Литмир - Электронная Библиотека
A
A

— Дай-ка сюда! — сказал Грибков и взял из рук Федотова пузырек.

Абэ Тэруо следил за каждым его движением. Грибков чувствовал это затылком — вот когда пригодились уроки старшины Скрабатуна!

— Посмотрим, что это за лекарство. — Грибков нарочито медленно повертел пузырек в руках — тот был темного цвета и не просматривался — и стал отвинчивать крышку.

Сендо кинулся на него сбоку, намереваясь выхватить пузырек из рук. Грибков этого ждал. Он сделал шаг в сторону и перехватил его руку. Японец был слабоват, он даже не сопротивлялся.

— Федотов, успокой «империалиста»! — приказал Грибков опешившему товарищу и занялся пузырьком.

Горлышко у пузырька было широкое, и он мизинцем выковырнул оттуда клочок бумажки — это была записка.

…Земцев еще раз перечитал послание Абэ Тэруо команде: «Держитесь. Дела идут хорошо. Улик у них нет». Записка была нацарапана на клочке бумаги горелой спичкой. Иероглифы на бумаге плясали и были едва разборчивы. Сендо, конечно, волновался. Он сочинял ее в спешке, как только прослышал, что заболел старик.

Земцев встал из-за стола и заходил по комнате. Честно говоря, он волновался. Он даже мог в этом признаться самому себе. Это было то волнение, которое предшествует удаче. Приближались кульминация и развязка. Нервы у всех были на пределе: и у него, и у шкипера, и у хозяина, и у команды. Первыми они не выдержали у Абэ Тэруо. Это хороший симптом.

«А Грибков молодец! Хитер парень, ничего не скажешь, — подумал Земцев. — Это же надо — в пузырьке из-под «такеда»! Крестьянская дотошность его не подвела…»

А записочку он добыл очень даже не простую. Она сказала Земцеву то, что не могла сказать, пожалуй, никому другому. Дело не в том, что он еще раз утвердился в сговоре команды — здесь он нисколько не сомневался, — теперь он знал другое: журнал лова не был уничтожен, он существует, и его надо искать на шхуне. Абэ Тэруо не случайно упомянул об уликах. Если бы их не было вообще, он вряд ли об этом стал писать, учитывая свои ограниченные возможности. Тогда можно было обойтись лишь двумя первыми фразами: «Держитесь. Дела идут хорошо…»

Шум в коридоре отвлек Земцева от размышлений. Дверь жалобно скрипнула на петлях, и в комнату ввалился Заварушкин. В руках его был огромный, видавший виды портфель, в котором доктор носил свой инструмент, а в отдельных случаях и кое-что из съестного — Валера часто питался на ходу, а поесть он любил.

— Ну, где твой больной?

— Одну минуту, доктор. — Земцев крикнул часового и распорядился перевести больного Савада Цунэо в изолятор.

Заварушкин уже разделся и жевал хлеб с вяленой горбушей.

— Извини, Земцев, не могу на голодный желудок смотреть больного. Сегодня у меня завал: женщина рожает… — Заварушкин ел аппетитно, его горбуша тоже выглядела очень аппетитно — розовая, сочная, и Земцев невольно сглотнул слюну: прием приемом, а на простую пищу тянет.

— Дал бы кусочек.

— Бери! — Валера запустил руку в свой бездонный портфель и выгреб оттуда полбуханки хлеба и еще одну рыбину.

— Ты извини, Валера, что не прислал за тобой транспорт: жутко замотался.

— Обижаешь, Дима! Доктор Заварушкин — да не добудет для себя транспорт, где каждый второй в поселке ходит с вырезанным аппендиксом? Ты давай ешь! Рыба дымовского приготовления — люкс-бормоза!

…Заварушкин внимательно осмотрел старика. Простучал его, прослушал. Огромный Валера вертел тщедушного Савада Цунэо во все стороны, и Земцев не в шутку тревожился, как бы тот вдруг не сломался в могучих Валериных руках. А когда Заварушкин снова решил простучать старика, Земцев едва утерпел, чтобы не сказать: «Осторожней, грудь пробьешь».

— Дима, у старика застарелая язва. Могу оперировать. За исход ручаюсь. Все будет люкс-бормоза!

