— Имам, честный отче, — отвечает Две Мишени.

— Не обещался ли еси иной невесте?

— Не обещахся, честный отче.

— Имаши ли ты, Ирина, произволение благое и непринужденное, и твердую мысль, пояти себе в мужа сего Константина, егоже пред тобою зде видиши?

— Имам, честный отче, — твёрдо звучит голос Ирины Ивановны.

— Не обещалася ли еси иному мужу?

Федору кажется, что чуть-чуть дрогнул голос невесты:

— Не обещахся, честный отче.

— Благослови, Владыко! —гудит низким басом диакон.

— Благословено Царство Отца и Сына, и Святаго Духа, ныне и присно, и во веки веков!..

— Аминь! — возглашает хор.

Фёдор Солонов держит венец и очень хочет думать, что всё уже кончилось. И что всё ещё только начинается.

— Ты, Юля, с ума сошла.

— Точно сошла.

— Абсолютно точно.

Стас, Паша и Михаил сказали это почти в унисон.

— А что ещё делать? Вы большие, взрослые — делать-то что?

Стас почесал затылок, Михаил вздохнул. Паша барабанил пальцами по столешнице.

— Только осторожнее.

— Мы тебя прикроем.

— Не только у Никанорова огнестрел сыщется.

Конечно, Юлька ужасно трусила. Но, с другой стороны, что ещё можно сделать?

Две копейки послушно провалились в щель телефона-автомата.

— Дядя Серёжа? Вы меня искали?

— Юля⁈

— Это я, да. Вы меня искали? Зачем?

— Юля, ты где?

— На улице. Я из автомата звоню.

— Юля, нам надо поговорить.

— Так я и звоню. Давайте говорить, дядя Серёжа. Просто я знаю, чем вы заняты были. И куда пропадали. Потому что я там тоже побывала.

Тишина в трубке.

— Дядя Серёжа?..

— Так ты всё знаешь?

— Всё знаю. И ещё много чего.

— Например?

— Не по телефону, — очень взросло сказала Юлька и Стас яростно закивал.

— Я за тобой приеду! Куда?..

Юлька назвала адрес.

Теперь оставалось только ждать.

1Автор позволил себе чуть-чуть подредактировать, изменив лишь время с будущего на настоящее, известнейший рассказ Аркадия Аверченко «Возвращение»

…Дядя Серёжа не подвёл. Прикатил быстро, в своём «москвиче-408», распахнул дверцу.

— Садись. Поедем. Где твои… гм… опекуны?

— Ушли, — неопределённо ответила Юлька. И сразу же взяла быка за рога: — Дядя Серёжа, я знаю, у вас тут машина стоит. Отвезите меня туда, и я вас смогу провести и обратно вернуть. И притом «там» никакой машины мне не потребуется. И обратно нас не вынесет, если мы не захотим.

Сам Никаноров выглядел плохо, так, словно не спал несколько ночей. Щеки и подбородок заросли щетиной, глаза красные.

— Я могу провести туда кого угодно. И вернуть оттуда в ту же секунду, что здесь была.

— Врёшь, — прохрипел Никаноров.

— Не вру, — обиделась Юлька. — Поедемте, я всё покажу!

Никаноров зло поглядел на неё и с хрустом врубил первую скорость.

— Да, и я знаю, что в 1915-ом вас побили, — выпустила Юлька парфянскую стрелу. — Белые Питер взяли. Царь вернулся.

Дядя Сережа дёрнулся, как от удара.

— Мы ешё всё поправим, — прошипел он. — Мы, истинные коммунисты!..

Крутанул руль, вдавил педаль газа.

И, разумеется, не заметил, как следом за ним двинулась «волга» профессора — ключи он оставлял своим ученикам.

…Поехали. Тоже за город, но не по Приморскому шоссе, а к Ладожскому озеру.

— А далеко нам? — забеспокоилась Юлька. — Я ж вернуться должна вовремя!..

— Не волнуйся, вернёшься, — сквозь зубы пообещал Никаноров.

И в самом деле, ехали относительно недолго, всего лишь до Всеволожска, там дядя Сережа свернул с шоссе и запетлял по окраинным улочкам, остановился возле совершенно неприметного домика в три окна.

— Сюда.

— А вас, дядя Сережа, ка-гэ-бэ искало, — не без злорадства сообщила Юлька.

