Отряд все шел и шел вперед. Во время марша по редким просекам Лалли часто подымался на ствол какого-нибудь поваленного ураганом лесного великана и глядел на то, как проходят джуки[144]. При виде коренастой фигуры франка сипаи выравнивали ряды, шли бодрее. Среди смуглых темнолицых сипаев авангардного джука французский полководец с неудовольствием увидел двух молодых англичан. Он был твердо убежден в том, что доверять англичанам нельзя. Многие из них поступают на службу в майсурскую армию только для того, чтобы избавиться от томительного сидения в тюрьме. При первом удобном случае они дезертируют и становятся проводниками и шпионами. Морока с ними!
Но Джеймс Батлер и Томми О’Брайен не замечали хмурых взглядов француза. Вдали уже виднелись хребты Гат.
— А там за горами — море! — говорил Томми, мечтательно глядя на синие вершины. — Вот бы перевалить через них...
— Охота домой?
— Еще бы! Соскучился я по своим.
— Ничего, вернемся домой...
— Как бы не так! Ведь мы — дети Султана, и значит — служить нам вечно. А могли бы давно быть в Мадрасе или Бомбее, как другие солдаты...
— Ну вот! В тюрьме ты говорил другое.
Ирландец тяжело вздохнул:
— Верно, говорил. Но мне все равно охота домой. Что в этом плохого?
Джеймс молчал. Томми прав. Они здесь случайные люди. Зачем им эти бесконечные войны? Грязное дело, недостойное честных людей.
— Давай убежим! — продолжал Томми. — Когда представится другой такой случай? Перейдем через горы, а там...
— Надо подождать, — медленно сказал Джеймс.
Томми обрадовался:
— Значит, ты не против? А я уж думал, что нам не вырваться...
Чем ближе к цели, тем труднее становилось идти. Дорогу загораживали бесконечные заросли бамбука. Деревья были опутаны лианами, плющом и ядовито-зелеными лозами перца. Куда ни сунься— всюду болота. И в довершение всего над этим мрачным зеленым царством, полным сырости, колючек и скорпионов, то и дело начинал моросить дождь.
В непролазной чаще перекликались звериными и птичьими голосами кодагу. Вдалеке то и дело мелькали смутные фигуры в черных балахонах. Однажды на лесной прогалине перед колонной вдруг дерзко появилась дюжина кодагу. Майсурцы кинулись было в штыки. Но едва первые из них достигли края леса, как на землю стали валиться деревянные колоды. Из колод с грозным гудением взвилась туча пчел и атаковала колонну. Искусанные разъяренными пчелами, с распухшими лицами, майсурцы в панике отступили. Многим пришлось искать спасения в ближних болотах. А по окрестным лесным чащобам долго перекатывался сатанинский хохот...
У самого подножия Западных Гат лес стал особенно дик. По ночам ревели тигры. Ухали нечистые птицы. Все тропинки были тщательно замаскированы, а в проходах устроены завалы. Нередко какой-нибудь сипай проваливался в глубокую яму и умирал страшной смертью, напоровшись на острый кол. Случайно задетая ветка спускала тетиву искусно спрятанного лука, и стрела насквозь пронзала неосторожного...
Наконец, преодолев все трудности, отряд оказался вблизи заросшей лесом горы. На ее вершине, как говорили джасусы, затаились мятежные вожди Курга. Лалли выслал дополнительные отряды боевого охранения, приказал подтянуться отставшим.
Джуки начали обтекать гору справа и слева.
Джеймс и Томми осторожно шли по лесистому склону. Их джук двигался внизу по открытой лощине. В случае опасности нужно было предупредить Сагуну, который шел со своими людьми в голове колонны.
В лесу стояла неестественная, пугающая тишина. Что-то подсказывало друзьям, что из чащи леса за ними неотступно следят чужие зоркие глаза. Мушкеты у обоих были наготове. Нервы напряжены до предела...
Поминутно оглядываясь, Джеймс и Томми собирались было перевалить через вершину лесистого пригорка, как вдруг с противоположного склона загремели выстрелы. Из леса стремительно выскочили дикого вида воины в голубых и черных халатах, подпоясанные красными кушаками и серебряными цепями. Выкрикивая имена своих богов, кодагу с невиданной отвагой ударили по джуку. Засверкали ужасные киркутти.
