— Твой дом который, спрашиваю?
— Мой… Стоит ли о нем говорить! Не замути твоя сестра воду, мы бы не хуже других устроились, но… Вон он, мой дом, снаружи, как говорится, врагам на зависть, а изнутри… Потолок валится, лампу и ту не подвесишь. Так-то обстоят дела… Собираю по копейке, пытаюсь что-то сделать… И если бы Веро, сестра твоя, не замутила воду, живи себе да радуйся, ан нет…
— Неужели? — невозмутимо спросил Важа.
— Ей-богу! Беднее меня и дома моего во всей деревне нет… Гроши подрабатываю… И алименты в срок плачу, да и другой разной заботой не обделяю.
Важа взял водительскую путевку и просмотрел ее.
— Меня коровьим вором должны называть, а тебя шофером? А ты ведь машинный вор, а?!
— Не я тебя так прозвал, вот привязался!
— Почему, говорю, тебя никто машинным вором не зовет, ты… А ну выкладывай дневную выручку! Давай выкладывай, ты же честный человек! Ты что мне сказки рассказываешь? Половину выручки в карман кладешь, дерьмо ты этакое!.. И не вздумай больше на мою сестру жаловаться, не то лапшу из тебя сделаю, слышишь? Езжай!
— Бензин кончается, а мне в гараж возвращаться…
— Езжай к колонке, заправишься!.. Ночной поезд не встречаешь?
— Нет, ради двух-трех пассажиров не стоит, да и тех частники хватают. Половина деревни на халтуру ездит, еще обидятся на меня ребята. И без того косятся…
Работавший на бензоколонке Важин побратим, узнав его, бросился к автобусу и расцеловал приятеля:
— Приехал, дружище! Вот здорово… Сейчас колонку закрою, посидим… Только не отказывайся, будь другом!..
— Нет, Мито, я еще и домой не заходил. Завтра-послезавтра встретимся, теперь уж я никуда не денусь, — отказался Важа и, обернувшись к шоферу, приказал: — Поехали!
Автобус тронулся… Мито соскочил на землю, помахал вслед отъезжающим.
Где-то на полпути дорогу им преградило стадо, возвращающееся с пастбища. Шофер долго сигналил, изо всех сил хлопал рукой о дверцу машины, тщетно стараясь пробить себе путь. Пришлось набраться терпения и с черепашьей скоростью ехать следом за низкорослыми коровами местной породы. Поравнявшись со столовой, Важа и шофер вдруг увидели, как оттуда выскочил парень лет двадцати и врезался в самую гущу стада; мгновение спустя в дверях появился второй и бросился вслед, прижимая платок к разбитому носу и ругаясь на чем свет стоит. Собрался народ и загородил дорогу так, что уже и скотине путь был закрыт.
Первый то и дело исчезал среди коров и появлялся в совершенно неожиданном месте, второй кидался за ним, и оба поносили друг друга, заглушаемые ревом встревоженной скотины. Разъяренный преследователь бил коров кулаками, пинал ногами, стараясь нагнать противника, в какой-то миг это ему почти удалось — лишь две коровы отделяли их друг от друга. В руках преследователя блеснул нож, но преследуемый снова исчез, и тот в ярости принялся колотить скотину рукояткой ножа, а коровам уже вовсе двинуться было некуда — в столь плотную кучу сбили стадо люди и машины.
Парень с ножом перелез через спины двух коров, но к тому времени его противник исчез. Мгновение спустя исчез и он сам. Шофер, внимательно наблюдавший за происходящим, оглянулся — Важи в машине не было. Участковый уполномоченный стоял на капоте машины, свистел и лихорадочно выискивал взглядом исчезнувших в стаде парней. Неожиданно в самой середине показалась рослая, фигура Важи. Появление его на миг еще более обострило ситуацию. Люди, ничего не понимая, недоуменно переглядывались, пока рядом с Важей не очутился обезоруженный преследователь. Потом обнаружилось и третье действующее лицо. Стадо начало медленно продвигаться, и автобус тронулся. Шофер что-то взволнованно объяснял стоящему на подножке уполномоченному, то и дело поглядывая на дорогу. Уполномоченный соскочил на землю и торопливо пробился к месту происшествия.
— Привет, Важа! — поздоровался он, издали протягивая руку.
Важа положил отобранный охотничий нож на спину коровы, увлеченной жвачкой, и пожал руку уполномоченному.
— Привет, Бидзо! Ну и ребята! — Он улыбнулся и посмотрел в сторону выбившихся из сил парней, усевшихся на испещренный навозом асфальт.
