— Кто такие?

Жрец указал на Мурти:

— Это джетти — новый банщик при семье махараджей.

Сипаи зорко осмотрели мощную фигуру Мурти и не спеша убрали пики. Великие любители смотреть на поединки гладиаторов — джетти, что происходят по праздникам перед дворцами Водеяров и Хайдара Али, сипаи отлично знали, что джетти с незапамятных времен служили еще и банщиками при Водеярах. Знали они также и то, что не один член правящего рода пал от руки подкупленного джетти, когда во время омовения тот внезапно резким движением свертывал голову жертве, ломая шейные позвонки.

Жрец прошел по коридору, в котором толпились приживальщики и челядь, и стал перед дверью, ведущей во внутренние покои.

— Тс-с-с! — приложил к губам палец страж у двери. Махарани молится и размышляет. К ней нельзя...

Жрец и Мурти беспрекословно повиновались.

За дверью, в роскошно убранной комнате, сидела на ковре еще молодая красивая женщина. Неподвижный взгляд ее был устремлен на темную статуэтку, по бокам которой курились палочки агрбатти[93], источавшие сладкий дурманящий аромат. Она сидела так уже не один час, погруженная в глубокие раздумья.

Это была Лакшми Аннаманни — махарани Майсура.

Двадцать два года назад юная Аннаманни — дочь киладара крепости Тируччираппалли, вместе с еще одной девушкой была выдана замуж за Кришнараджа Водеяра, когда у того умерла жена. Кришнарадж Водеяр, слишком слабый душой и телом, не мог и мечтать о борьбе с Хайдаром Али. Мало чем отличался от него и нынешний махараджа — Чамрадж Водеяр VIII. И Лакшми Аннаманни, женщина непреклонной воли, наделенная на редкость гибким умом, мало-помалу стала душой интриг и заговоров против Хайдара Али, которые без конца плелись во дворце махараджей.

Все эти годы в махарани жила жажда мести. Она неустанно молила бога Вишну, чтобы тот ниспроверг узурпатора Хайдара Али. В своей молельной комнате, глядя на лежащую на боку фигурку божества — точную копию идола в храме Шри Ранги, — махарани нередко в исступлении шептала: «Восстань же, наконец, великий Вишну! Пробудись ото сна! Порази Хайдара Али и его семью стрелами гнева за оскорбление моего древнего рода! Ввергни в огонь, затопи водой дерзкого наика за унижение Водеяров, за то, что он посмел отнять у них власть и самодержавно править Майсуром!» Однако Вишну был глух к этим страстным призывам. И словно злой рок преследовал Водеяров. Все попытки свергнуть Хайдара Али оказывались тщетными. Мыльными пузырями лопались заговоры. Хайдар Али был неуязвим.

О, как ненавидела Лакшми Аннаманни презренного наика! Выглядывая тайком из-за занавесей, она видела, как в стоящем напротив дворце Хайдара Али кипит жизнь, как к его порогу прибывают гонцы со всех концов государства. Еще больше негодовала махарани, видя, как Хайдар под приветственные клики народа поднимается по лесенке на слона, отправляясь в очередной военный поход. Все нити управления Майсуром сходились к нему, а не к ее дворцу. И махарани, задыхаясь от ненависти, лихорадочно изыскивала все новые и новые пути свержения узурпатора.

Хадар Али не считал нужным уничтожать Водеяров. Зная о древней слепой преданности майсурцев Водеярам, он не желал восстанавливать народ против себя. Да и зачем? Он был регентом и далаваи. Вся власть была сосредоточена в его руках, хотя государственные дела он вел от имени махараджей.

Поэтому Водеяры могли спокойно жить в Шрирангапаттинаме. Поэтому в дни досехры[94] махараджа Чамрадж Водеяр VIII, восседая на своем мишурном троне, мог наблюдать с веранды дворца, как мимо проходят майсурские войска и пышные процессии. Сипаи и народ кричали Чамраджу слова преданности. Сам Хайдар Али складывал к его ногам очередные военные трофеи. Но махараджа был лишь жалкой игрушкой в руках узурпатора. Сипаи Хайдара Али стерегли все входы и выходы его дворца. Водеярам принадлежали какие-то жалкие сто тысяч хунов — доход от их личного джагира[95], а не вся казна.

