Цари отправляли сюда в изгнание непокорных поляков и кавказцев. Ссыльные народовольцы селились в Казани, женились, рожали детей, передавали им свой бунтарский дух, свой революционный идеализм.
Удивительным организмом был Казанский университет, один из старейших в России. Неодолимая тяга к науке и столь же неодолимая революционность издавна определяли настроение студенчества. Как сказано в одном из протоколов студенческой сходки, студенчество «отдавало примат революционной деятельности пред академическими занятиями».
На этой благодатной почве пробился в свое время один из первых в России ростков марксизма — группа Федосеева. Ленин, Бауман, Свердлов, Куйбышев, Киров, Горький — оставили в Казани частицу своей молодости. Казани предопределено было стать как бы подготовительным классом для многих революционеров.
Таково место рождения и юности Александра Аросева.
Теперь нам приходится удивляться, как эти пятнадцати-шестнадцатилетние мальчишки сумели самостоятельно разобраться в той путанице революционных и псевдореволюционных учений, в той пестроте политической и социальной жизни, в том кошмаре реакции после 1905 года, в сетях которых металась тогда все огромная Россия. Их никто не учил, никто не направлял на изучение трудов классиков марксизма — наоборот, за это их исключали из учебных заведений, избивали нагайками, за ними следили шпики, их квартиры обыскивали… Но они продолжали собираться тайно, конспиративно, читали запрещенную литературу, стремясь разумом понять то, что столь сильно всколыхнуло их гражданские чувства. Они поняли, что революция — это не крики «ура» и выстрелы по жандармам. Они рано осознали, что революция — это великая и мудрая наука, и с молодым задором, с жаждой неутолимой принялись постигать эту науку.
Убежденным большевиком-ленинцем Аросев стал в 1907 году. Семнадцатилетним юношей он вступил в гонимую, преследуемую партию в мрачную пору политической реакции, когда казанская организация РСДРП понесла тяжелые потери. Если в период первой русской революции в ее рядах насчитывалось более 1000 человек, то к осени 1907 года их осталось около 300, а в последующем всего несколько десятков. В 1907—1910 годах местная жандармерия и полиция девять раз подвергали разгрому Казанский комитет РСДРП, однако большевики продолжали работу.
Весной 1908 года Аросев и его товарищи впервые побывали на рабочих сходках как пропагандисты. Общение с рабочими произвело на них незабываемое впечатление.
«У нас было такое чувство, — вспоминал Аросев, — словно мы, как в сказке богатырь, коснулись матери сырой земли и от нее набрались той особенной большой силы, которую никак не приобретешь из книжек. Книжки помогали понять, но не действовать. Умение действовать приобреталось в действии».
Позже от передовых рабочих Аросев узнает о капиталистической эксплуатации, о борьбе классов, непримиримости интересов собственников и тружеников. Однако лишь повзрослев, постоянно общаясь с рабочими, юноша до конца осознал мощь и величие рабочего класса, свое духовное родство с пролетариатом.
А пока удивительным образом смешивалась у них серьезная работа с озорством, с удалью. Революцию они творили весело. Свой первый арест Аросев воспринял как награду, как отличие. И в тюрьме, и в ссылке — а он и там был с друзьями — эти юноши потешались над надзирателями, высмеивали на допросах жандармских офицеров, высоко и достойно несли свои юные головы. Александр Аросев никогда «не задерживался» в ссылках — он считал, что жизнь «в местах отдаленных» пагубно влияет на психику революционера. Он бежал из ссылок ровно столько раз, сколько раз его ссылали — четырежды.
Пребывание в тюрьмах и ссылках стало хорошим жизненным университетом. Эта практическая выучка впоследствии не раз выручала Аросева в самых тяжелых обстоятельствах. Пополнились и теоретические знания Александра. Чтение нелегальной литературы укрепило его марксистские взгляды. Активно участвовал он в ожесточенных спорах большевиков с меньшевиками. Прикрывая свой оппортунизм, последние нередко ссылались на заслуги Плеханова и всячески преуменьшали роль Ленина. Аросев с вескими аргументами в руках доказывал решающий вклад Ленина в теорию и практику российской социал-демократии. Споры о Ленине и Плеханове, вспоминал позже Аросев, происходили и в тюрьме, и в ссылке, и в повседневной деятельности.
