По странному совпадению не мог заснуть в ту ночь и помощник начальника заставы лейтенант Дутов. С вечера он заступил дежурным и неотлучно находился на заставе. После выхода ночных нарядов на границу можно было немного вздремнуть на солдатском топчане в канцелярии, но Григорию не хотелось спать, разные мысли теснились в голове. Полчаса назад позвонили из комендатуры, и начальник штаба капитан Мухин попросил доложить свои соображения по поводу эвакуации жителей Фельчина, намеренно подчеркнул слово «свои». Лейтенант знал о дневном разговоре начальника заставы с комендантом, сам зашифровывал и передавал в комендатуру это важное донесение, полностью разделял опасения Тужлова и теперь с неприязнью думал о Мухине: неужели тот рассчитывал услышать от него что-либо иное?

За короткое время службы на заставе Дутов привык во всем полагаться на своего начальника, и не только потому, что тот был старше и опытнее, он ценил и уважал в нем качества, которые вообще привлекали его в человеке: честность, решительность, преданность делу. Нет, это не было слепым доверием или боязнью взвалить на свои плечи тяжкий груз ответственности — ее он не страшился, — за этим стояло признание морального права распоряжаться и его, лейтенанта Дутова, судьбой. И первый шаг к такого рода отношениям сделал сам Тужлов.

Было это на третий день после прибытия Дутова на заставу. Румыны вызвали на мост для переговоров нашего офицера. Начальника заставы сопровождали старшина Козлов и пограничник Рымарь, который обычно в таких случаях выполнял роль переводчика. Тужлов, уже при полном параде и при оружии, прежде чем отправиться на мост, подошел к Дутову: «Григорий Яковлевич, возьми «максим» — прикроешь нас из первого дзота…» Сказано это было просто, даже несколько обыденно, как будто речь шла о незначительной просьбе, небольшом дружеском одолжении. И только потом, у амбразуры дзота, обнаружив на румынском берегу два готовых к бою пулеметных расчета, лейтенант в полной мере осознал всю ответственность своего положения. Пока сходились на мосту парламентеры, он даже взмок под новенькой формой. Случилось это незадолго до январской стычки у пикета.

После этого был еще случай, и снова Григорий почувствовал, что́ ему отпущено авансом…

Ночью ждали нарушителя. На правом фланге, у «Скалы». Четверо их было в секрете: Тужлов, Шеин, Чернов и он. Пролежали в снегу неподвижно более трех часов — вокруг ни звука, абсолютная тишина. Ветер утих, начал основательно пробирать мороз. «Может, противник отказался повторить свой маневр? Или ему каким-то образом стало известно о вчерашнем задержании? — тревожила мысль. — Ждать…» Неожиданно скрипнул наст под «Скалой». И снова тишина. Зверь? Человек? Звуки повторились — уже ближе и отчетливей. На фоне неба стал вырисовываться чей-то силуэт. Через минуту уже отчетливее возник человек в белом маскхалате. Неизвестный двигался прямо на него, держа оружие наготове. Признаться, ощущение было не из приятных. Нарушитель между тем неотвратимо надвигался, и оружие в его руках гипнотизировало Дутова. Краем глаза он успел уловить, как три тени метнулись по сторонам, и сам бросился вперед… И все-таки он чуть запоздал тогда: нарушитель успел рукояткой пистолета ударить Шеина по голове. Нарушителя скрутили. Пока Косте бинтовали голову, Дутов казнил себя: его нерешительность могла дорого стоить. Подошел Тужлов, дружески похлопал по плечу: «Ничего, Гриша, успокойся. Это только поначалу ремни скрипят, а потом притрутся». «Какие ремни?» — не понял Дутов. «Новые».