Майсурцы были захвачены врасплох. Кодагу мигом расправились с авангардом колонны. Под ударами киркутти сипаи валились на землю, словно гроздья бананов. Уцелевшие обратились в бегство. Дольше других продержался Сагуна. Один среди своих поверженных сипаев, весь в крови, он молотил вокруг прикладом, раскалывая черепа лесных воинов. Но и он пал под ударами киркутти. Кодагу бросились за отступившим джуком.
Потрясенные ужасной сценой англичане с трудом пришли в себя.
— Бежим! — прошептал Джеймс.
Пригнувшись, они юркнули в чащу и побежали на запад, где расступались горы. Наверное, там был перевал. На открытых местах приходилось ползти, рискуя нарваться на змею или ядовитого паука. Во второй половине дня вдалеке послышались частые выстрелы и глухие боевые возгласы. Видимо, Лалли брал приступом последнее убежище кургских махараджей.
Добравшись до светлой лесной опушки, вконец измученные, Джеймс и Томми бросили мушкеты и подсумки под деревом и растянулись на траве.
— Французу теперь лучше не попадаться, — сказал Джеймс, — наверняка расстреляет.
— Расстреляет! — эхом подтвердил Томми. — Тут же на месте...
Путь на запад, к морю, был полон трудностей. Леса чередовались с топкими болотами. То и дело приходилось рубить штыками неподатливые лианы и перелезать через стволы поваленных деревьев. Взобравшись на гору, беглецы видели внизу очередную долину, а дальше — бесконечные вершины. Труднее всего было переходить рисовые поля. К голым ногам тотчас же присасывались громадные черные пиявки; их приходилось отдирать ножами. Тучами налетали комары. Нередко по краям полей можно было видеть большие черные ямы. Любопытные слоны, которые являлись сюда в надежде полакомиться свежими рисовыми ростками, спешили убраться подобру-поздорову, едва вытаскивая ноги из жидкой грязи.
Хуже всего было то, что по всем направлениям двигались отряды майсурцев и кодагу. Приходилось затаив дыхание ждать, пока они пройдут. Попадались целые таборы кургских женщин и детей, которые прятались в лесах. В глухих долинах нередко можно было видеть одиноких пахарей. Закутанные в черные одеяла, они работали в поле, то и дело оглядываясь по сторонам. За спинами у них висели киркутти. Неподалеку лежали длинные ружья и поднимались сизые дымки от горящего трута...
Беглецы упорно шли на запад. От голода их спас случай. На краю леса вдруг возникло несколько высоких конических крыш за частоколом. Деревня казалась вымершей. Ни дымка, ни человеческого голоса, ни петушиного крика. Осмелев, они осторожно обошли вокруг. Ни малейшего признака опасности!
— Стой здесь, — шепнул Джеймс ирландцу.
Пройдя к узким деревянным воротам, он надавил на них плечом и заглянул внутрь. Тут же поманил Томми. Деревня была оставлена жителями. На круглой площадке в середине деревни произошла, очевидно, жестокая схватка. Тут и там виднелись бурые пятна засохшей крови. Вокруг площадки сиротами стояли приземистые хижины под шапками крыш с почернелыми от дыма дверными лазами. От хижин и пустых хлевов пахло горьким дымом, прелой рисовой соломой и навозом.
Ничего съестного найти не удалось. Как видно, жители унесли с собой в лес все зерно и жалкие пожитки. Сунувшись в последнюю хижину, Джейме отскочил от нее, будто его хлестнули по ногам кипятком. Из дверного лаза донесся хриплый стон.
— Там кто-то есть!
Джеймс и Томми разом вломились в хижину, готовые выстрелить или ударить штыками. Однако тревога их была напрасна. В углу на рваной циновке умирал тяжело раненный старик кодагу. Кожаный шлем свалился у него с головы, обнажив пучок длинных седых волос на бритой голове. Рядом валялись пояс с кинжалом, лук и колчан со стрелами. Сумка у него была пуста.
Оставаться в деревне было опасно. С минуты на минуту могли явиться хозяева. Беглецы уходили с пустыми руками. Горсть риса, собранная вокруг очага в одной из хижин, — вот и вся добыча.
