— Думай о чем-нибудь приятном, старик.

Логунову захотелось спросить: «Неужели так плохи мои дела?» — но он промолчал и начал вспоминать подробности последнего приезда Татьяны.

Это было почти год назад. Он встречал ее в Южно-Курильском аэропорту — идеальная площадка на высоте восьмисот метров, почти по соседству с кратером вулкана, — и ему повезло, что вышло именно так: он кстати оказался здесь по служебным делам, и погода была летная, и даже машина попутная подвернулась до самого пирса.

Она показалась на трапе, такая шикарная и ослепительная до умопомрачения, — его жена, «лучшая из женщин». В тот день все удивительно гармонировало: и нежная голубизна неба, и строгие ажурные контуры вулканов, и удивительный контраст Тихоокеанского и Охотского побережий, которые одинаково хорошо просматривались с этого уютного вулканического аэродрома. Татьяна улыбнулась и помахала ему рукой. Накануне этой поездки она вернулась из Парижа, и это было заметно, он едва узнал ее. Девушка-картинка, сошедшая с модной рекламы. Лучший образец из французского журнала «Эль»… То было чудесное время! Месяц пролетел как один счастливый день.

Незадолго до ее отъезда они пошли на стрельбище, она сама попросила об этом. Это было уже на их маленьком острове, в поселке Заводском. Она была страшная трусиха, дрожала даже от дальнего выстрела, а тут сама настояла. Вид у нее был серьезный и решительный. Она попросила его поставить мишень как всем, не ближе и не дальше, взяла у него из рук автомат, попросила показать, как это делается, легла на бруствер окопа, прицелилась и, закрыв глаза, выстрелила. А потом побелела от страха. Он смотрел на нее с улыбкой. «Зачем это тебе надо? Я тебя люблю такой, какая ты есть. Трусихой. Слабенькой. Обидчивой». — «Я хотела доказать, как я тебя люблю и что моя любовь к тебе сильнее всего, сильнее страха. Да, без тебя я такая, какой ты меня знаешь, а с тобой я ничего и никого не боюсь. И я хочу, чтобы ты это знал и никогда ни в чем не сомневался. Ты для меня все, без тебя мне не жить…»

В тот же день они были на мысе Край Света. Там стоит маяк и живут три семьи: метеорологи и смотритель маяка с женой. Их радушно приняли: Борис был знаком со смотрителем и как-то перевел ему японские лоции. Жена смотрителя, милая добрая старушка, пока мужчины были заняты своими разговорами, тихонько кинула Татьяне на картах. Борис украдкой наблюдал за ними и слышал, как старушка сказала Тане:

— Девочка моя милая, будете вы счастливы со своим Борей, и ребеночек у вас будет. Скоро будет…

Очнулся Борис уже в палате. Тела своего он не чувствовал. Попытался пошевелить сначала рукой, потом ногой. Было ощущение невероятной тяжести, и побаливала голова. Рядом с кроватью стояла капельница, и от нее к его руке был подведен резиновый шланг. Только он успел прийти в себя, в палате появился Валера. Он сразу заполнил собой всю комнату и громко заговорил, как будто перед ним лежал не тяжелый больной, а друг-приятель в поселковом общежитии.

— Ну, старик, и нагнал ты на меня страху, ей-богу! — гудел Заварушкин. — Был момент: вырубился ты окончательно. Пришлось проколоть твое любвеобильное сердце. Но ты не огорчайся. Твое сердце и таким будут любить, поверь на слово старому холостяку. Вот телеграмма. Читай! — Валера, как фокусник, извлек из-под халата почтовый бланк.

Борис прочел: «Дали погоду тчк Бегу на посадку тчк Целую целую целую…»

Комариный писк зуммера поднял Земцева с постели. Было три часа ночи. Точнее, три часа семь минут. Старший лейтенант Земцев по давней своей привычке всегда точно фиксировал время. Он был офицером по дознанию, разбирался с экипажами задержанных шхун и, выражаясь языком шахматистов, часто попадал в цейтнот, и потому отношение ко времени у него было особое. Еще он привык просыпаться ровно за секунду до сигнала. Долгие годы службы на границе выработали в нем чувство постоянной готовности, даже когда накануне, казалось, отданы все силы и ничего из себя больше не выжмешь. В спорте это называется суперкомпенсацией, а у них, пограничников, не более чем привычка и чуточку — интуиция.

