При этих словах Бешанов приосанился и подался вперёд, гордо закладывая ладони за ремень.

Но и Сиверс был сделан не из песочного теста. Пусть его и прошиб пот, но голос его не дрожал и отвечал он твёрдо:

— Ваши распоряжения, товарищ народный комиссар, будут безусловно выполнены. Да, я ручаюсь в успехе. Да, мы, конечно же, сделаем так, чтобы слава досталась бы нашим рабочим дивизиям…

— Сведите разрозненные батальоны и полки, где много пролетариата, особенно добровольцев, в особые дивизии, — властно перебил Троцкий. — Используйте их для достижения конечного успеха, пусть старая армия пробивает оборону белых. Вот товарищи Будённый и Ворошилов — хорошо воюют, смело! Доверьте им, к примеру, наши новые конные части, из красного казачества и других.

— Будет исполнено! — отчеканил Сиверс.

— Когда вы планировали наступать? — вдруг совсем иные тоном спросил Троцкий.

— По нашему изначальному плану — через две недели… дождавшись полного сосредоточения…

— Вздор! При пятикратном перевесе вы уже сейчас можете прорвать белый фронт, не дожидаясь, пока они сами закопаются в землю. Начинайте операцию немедленно! Сколько у вас наличных сил сосредоточено непосредственно для нанесения удара?

— Пока ещё нисколько, мы планировали сделать это в последние трое суток, дабы сохранить в тайне направления наших главных ударов…

— Начинайте переброску немедленно. Я лично приму на себя координацию действий Южного и Юго-Восточного фронтов. Штаб мой разместится здесь. Товарищ Шульц! Проследите за соответствующим оформлением всех приказов. И мне на подпись, как можно скорее! Вам всё понятно, товарищи командиры?

Ответом было молчание да кивки.

— Превосходно! — Троцкий обвёл всех горящим взглядом. — Сон, еда и прочие, как говорится, «буржуазные излишества» надлежит свести к абсолютно необходимому минимуму. Неудачи, как я сказал, не должно быть. Мировая революция ждёт нашего успеха. Приступайте к работе, немедля!

Встал, резко крутнулся на каблуках и вышел — почти вылетел — в сопровождении всей своей свиты. Последним уходил Бешанов.

Энергия Льва Давидовича Троцкого, казалось, способна распространяться прямо «через воздух», заражая всех вокруг. Посыльные раньше ходили — теперь бегали, да не просто так, а и впрямь «сломя голову»; пишущие машинки трещали, словно целая пулемётная рота, пишбарышни старались, как могли.

— Прошу заметить, товарищ Сиверс, что такое количество вольнонаёмных в штабе фронта — большая угроза утечки секретных сведений.

Ирина Ивановна Шульц смело и даже с вызовом глядела в глаза комфронта. Тот явно нервничал — приезд Троцкого всех выбил из колеи, и куда больше, чем все на свете прорывы белых. Особенно — команда Бешанова. Эти немедля заняли здание Харьковской ЧК, а уже через сутки последовал расстрел «с распубликованием в газетах».

Расстреляли дюжину «бывших». Купцов, священников, пару старых, вышедших в отставку генералов, доживавших свой век в имениях на Харьковщине и решивших почему-то, что «их никто не тронет». «Распубликовано» было, что все казненные были «агентами царской охранки». «Эта же участь, — предупреждала статья в „Харьковской правде“, — ожидает любого изменника народной власти!»

Бедняга Яша Апфельберг совсем сник. С бойцами батальона ещё держался, а потом запирался со своей казачкой и плакал.

— Вы преувеличиваете, товарищ Шульц.

— Ни в малейшей степени, товарищ командующий. Через наше машбюро проходят все приказы штаба фронта, даже совершенно секретные. А кого набрали туда работать? Насколько тщательно их проверили, этих пишбарышень? Они грамотные, служили в конторах присяжных поверенных, в городской Думе, в банках… как вы думаете, преданы ли они всей душой нашей пролетарской революции?

— Так ведь, товарищ Шульц, вы тоже в кадетском корпусе служили… — не растерялся Сиверс.

— Служила. Так я и Таврический штурмовала! А они?..

— Что вы предлагаете, конкретно?

— Поручить ЧК тщательно проверить всех машинисток штаба — это раз. Ввести правило, что документы с грифом «особо секретно» и «совершенно секретно» печатать могут только командиры штаба.

Последнее Сиверсу совсем не понравилось.

— Да вы что, Ирина Ивановна! У нас никто печатать не умеет, одним пальцем ударяя, круглые сутки сидеть станем!

— Я умею. Можете мне давать.

— У вас другие обязанности! — всполошился Сиверс. — Держать все документы в порядке! Лев Давидович, кстати, отметил образцовое ведение дел… Так и надо продолжать!