— Знаю, — буркнул тот. — Ну, заходи, чего встала? Показывай, уж раз напросилась!..

И тут Юлька вдруг подумала, что, раз Никаноров показывает ей самое своё драгоценное, свою собственную машину, значит, он уверен, что она, Юлька, никому ничего о ней не расскажет.

В животе похолодело.

Внутри всё оказалось очень просто, очень бедно и очень неухоженно. Стоят вдоль стен три раскладушки, кое-как прикрытые старыми одеялами. Под потолком — висят голые лампочки на проводах, даже без абажуров. На полках — технические справочники.

В доме были люди, только сейчас они явно попрятались. На столе расстелена газета, видны мокрые следы от кружек с чаем, разбросаны крошки, лежит даже кухонная доска. Юльке казалось, она чувствует троих, неведомо как, но чувствует.

Это плохо. Стас, Михаил и Паша на такое не рассчитывали. А у Никанорова, оказывается, тут постоянная не то охрана, не то держурства… Ой, мамочка, что же делать?

— Сюда, — раскрылась узкая дверь в подпол.

Коленки у Юльки начали дрожать. Сейчас её смелый план уже не выглядел таким уж разумным.

В подвале и впрямь отыскалась машина, огромная, раза в три больше той, что стояла в лаборатории.

Никаноров перекинул главный рубильник, защёлкал тумблерами.

Юлька сжалась, сосредоточиваясь. У неё только одна попытка, другой не будет. Она не может рисковать, она должна сделать дело и вернуться, и выбраться отсюда, и предупредить остальных!

— Ну, так и чего ты мне хотела показать?..

Юлька молча взяла Никанорова за руку. Рука была холодна и мокра от пота.

Пространство послушно раскрылось, мелькнула золотая лента, вздыбились знакомые уже «деревья». Юлька открыла дорогу много раньше того, как машины набрала полную мощность.

И — Никаноров этого не видел — но Юлька сделала то единственное, что ей оставалось, чего не пробовала никогда, но иного выхода сейчас не видела: попыталась представить, как одно из таких «дерев» опрокидывается назад, врезается в агрегат громадным стенобитным тараном(про который она читала в «Книге будущих командиров», а ещё и в очень взрослой «Истории военного искусства») — и машины разлетается веером осколков.

Нет, пожара не надо, там ведь другие люди — чтобы с ними ничего не случилось.

Золотая лента пронеслась под ней, словно полоса аэродрома; мир ворвался в её чувства, с холодом зимы, морозом, снегом и ветром.

Они оказались там, где она и хотела — на угло Каменностровского проспекта, рядом с домом, где квартировали Онуфриевы-старшие.

— Вам сюда, — сказала Юлька очень взрослым голосом. — Квартира двадцать один. К профессору Николаю Михайловичу, скажете дворнику.

Никаноров ошарашено оглядывался.

Она впечатала их двоих в этот новый мир так крепко, как только могла. Никанорова не «вынесет» обратно и он не сможет явиться в 1973-ем по собственной воле. Пусть договаривается с профессором и остальными из команды, пусть, в конце концов, взрослые выяснят всё раз и навсегда!..

И Юлька, не дожидаясь ничего иного, вдруг вырвала руку у Никанорова, резко оттолкнулась от чего-то незримого, но упругого, наверное, той самой золотой ленты времени — и ринулась назад, изо всех сил.

Наверное, она «толкнулась» слишком сильно. Или случилось что-то ещё, но мир никак не проявлялся так, как следовало. И Юлька оказалась не в подвале никаноровского дома, а на Невском проспекте, вернее, «над» ним, словно так и не проникнув до конца в поток времени.

Серая дымка застилала ей глаза, но главное она увидала.

«С новым 1994-ым годом!»

В морозном воздухе недвижно висел флаг на Мариинском дворце — не красный, а трёхцветный.

Золотая лента скользила под Юлькой, она так и не могла сделать последний шаг —получалось так, словно она летит над родным городом.

Да, красные флаги исчезли.

Но что-то было не так, очень сильно не так.

Ощущение страшного горя, нищеты и бедствий. По Невскому катили машины, ходил транспорт — чуть другой, чем тот, к которому она привыкла, но те же автобусы и троллейбусы. Несколько иные «жигули» — но явно они, а в Юлькином 1973-ем они ещё только начинались.