Земцев для убедительности перевел Цунэо предложение Заварушкина, хотя тот и сам понял, о чем идет речь.

— Он спрашивает, что такое люкс-бормоза?

Валера усмехнулся:

— Переведи ему, что это «хорошо» в превосходной степени и вообще морской порядок.

Старик выслушал, благодарственно сложил руки на груди и несколько раз поклонился Заварушкину. Земцев перевел:

— Он благодарит господина доктора, но операция ему не по карману. С язвой прожить дешевле.

— Чудак человек, — сказал Заварушкин. — Я что, требую с него иены?

— Он все понимает. Благодарит. Но бесплатно он не согласен, — снова перевел Земцев.

— Дело хозяйское, — ответил Заварушкин с обидой. — Может, он сомневается?

Старик отрицательно помотал головой и сделал попытку поцеловать у Валеры руку.

— Вот еще! — возмутился Заварушкин. — Что я — империалист?

12

НАРУМИ СИМОТО. 1933 года рождения, префектура Аомори, г. Нохэити, беспартийный, 6 классов, женат, 3 детей, матрос, не судим.

«Сразу после школы я стал работать рыбаком. В основном в качестве матроса на небольших шхунах на промысле капусты и моллюска. На больших шхунах работаю около шести лет. Я из крестьянской семьи, нас трое — еще брат и сестра.

После первого выхода в море, в середине мая, я заболел крупозным воспалением легких и у меня обострилась бронхиальная астма. На шхуну вернулся 7 сентября, т. е. за день до задержания. Промысел мы вели в районе Сапкаку. Сколько было до советского берега, я не знаю. Я плохо ориентируюсь в море, и вообще это не мое дело. За это отвечают шкипер и начальник лова — команда им подчиняется безоговорочно. Больше добавить ничего не могу».

«Вы ранее задерживались в советских водах?»

«Да. Два раза. Но к уголовной ответственности не привлекался, был отпущен домой».

(Из протокола допроса)

Срочный вызов майора Громового заставил Земцева прервать допрос. Он отпустил Наруми Симото, сложил бумаги в сейф и собрался идти. Ему было досадно: наклевывался хороший разговор. Но по тому, как сух и официален был по телефону майор, как он произнес «прошу явиться» вместо «зайди ко мне», Земцев понял — что-то случилось, и это «что-то» для него крайне неприятное.

Он вышел из помещения и стал пересекать уютный двор с клумбами и скамейками для отдыха, любовно ухоженный неутомимыми заботами старшины Скрабатуна. И тут за ним увязались неразлучные Куська и Шнурок.

Земцев больше всего боялся таких звонков в конце дознания. Не хватало каких-нибудь двух часов, и начинались спешка, трясучка, аврал — звонки из отряда, бригады, шифровки, ЦУ. Одним словом, «всякие превентивно-перестраховочные мероприятия», как выражался Борис, склонный к точным формулировкам.

Майор сидел в фуражке — это случалось редко, и лишь тогда, когда он хотел подчеркнуть официальность приема и что он «при исполнении». Земцев подозревал и тайный смысл — скрыть от постороннего глаза свою потеющую лысину, а с нею и свое душевное состояние. В таком виде майор действительно со всех сторон был неуязвим.

— Ну вот, дождались! — сказал Громовой, едва Земцев успел переступить порог кабинета. — Я вас предупреждал. Но вы же у нас такой принципиальный, как будто один болеете за дело, остальные только вам мешают.

— Что случилось, товарищ майор? Пожалуйста, объясните. — Земцев держался спокойно, он даже не делал над собой никаких усилий, настолько был спокоен.

— Час назад Японское радио передало о задержании «Дзуйсё-мару». При сомнительных обстоятельствах. Требуют немедленно отпустить вместе со шкипером.

— По официальному каналу?

— Что «по официальному каналу»? — не понял Земцева майор.

— Требуют через МИД или требует радио?

— А вам этого мало?

— Да, мало.

— А с меня достаточно. Даже слишком! — Громовой снял фуражку, но, спохватившись, тут же ее надел. — Вот что, Дмитрий Алексеевич, даю вам час на все формальности. Закрыть документы, обосновать наши действия и так далее. Принести извинения я могу и сам, если вам это сложно. Всё. Вы свободны.

51
{"b":"838768","o":1}