— Что еще?

— Лютф Али Бег и его спутники сообщают, что они готовы к отъезду в Турцию.

— Очень хорошо!

— Это все, хазрат.

Из приемного зала Типу прошел в тоша-хане[142], которую он по примеру отца держал в своем дворце. Здесь хранились несметные сокровища — слитки золота, добытого в копях Колара, бесценный малабарский жемчуг, алмазы Голконды, золотые монеты, чеканенные в Шрирангапаттинаме, Беднуре, Читталдруге и других городах Майсура.

Длинными рядами стояли тяжелые кованые сундуки и вазы с драгоценностями. По углам высились горы кожаных мешков с золотыми монетами. Типу, как всегда, здесь испытал прилив сил и уверенности. Майсур богат и изобилен! У майсурских ремесленников и крестьян — золотые руки. Поэтому тоша-хане никогда не оскудеет. В случае нужды несметные эти ценности легко превратить в грозные пехотные кушуны и мокабы стремительной кавалерии!

Ключник отпер дверь, и Типу вошел в следующую комнату. Здесь хранились богатства другого рода. Необычайной белизной сияли крупные куски сахара, который выделывают мастера в Ченнапатне. Переливались всеми цветами радуги драгоценные парчовые и шелковые ткани бангалурских и бенгальских ткачей. На почетном месте лежали громадной ценности рукописи благородного Корана, и среди них одна, которой владел некогда сам Аурангзеб...

В полдень среди огромного стечения жителей пышная процессия проследовала по городу и направилась к Дарья Даулят Багу — загородному саду под Шрирангапаттинамом.

Сад Дарья Даулят Баг был велик и прекрасен. Оберегая его от нескромных взглядов, вдоль берега Кавери плотной стеной высились тенистые деревья. За ними — ряды кипарисов, которые делили весь сад на участки. Под присмотром искусных садоводов в Дарья Даулят Баге росли гуавы, яблони, манговые и апельсиновые деревья, молодые дубки с мыса Доброй Надежды и многие другие растения, собранные со всего света. Тут же можно было видеть делянки различных сортов хлопка. Среди всей этой зеленой роскоши деловито сновали водоносы с бурдюками. На берегу пруда брахманы прикармливали больших красивых рыб.

Здесь проводились важные опыты, которые по замыслу Типу должны были помочь его государству стать еще богаче и могущественнее.

— Хорошо прижились? — спросил Типу у главного садовника, остановившись на минуту возле делянки с тиковыми и сандаловыми саженцами.

— Хорошо, хазрат.

— Я возлагаю на них большие надежды. За сандал и тик сейчас дают немалые деньги.

— Постараюсь, хазрат. Не пожелаешь ли ты взглянуть на посевы новых сортов тростника, пшеницы, ячменя и бетеля? Они взошли на славу.

— В другой раз, — ответил Типу, направляясь к Летнему дворцу. — Иначе и быть не могло. Я своими руками сортировал зерна. Назначь сторожей, чтоб не потравили птицы. Зерно первого урожая будет разослано по всей стране...

В середине Дарья Даулят Бага уютно разместился небольшой, очень красивый деревянный дворец. Даже в самую жаркую пору стены его хранили приятную прохладу. Зеленые навесы были подперты шестами, деревянные колонны богато задрапированы тканями, веранды устланы коврами. На северной, самой широкой веранде полукругом расположились полководцы и вазиры Типу. Среди них вакили из Пуны и Хайдарабада.

Между Махараштрой и Хайдарабадом никогда не утихала вражда. Старые соперники за первенство на Декане, низам и пешва ненавидели друг друга, но на этот раз их на время объединили зависть и злоба.

Речь держал тучный маратх в огромном, искусно повязанном тюрбане. Держа на отлете свиток, он щедро рассыпал бисер красивых слов и поздравлений по случаю счастливой победы отважного Типу Султана. Затем он перечислил дорогие подарки, которые изволил прислать пешва. Вакиль Махараштры то и дело поглядывал наверх, где на выступе второго этажа за деревянной балюстрадой сидел на легком троне правитель Майсура.