При народе Хайдар Али низко кланялся махарадже, но, раскрыв очередной заговор против себя, он с таким холодным презрением выговаривал ему, словно тот был провинившимся мальчишкой. И махарадже не оставалось ничего, как молча глотать оскорбления да мысленно жестоко казнить дерзкого наика.

Порой, помимо своей воли, махарани восхищалась успехами Хайдара Али на полях битв, его дипломатическим талантом. На ее памяти майсурские сипаи, которым истощенная казна не платила по многу месяцев подряд, не раз толпами приходили к дворцу Водеяров, проникали во внутренние покои и даже в спальню самого махараджи, требуя уплаты жалованья. Это было невероятным унижением для правящего рода. При Хайдаре Али такого не случалось ни разу.

И сам Майсур расцвел и окреп. Жить в нем стало легче и безопаснее. Маратхи и войска низама, которые раньше то и дело подступали к стенам города с требованием уплаты старых долгов, боялись армии Хайдара Али. Казна была полным-полна. В тихом доселе Шрирангапаттинаме ключом била жизнь — он становился поистине столичным городом. На острове вырастали дворцы, разбивались прекрасные сады. Окрестности расцветали. И все — благодаря узурпатору.

Хайдар Али не разрешал Водеярам выезжать за пределы города, и они могли встречаться с верными людьми лишь в старинном храме Шри Ранги. Чернотелый идол мог бы, вероятно, немало рассказать о том, сколько раз собирались у его алтаря заговорщики, сколько планов уничтожения Хайдара Али замышляли они и какая лютая ненависть клокотала в их сердцах. Право, не бога Вишну, созидателя и охранителя, почитали эти люди, а свирепую богиню Кали или самого бога смерти Яма.

Но вот как будто бы блеснул луч надежды для Водеяров. Из далекого Читтура купец Шетти прислал гонца с известием о болезни и возможной смерти Хайдара Али. Махарани ликовала: «Наконец-то! Старая хитрая собака издыхает!» И в ее красивых, подведенных каджалом[96] глазах впервые засверкали торжество и жестокая радость: «О Вишну! Наконец-то ты услышал мои молитвы!»

Между тем с Малабара спешно прибыл новый фаудждар Саэд Мухаммад — бывший начальник личной гвардии Типу. Все поняли в столице, что Хайдар Али свел последние счеты с жизнью. По городу поползли тревожные слухи. Невесть откуда взявшиеся кликуши начали предвещать конец мира...

Самое бы время для решительных действий! Но Саэд Мухаммад железной рукой быстро навел порядок в столице. Караулы у дворца Водеяров были утроены, и махарани оказалась отрезанной от всего мира. Не в силах предпринять что-либо, она рассчитывала на приход маратхов, низама или англичан, с которыми была в деятельной переписке. Все последние дни она провела в напряженном ожидании вестей. И вести эти, как всегда, пришли из храма Шри Ранги...

Слуга доложил, что главный жрец храма Шри Ранги явился с важной новостью. Через минуту жрец и Мурти распластались на полу перед легкой занавеской, за которой сидела махарани. Древний запрет не позволял ей появляться перед мужчинами.

— Поднимитесь! — властно приказала махарани. — Рассказывай, Мурти.

Джетти, встав на одно колено, заговорил:

— Я прибыл сегодня из Мадраса от твоего верного прадхана[97] Тирумаларао, махарани. Он велел доставить тебе важную бумагу, которая, по его словам, дороже Кох-и-Нура[98]. Я нес ее в бамбуковом посохе. Вот она!

И Мурти с поклоном передал махарани тугой свиток с сургучной печатью канцелярии Мадрасского президентства. Махарани приняла свиток, проверила, целы ли печати, и, не вскрывая, положила рядом.

— Хорошо! Что говорил Шетти?

— Шетти говорил, что дни Хайдара Али сочтены. Вазиры Пурнайя, Мир Садык и Кишан Рао твердят, что наваб поправляется, но все это только для отвода глаз и успокоения армии...