Быстро одевшись, Земцев бесшумно выскользнул из комнаты, где под боком у жены шумно посапывал его полугодовалый сынишка Дим Димыч, и вышел на крыльцо. Ветер упруго толкнул его в грудь и обдал бодрящей свежестью, но в нем уже не чувствовалось прежней силы. Тайфун убывал. С того момента как дежурный доложил ему: «Японская шхуна в бухте», прошло не более трех минут, а он уже цепко следил за контурами входящих судов. Несмотря на поздний час, бухта, изгибающаяся длинным кривым коленом, была залита ослепительно ярким светом — работали оба рыбокомбината и туковый завод, — противоположный берег и поселок на склоне сопки купались в электричестве.

Первым входил пограничный корабль. Земцев невольно залюбовался его строгими, элегантными обводами. За ним шла японская шхуна, судя по светло-серой расцветке — краболовная. Последней в бухту входила «Диана» — белоснежное судно «Фишинспекшн»[4].

Земцев застегнул штормовку на «молнию» и зашагал к пирсу. За ним увязались собаки Куська и Шнурок. Проходя мимо казармы, он услышал зычный белорусский говорок старшины Скрабатуна. Тот распекал кого-то в дежурке за нерасторопность, очевидно, пограничный наряд. «…Никоторые слабо просавывают ноги в бруки. Ну-к, быстрей!» «Когда он спит?» — подумал Земцев. В какое бы время он ни поднимался, Скрабатун всегда бодрствовал и ревностно стоял на страже дисциплины и порядка в подразделении.

Часовой на пирсе вытянулся по стойке «смирно» и доложил Земцеву, что все в порядке. У пирса борт к борту стояли шесть задержанных японских шхун, команды которых содержались сейчас в подразделении в ожидании следствия и суда. Через минуту прибыл Скрабатун с пограничным нарядом. Можно было отчаливать. Земцев прыгнул с пирса на свою разъездную посудину — маленькую верткую шхунишку водоизмещением тонны на полторы — и запустил двигатель. Дизель заработал как часы. Собаки тоже рванулись к шхуне, но Скрабатун их вовремя шуганул. Они обидчиво поджали хвосты и засеменили прочь по деревянным кладям. С пограничного корабля просигналили: «Жду на борт». Старшина отдал швартовы и последним прыгнул на борт. Шхунишка рванулась вперед.

Настроение у Земцева было скверное. Он уже вник в ситуацию и не ждал от нее ничего хорошего. Дело с «Дзуйсё-мару» обещало быть сложным. По опыту он знал: когда посредником в задержании выступает «Фишинспекшн», хорошего не жди, в таких делах, как правило, много тумана. Моряки-пограничники, те работают быстро и четко, не упустят ни единой мелочи. Они берут нарушителей тепленькими, чаще прямо на сетях. Считанные минуты — и осмотровая группа во главе с офицером уже хозяйничает на шхуне: сендо тут же изолируется от команды, рацию — на пломбу, в машинном отделении — часовой. Сговор между командой и сендо в таких случаях практически исключен. Остается определиться на месте, зафиксировать это в протоколе, поднять порядки[5] или отыскать их — и дело с концом. С «Фишинспекшн» другой коленкор. Нет, люди на «Диане» прекрасные, Земцев их хорошо знает — они давние друзья, — и капитана Олега Дымова, которого они с Борей Логуновым в шутку окрестили «капитан, обветренный об скалы», и инспектора Гену Саенко, бесстрашного охотника на медведей, и переводчика, застенчивого паренька Сашу Козлова, и двухметрового гиганта боцмана Ивана Тонконога, человека большой физической силы и редкого добродушия. Все они парни что надо. Но, к сожалению, не искушены в таких тонкостях, как задержание. А отсюда и туман, и масса пробелов, которые ему, Земцеву, приходится потом задним числом восполнять, а это значительно затрудняет дознание. Тогда как времени у него на размышления не так уж много, по закону — всего двадцать четыре часа. Не доказал вины, явных улик нет — закрывай дело. Выпускай сендо, команду — извините, мол, за ошибку. А в трюме у этих «кротких агнцев» тонны свежевыловленного, парного краба, и налицо все признаки незаконного промысла. Но признаки ведь к делу не подошьешь. Нужно кое-что посущественней. А здесь, судя по всему, пахнет одними признаками, продолжал рассуждать Земцев, направляя свою посудину к левому, подветренному борту пограничного корабля. Задержание произошло приблизительно в 17.20. Пока Ковалев шел в заданный квадрат, прошло часа два-три, время вполне достаточное для того, чтобы команда попыталась спрятать концы в воду. Не зря ведь в радиограмме сказано: «Задержана по подозрению…» Поди теперь разберись.