятков пустых кадетских желудков.

Но в эти дни он про это совсем забыл. Проглатывал скудную пищу, почти не замечая, что же он вообще глотает; время тянулось, словно горячий вар в котле.

Настала пятница, кадет отпускали по домам, Петя Ниткин сумел отпроситься у мамы и тёти Арабеллы остаться ночевать у Федора. Вера оделась, как на вечеринку; последнюю неделю она старательно создавала себе алиби на сегодняшний вечер. Прикатила её гимназическая подружка в шикарных санях, Вера чмокнула маму, отца, и выпорхнула на улицу.

Мама довольно улыбалась, папа хмурился. Федор с Петей скромно молчали, потупив взоры — потому что они-то знали, куда направляется мадемуазель Солонова…

Потом они сидели у Феди в спальне, расстелив на полу огромную карту поля боя и двигая по нему оловянных солдатиков — два больших набора Федя получил после государева смотра, папа подарил. Солдатики были хороши, русская и японская армии, и теперь друзья старались отвлечься от неотвязных мыслей — что-то сумеет выяснить Вера?..

Играли по сложным правилам, изобретённым подполковником Аристовым. Клали вырезанные из бумаги секторы обстрела, считали разброс артиллерийских попаданий, но игра не клеилась. Петя зевнул элементарнейший заход во фланг казачьей конницы, не развернув на их пути завесу пулемётной команды, Федя двинул пехоту прямо под шрапнельный обстрел. Пришлось остановиться.