Внешне Типу был как всегда спокоен, но крутая левая бровь заметно подрагивала — верный признак гнева. Несколько минут назад хайдарабадский вакиль сообщил ему требование низама уплатить пешкаш — дань за право владения северными районами Карнатика. В явном сговоре с хайдарабадцем маратхский вакиль заканчивал речь в том же духе:

— А потом велено мне напомнить о послании, которое было передано твоим слугам еще в Мангалуре. Пора уже платить дань подковы. Задолженность за Майсуром накопилась за целых четыре года...

Все было ясно. Можно было легко представить себе, как в роскошном дворце низама его хозяин и Нана Фаднавис[143] обдумывали планы унижения Майсура. Пешкаш — старинная дань Водеяров низаму как наместнику Великих Моголов. А где они сейчас, Великие Моголы, и что осталось от их величия? Дань подковы наложил на Майсур в стародавние времена Шиваджи. Старинная, унизительная дань!

Он вышел победителем из трудного поединка с Компанией, а соседи спешат напомнить, что Майсур их данник. Однако прошли те времена! Он не побоится теперь скрестить меч с кем угодно на Декане!

Напряжение нарастало. Майсурские полководцы, которые не раз сталкивались с маратхами и хайдарабадцами на полях сражений, вызывающе смотрели на толстяка маратха и его высокого соседа в белоснежном ачкане. А те, чувствуя приближение решительного момента, ждали, что скажет Типу. Тот не заставил себя ждать.

— С чем явились вы в Шрирангапаттинам — с посланиями дружбы или с угрозами? И с кем разговаривают ваши владыки — со слабым вассалом или могучим государем? Разве не знают в Пуне и Хайдарабаде, что мой доблестный отец и я делали все эти четыре года? Не я заключал с ангрезами сепаратный мир, как пешва. Это Низам отделывался пустыми восторгами и уверениями в преданности общему делу, довести которое до конца обязывал нас договор о войне с Компанией, — в напряженной тишине слова Типу звучали необычайно веско. — Но все равно! Нашему оружию сопутствовала победа! Освобождена богатая страна, а армия генерала Мэттьюза стерта с лица земли. И весь мир знает об этом! Денег на уплату пешкаша и дани подковы у нас нет. Но если низаму и пешве не терпится получить старые долги, то от нашего покойного отца мы унаследовали немало пушек и мушкетов и готовы платить ими по всем счетам!.

Вакили стояли с пепельными лицами. Хайдар Али не осмеливался разговаривать так с послами могущественных государей Декана! Видно, и в самом деле много возомнил о себе сын презренного наика! Велел разрисовать стены Летнего дворца батальными сценами, унизительными для Махараштры и Хайдарабада. Что ж! Они передадут его дерзкие слова в свои столицы.

Испросив разрешения удалиться, послы сдержанно поклонились и хотели было уйти, как Типу заговорил снова:

— И вот что еще передайте своим владыкам: по их вине упущен благословенный случай. Другой такой, может быть, никогда не представится в будущем. Разве не видят они, что все сильней и сильней становится Компания? Вместе мы могли бы навсегда изгнать ангрезов. Стремясь погубить Майсур, низам и Нана копают могилы для самих себя. Ступайте!

Вакили ушли, и разом заговорили молчавшие до сих пор приближенные:

— Хазрат! Ты объявил им войну!

— В добрый час! Хватит им совать носы в чужую казну!

— Кошке всегда снятся жилы, а низаму — чужие земли!

Однако все смолкли, когда, испрашивая разрешение говорить, поднял руку Пурнайя.

— Хазрат! Гнев твой справедлив. И все мы готовы проучить Нану и низама за нанесенное тебе оскорбление. Но к новой войне следовало бы лучше подготовиться. Вместо палаяккаров Междуречья, которых усмиряют сейчас твои полководцы, на Майсур налетит целая туча сильных маратхских сардаров. У них теперь есть для этого отличный предлог...

Типу уже успокоился. Брахман был прав.

— Мне противна сама мысль о новой войне. Но как ее избежать? Нана подстрекает палаяккаров Междуречья. Уступишь Нане еще раз — придется уступать без конца. Низама в счет не беру, он труслив, как шакал...