— Ну, смотрите, товарищ командующий. Потом не надо меня винить, что, дескать, беляки что-то сумели разузнать. Вообще отношение к секретному делопроизводству в штабе совершенно нетерпимое. Я делаю всё, что могу, у меня ни единой бумаги на виду, всё в сейфах, а черновики оперативно уничтожаются; в то же время многие краскомы, особенно не из военспецов, разбрасывают служебную документацию, доклады с мест и штабную переписку где попало, с теми же пишбарышнями крутят, простите за такие подробности, романы, склоняют к сожительству, а для пущего эффекта болтают языками, хвастаются своей «осведомлённостью». Да, и, кстати, я заметила — печать штаба фронта у вас, товарищ командующий, на столе стоит, а не в сейфе, как положено.

— Хорошо, хорошо, товарищ Шульц! Возьмите на себя печать наиболее ответственных и секретных документов. В этом, пожалуй, есть известный резон. А печать…

— Должна быть в сейфе, — железным голосом повторила товарищ Шульц.

Сиверс помощился.

— Мой кабинет — не проходной двор, прошу помнить. Но я приму к сведению ваши слова.

Ирина Ивановна кивнула. И, словно удовольствовавшись достигнутым, тотчас отошла — наводить страх на штабных машинисток.

А приказов и впрямь печаталось немало. В такие наступления Красная армия ещё не ходила, безумный рывок Антонова-Овсеенко не в счёт. Да и царская не ходила тоже — чтобы не одна дивизия, не один корпус, а сразу пять армий, два фронта, друг другу навстречу! С турками воевали, тогда в Болгарии — ничего подобного не случалось.

Всем полкам точное место задай, укажи. Марш организуй. Вагоны выдели. Погрузку-выгрузку. Чтобы паровозы имелись. Чтоб огнеприпасы б подвезли. Чтобы сухари отпустили бы в достаточном количестве, и крупу, и сало, ещё царскими запасливыми генералами заложенные на хранение.

Ирина Ивановна сидела одна в оперативном отделе, пальцы так и порхали над клавиатурой «ундервуда». Пачка свеженапечатанных приказов быстро росла.

Вечером вновь появился Лев Давидович Троцкий. Был товарищ народный комиссар бодр, весел, как всегда, энергичен и не сомневался в успехе. Стоял, заложив руки за спину, негромко насвистывая что-то себе под нос, разглядывал карту, на которой отмеченный синим клин Добровольческой армии глубоко врезался в территорию Советской России, острие почти достигло Воронежа.

Но зато фланги открыты. Лучшие части добровольцев — на острие, по бокам же — полки из мобилизованных, из бывших пленных, в общем — «силой поставленные на службу гидре контрреволюции». Их смять нетрудно будет, это не те, что окружили в Юзовке Южармию!

Ирина Ивановна вышла из комнаты оперативного отдела с пачкой свежих приказов. Все — с грифом «секретно».

— Товарищ народный комиссар, вы приказали подать вам на подпись последнеи распоряжения…

— Именно, — Троцкий вальяжно устроился за столом. — Товарищ Сиверс! Вы эти приказы лично составляли?

— Лично составлял. Со всем штабом.

— Значит, понимаете свою за них ответственность, — Лев Давидович обмакнул перо в чернильницу, занёс над первым из выложенных перед ним Иринов Ивановной документов — ни дать, ни взять художник, готовый нанести изначальный мазок на холст.

Вообще-то ответственность была на том, кто ставит подпись, но об этом никто товарищу народному комиссару напомнить не решился.

— Понимаете свою ответственность, — продолжал разглагольствовать Троцкий. Ему, похоже, очень нравились звуки его собственного голоса. — Наступление надлежит осуществлять с неослабной решимостью. И это важнее даже всех законов военной науки. Нам надо покончить с заразой контрреволюции раз и навсегда. На нас сейчас смотрят пролетарии всех стран и континентов. Победим — и мировая революция не заставит себя ждать, наиболее вероятно — в Германии, Англии и Франции. Не сумеем разгромить врага, будем его выталкивать, терять время — и рабочие Европы, наши товарищи, подумают, что лучше жить и дальше, как жили, вырывая у капитала мелкие подачки то тут, то там. Так, мои дорогие красные командиры, дело не пойдёт. Нам нужна не просто победа, нам нужен полный и тотальный разгром белого движения. Нам нужен царь. А выталкивать их, медленно, в час по чайной ложке… конечно, кто-то скажет, что, мол, какая разница, если мы всё равно победим? Мы, конечно, победим. Но очень важно, как именно мы победим. И сейчас у нас есть всё, чтобы победить сокрушающе, полностью и абсолютно. Упустить такой шанс будет преступлением перед мировым пролетариатом. А преступления подобного рода наша революция не прощает.