— С тех пор как площадок для борьбы поубавилось, так и драки участились, да еще с ножом. Нет, ты прямо как из сказки возник, а?! — Уполномоченный взял нож с коровьей спины и спрятал его в карман.
— Время сказок прошло, Бидзо, прошло. — Нотки сожаления зазвучали в голосе Важи.
— Зато охотники до потешных зрелищ размножились. — Уполномоченный кинул взгляд в сторону людей на площади и снова повернулся к Важе: — Ты заходи ко мне, непременно заходи!
— Зайду. Я еще и дома не был. А ты давно в органах?
— Да не очень. Одной звездой любуюсь, как видишь. — Он скосил глаза на погон младшего лейтенанта. — Непременно заходи ко мне. Я напротив сельсовета живу… Пошли! — обернулся уполномоченный к парням и открыл дверь автобуса.
Важа ел лобио. По его левую руку сидела сестра, справа — племянник. Мать стояла подле и вытирала платком заплаканные глаза.
— Такое телеателье отгрохали, а в мастерах у них кузнец ходит. Тебе ли откажут, тебя ли не возьмут?! Руки-то у тебя, все знают, золотые! — говорила Веро, ласково глядя брату в глаза.
— Или АТК, сынок, из Тольятти двоих русских пригласили, — вмешалась мать…
— Не из Тольятти, а из Горького, — поправил Гогия.
— Откуда ни есть, все одно — утопили их в крепленом вине, вот-вот сбегут, — сказала мать и прибавила: — Разве же тебя не возьмут?!
— Из камня воду выжму, мама, дай время, разберусь только…
— На тебя и надеемся, родимый, на одного тебя и надеемся…
Веро украдкой дернула мать за подол платья.
— Да разве я жалуюсь, дочка, но семью без мужчины сжечь надо, а пепел развеять по ветру, — договорила все же старушка.
— Узнают на керамическом о твоем возвращении и там засуетятся, пошлют за тобой… Трансформатор или какая-то чертовщина как-то у нас сгорела, возились-возились, ничего не получилось, пока из Тбилиси мастера не вызвали. Не будет тебе отдыха, золотым твоим рукам, — ворковала сестра.
— Ты ведь разбираешься в моторе «Жигулей», дядя? — неожиданно спросил племянник.
— Двигатели внутреннего сгорания все по одному принципу устроены, парень… А в чем дело?
— Владельцы «Жигулей» все в Гори или Тбилиси ездят ремонтировать. — У мальчика заблестели глаза.
— Сперва дом надо привести в порядок. Немного денег на мелкие расходы я скопил, сменю черепицу, завод тут же, под боком, стропила подновлю и о работе порасспрошу, конечно… К уполномоченному сходить должен. Уполномоченным, оказывается, Бидзину поставили, моего школьного товарища…
— Он часто о тебе спрашивал, родной ты мой. Покамест о нем добрая молва идет.
— Как здесь с материалами? Не трудно достать? Эх, сколько леса сплавили на сторону!
— Об этом пока не думай, сынок, наш завскладом такие цены на лес наложил, погоришь! Сперва за собой присмотри, свои дела приведи в порядок!
— А он сам-то не погорел пока? — спросил Важа, доедая лобио.
— Пока нет, сынок, пока нет, но и это время придет! Одно бревно за тридцать, а то и сорок рублей продает, сгори он совсем, а балки и стропила оценивает во сколько вздумается. Ты послушай меня, сынок, временно крышу толем покроем, а там, бог даст, встанешь на ноги и дом устроишь как должно. У Веро зарплата хорошая, две нормы вырабатывает, иссушила ее, правда, работа на этом заводе, чтобы зять наш так высох, сам-то как сыр в масле катается…
— Все образуется!.. Да и друзья меня не оставят, — сказал Важа и отодвинул миску.
— Друзья твои все при хорошем деле, сынок! Конечно, не оставят! А так, в твое отсутствие тяжелы были на подъем, редко кто о тебе справлялся…
Однако все сложилось иначе, чем предполагал Важа: друзья его, занятые своими делами, никакой значительной помощи оказать ему не сумели. Пригласили раз-другой, скорее из вежливости или чувства долга, чем из желания обсудить с ним дальнейшую его судьбу, и так напоили в придачу, что домой он вернулся пьяный в стельку. Об устройстве его на работу никто не заботился, ограничивались одними обещаниями… Если несколько человек и помогали ему разобрать крышу, то помочь заново перекрыть ее никто уже не пришел, и дядя с племянником вдоволь наползались по черепице…