Уже потом, значительно позже, до него дошло: речь шла о новенькой портупее, выданной в училище. Поговорка была такая у начальника заставы: «Ремни скрипят, усы не растут — беда невелика, проходит…»

Неожиданно смолкли ходики, и в канцелярии сделалось до неприятного тихо, так тихо, будто кто-то взял и властной рукой остановил время. На всей земле разом. И не стало вдруг никаких спешных дел, неотложных забот, застыли мысли — плохие и добрые, окаменели тревоги, мрачной, неприглядной скульптурой застыла на том берегу опасность… «О, если бы так легко и просто можно было остановить время! — подумал лейтенант. — Или еще лучше — повернуть его вспять». Нет, нет, он не жалел о прожитом. Все в его жизни было как надо: семилетка, техникум, военное училище, теперь вот граница. Путь прямой, без зигзагов, без особых сомнений. И все же кое-что ему хотелось бы пережить заново. И тогда бы он наверняка отвел удар от Кости Шеина там, у «Скалы». Сказал бы Мухину все, что думал о нем. Нашел бы те единственные слова, которые удержали бы ее… Девушка с букетом полевых цветов, внезапно возникшая из тумана. Призрачное видение — призрачное счастье. Была ли ты на самом деле? Что-то не получилось у них в жизни, не заладилось с самого начала… Может, он уже жил когда-то в прошлом и где-то в закоулках памяти чудом сохранился тот образ-мечта, от которого так трудно отказаться? А может, повинуясь первому властному зову, подобно ночным мотылькам, устремились они к огню и разом сгорели в нем — ни дыма, ни пламени, просто короткая вспышка?.. Так стоит ли тогда возвращать время? Дутов встал из-за стола, подтянул гирю стареньких ходиков и переставил стрелки. На исходе был третий час ночи…

Косте Шеину снился сон. Будто он один в заволжской степи пашет землю. Весна. Густой запах упревшей под солнцем земли кружит голову. Ровный жирный пласт плещется за плугом — хороша землица! Никого в округе. Насколько видит глаз — поле и поле, черное, застывшее море пахоты. Но вот там, вдали, почти у самого горизонта, возникла точка. Она быстро растет, приближается… Это она, его Тамара! Легкая походка, белый платок. Костя глушит трактор и спешит навстречу. И вот они стоят посреди огромного поля, одни в целом мире, и целый мир — для них одних. «Вот обед тебе принесла, — говорит ласково Тамара. — Поешь…» Глаза у нее добрые, доверчивые. Костя потянулся к ней, чтобы поцеловать, и — проснулся…

Тихо в казарме, чуть слышно дыхание спящих людей. Костя встает, шарит в карманах, берет курево и выходит во двор. Он весь еще во власти сна.

По двору заставы ходит часовой. Похоже, Андрюшка Мусорин. Ладный, небольшого росточка крепыш, их запевала. Тишина. Спит застава. Спит противоположный берег. Ни огонька, ни просвета в небе. Звезды и те попрятались. Зябко. Ветерок с реки и крепкая цигарка приносят успокоение.

— Ты что не спишь? — спросил Мусорин, заметив Шеина.

— Так, не спится. Курю вот.

— А у меня скоро смена, — мечтательно сказал Мусорин. — Мне бы только до койки добраться.

— Закуришь? — предложил Костя.

— Да нет уж, дотяну. А то получится, как вчера в кино, — демаскировочка.

Шеин торопливо загасил окурок.

Не успел он переступить порог казармы, как его настиг глухой треск автоматной очереди. Стреляли на левом фланге…

Совпадения чаще всего бывают случайными, хотя задним числом они нам могут казаться чуть ли не фатальными. Читатель, наверное, уже обратил внимание на то обстоятельство, что фильм «Если завтра война» военком Бойко привез на заставу 21 июня 1941 года. Должен со всей ответственностью заявить, что это не досужая фантазия автора. Все именно так и было.

Вот и сейчас, оставив Костю Шеина на пороге заставы в тот момент, когда тишину разорвала автоматная очередь, я вынужден прервать свой рассказ и перенестись из той, теперь уже далекой тревожной ночи сорок первого года вновь в наше время. Поскольку именно в этот час — а было около трех — на заставе властно прозвучал сигнал тревоги. Вначале я даже не сразу понял, что, собственно, происходит — так занят был своей работой, а когда оторвался наконец от записей и вышел в коридор, тревожная группа в полном составе, при оружии и с собакой, была уже готова к выходу на границу. Михальков-младший, лично возглавивший ее (чувствовалось, этого он бы сейчас не передоверил никому), после недолгих колебаний благосклонно разрешил мне участвовать в поиске.