— Ну-ка, погоди, Семен, трошки. Пусть этот гад ответит мне, что они сделали с Вероникой! — кивнул он на пленного.

Ворона послушно остановился, но его штык на всякий случай загородил Карамонкина от станкового пулеметчика. За этим штыком тот почувствовал себя в безопасности, ответил развязно:

— Вероника? А-а, Вероника! Жива, жива твоя пастушка, мой молодой Дафнис… Но лучше б ей утонуть сразу… Гестапо!..

Курочкин молча повернулся и понуро побрел прочь.

— Ну ты, хамло, замры, а то я не розумию твого гумору! — пригрозил Ворона предателю.

Враг еще дважды бросался в отчаянные атаки, и к одиннадцати часам наступило затишье.

Пользуясь паузой, Тужлов и Константинов решили в первую очередь хоть как-то привести в порядок опорный пункт. Вооружившись лопатами, пограничники тут же принялись за расчистку траншей и ходов сообщения. Старшина получил задание очистить один из трех колодцев и добыть воду. Надо было напоить и накормить уставших от непрерывных атак людей, оказать помощь раненым, похоронить убитых. Формально командование заставой перешло к Константинову, как старшему по должности, но по-прежнему все приказы и распоряжения шли через Тужлова, и Константинов не противился этому. Он понимал: Тужлов лучше знает людей, заставу, да и люди уже привыкли ему верить, они вынесли вместе самое тяжкое — первый удар. Этот вопрос не обсуждался, не утрясался, он решился сам собой. Значительно важнее было то, что теперь в каждом из трех дзотов опорного пункта есть командир.

Связи с комендатурой по-прежнему не было. Когда подойдут регулярные части Красной Армии, где сейчас фронт, какая обстановка — все это пока оставалось неизвестным.

Более или менее прояснилась картина у Юрасова. Почти одновременно с нападением на «Береговую крепость» противник форсировал Прут по обе стороны железнодорожного моста, и, зажатый с флангов двумя ротами, маленький гарнизон Юрасова вынужден был отойти вдоль железнодорожной насыпи на триста — четыреста метров. Мост оказался в руках противника. Создалась угроза обхода заставы с фланга и тыла. Учитывая это, Тужлов и Константинов выделили в помощь Мелешко боевое охранение во главе с сержантом Федотовым. Чтобы усилить левый фланг опорного пункта, лейтенанту Дутову в дзот-2 был передан станковый пулемет и отделение резервной заставы.

Пока командиры совещались в дзоте-3, в траншеях и ходах сообщения опорного пункта кипела работа. Между дзотами 1-м и 3-м траншею расчищали пограничники из отделений Михалькова и Шеина. Все подначивали Петрунина, долговязого нескладного парня. В свое время Петрунин страшно недолюбливал самоокапывание и занимался инженерной подготовкой спустя рукава. Теперь же он работал за милую душу, только лопата в руках мелькала.

— Что, Петруша, засвербило в пятках? — донимал его Семен Ворона.

— Ладно, ладно, Ворона, смотри не проворонь своего белогвардейчика. Голова-то, она одна!

— Нет, Петруша, что ни говори, ты все-таки невежда в военном деле, — не унимался Ворона. — Ну кто ж так землю высоко швыряет!

— А что?

— Ты же выдаешь наше местонахождение!

И, точно в подтверждение этих слов, над их головами по брустверу чиркнули две пули.

— Ну, ось, шо я казав тоби, дурья голова! — разозлился Ворона.

— Ладно, повар, дай мне свою винтовку. Посмотрим теперь на твое умение беречь оружие в бою, — парировал этот выпад Петрунин.

— Надо, Петруша, любить свое оружие и умело владеть им. — Семен спрятал винтовку за спину и кивнул Петрунину на его карабин.

— Повар, а ты, оказывается, величайший невежда в военном деле!

— Это почему же?

— Кто же стреляет из карабина на такое расстояние?

Ворона молча протянул Петрунину свою винтовку.

Цель отыскалась не сразу. Наконец во второй линии окопов, на том берегу, Петрунин заметил фашистского снайпера. Тот, почти не маскируясь, вел прицельный огонь по нашим позициям. Петрунин тщательно прицелился и, задержав дыхание, плавно нажал на спуск. Фашист неестественно дернулся и исчез в окопе.