Ссылка Аросева в Тотьму была для него первой. Всего полтора месяца пробыл он в Тотьме. 11 октября 1909 года с помощью товарищей он бежал — сначала в Вологду и Петербург, а затем за границу. Позже на вопрос, зачем он это сделал, Александр Яковлевич отвечал: «Бежал, чтоб стать ближе к революционной партийной организации и научиться революционному делу, с тем чтоб потом возвратиться в Россию для дела». Первый арест и ссылка окончательно сформировали Аросева-большевика. Перейдя на нелегальное положение, он навсегда избрал нелегкую судьбу революционера-профессионала.
За границей он обосновался в бельгийском городе Льеже. Было это глубокой осенью 1909 года. Вскоре в Льеж приехал В. Тихомирнов, которому в связи с плохим состоянием здоровья ссылку заменили выездом за границу. Друзья посещали лекции в университете, на факультете философии и литературы, изучали французский язык. Однако большую часть времени отдавали партийной работе. Весной 1910 года Аросев и Тихомирнов покидают Льеж и через Париж и Рим едут на Капри, к Горькому. Александру хотелось показать великому писателю свои первые опыты в литературе — повесть, написанную в ссылке.
С бьющимся сердцем ожидал Александр человека, о котором ходили легенды, ради которого Короленко и Чехов отказались от звания почетных академиков.
«Отворилась дверь, что была против меня, и в ярко-желтой куртке вошел высокий человек, несколько согбенный, с подбородком чуть-чуть вперед и как бы плачущими глазами. Созерцательная печаль его лица особенно выражена была в складках около глаз и на скулах. Будто лицо прошло сквозь строй страданий и вот осталось навеки поцарапанным. Глаза глубоко провалились и смотрели, будто издали они защищены были много испытавшим лицом, и там, в глубине, сохраняли свободу своего созерцания, свободу смеяться, презирать и больше всего любить и любить».
Таким было впечатление Аросева от первой встречи с пролетарским писателем.
Горький прочитал повесть, почти детскую, как отзывался потом о ней сам Аросев. В повести он старался вывести тип русского интеллигента, примкнувшего к революции, однако не знающего жизни рабочего и представлявшего его этаким «шоколадным» мужичком. Горький советовал побольше читать, особенно тех авторов, которые владеют хорошим русским языком: Лескова, Аксакова, Златовратского и, разумеется, Льва Толстого.
Впоследствии Аросев много раз встречался с Горьким, однако самой памятной для него навсегда осталась первая задушевная беседа.
После Капри Аросев направился в Париж, где намеревался «войти в гущу парижской рабочей массы, сбросить с себя русскую интеллигентщину, научиться физическому труду и уважению к своим и чужим рукам, к их способности красиво творить новое, помогать природе». Категорически отказавшись от помощи родных, Александр на себе испытал все прелести капиталистического «рая». Через биржу чернорабочих он нанялся в каменщики. Вступил во Всеобщую конфедерацию труда, в профсоюз каменщиков. Перебиваясь кое-как с заработком, читал в библиотеках французских классиков: Дидро, Руссо, Вольтера, Мольера, Гюго. Задумываясь о будущем, все ясней осознавал необходимость скорейшего возвращения в Россию: «Здесь — тлеть, там — сгореть. Лучше сгореть — непременно туда!»
Вскоре он уезжает на родину с транспортом нелегальной литературы. А незадолго до этого произошла его первая встреча с В. И. Лениным. В квартиру на улице Мари-Роз он пришел в сопровождении одного из товарищей, конспиративно. Их встретил человек средних лет, лысоватый, порывистый. Александру казалось, что он впитывал в себя не только слова, но и мысли собеседника. Ленин подробно расспросил его об условиях конспирации, остался удовлетворен. Провожая гостей, произнес что-то шутливое. «Оглянувшись на него, — вспоминал Александр, — я немного споткнулся, а он поддержал меня за плечо, и я ощутил теплую и сильную руку…»