— Повару хвала! Оружие хорошее, содержится отлично. — Петрунин протянул винтовку Вороне. — Но лучше б, Семен, ты нас чем-нибудь накормил! Умираю с голодухи!

— На от погрызы, дитятко! — И Ворона под общий смех протянул Петрунину початок молодой кукурузы.

В окоп точно снег на голову свалился Мусорин. В руках у него была гармонь начальника заставы. Все знали, что Андрей снова ходил на развалины искать Кайгородова, и теперь молча уставились на гармонь.

— Ну что? — спросил Михальков.

— Вот, гармонь нашел.

С виду гармонь казалась совершенно целехонькой и опрятной, точно с прилавка магазина. И было что-то противоестественное в том, что она уцелела, а человека нет, даже следов его не сыскать.

Сзади по траншее неслышно подошел Тужлов. Заметив старшего лейтенанта, Мусорин молча протянул ему гармонь. Тужлов ощутил в руках приятную тяжесть инструмента, перекинул ремень через плечо и осторожно растянул мехи. Гармонь издала жалобный свистящий звук — в двух местах ее продырявили осколочные попадания. Еще вчера звучал ее ясный переливчатый голос в умелых руках Исаева, и вот уже нет ни Исаева, ни Кайгородова, и кто знает, что ждет их впереди — через час, через десять минут, сколько вообще отпущено им в жизни этих самых минут. Начальник заставы аккуратно застегнул гармонь и снял ее с плеча. «Живы будем, сохраним как память…» — решил он. Тужлова позвали к телефону.

На проводе был Агарков. Знакомый, чуть скрипучий голос уверенно пробился через помехи, и Тужлов вдруг ощутил, как взволнованно забилось сердце и спазм перехватил дыхание. Бывают минуты, когда человеку важно почувствовать свою связь с внешним миром, потому что, как бы силен он ни был, предоставленный самому себе, он невольно обнаруживает в себе сомнения, неуверенность, даже страх.

— …Война, Василий Михайлович, война!.. — сообщал Агарков. — Идут тяжелые бои… Знаю, трудно вам, потери, раненые. Нет воды, боеприпасов, продуктов. Терпи, Тужлов, держись! Мост удержи любой ценой до прихода Красной Армии! Рад за тебя, за «Береговую крепость»! Деретесь вы геройски. Бойко у меня на КП, все рассказал…

Агарков говорил торопливо, боясь, что вот-вот может оборваться связь. А Тужлов с каждым его словом чувствовал себя все более уверенно, совсем как в первые минуты боя.

— …Семейство твое добралось до Стояновки благополучно. Жаль только, кавалериста твоего… Тихий, кажется, фамилия. Погиб… Мой КП на степном вымоте[9]. Боеприпасами и хлебом поможем. За тылы не тревожься… Ивана Ивановича Бойко заменил Луценко. Держись!..

Еще звучал в ушах Тужлова голос Агаркова, а тут уже добавилось новое сообщение: «Танки!»

«Танки!»

Это слово, подобно ядовитой гадюке, поползло по опорному пункту, прижимая людей к спасительной земле. То, чего так опасались Тужлов и Константинов, неотвратимо надвигалось. Лишенная противотанковых огневых средств, «Береговая крепость», по существу, была бессильна перед танковой атакой врага.

Приземистые стальные чудовища с крестами на броне медленно сползали по Фельчинскому тракту к реке, неотвратимо приближаясь к мосту. Надо было что-то решать, и решать немедленно. Тужлов и Константинов хорошо понимали это. Ничто на войне не ценится так дорого, как инициатива, и ничто не оборачивается так пагубно, как нерешительность. Конечно, самым простым выходом из положения был бы взрыв моста, тем более что наша половина его оставалась заминированной, но даже в крайнем случае ни Тужлов, ни Константинов не пошли бы на это: они имели ясный и четкий приказ удержать мост до подхода наших регулярных частей. Оба командира совершенно искренне были убеждены в том, что с подходом наших войск война непременно перешагнет на вражескую территорию и тогда отсутствие надежной переправы обернется настоящей катастрофой. Оставалось одно: и удержать мост и сохранить его.