— Разве нынче мне завтрака не положено?.. Или молодая госпожа сама выделит?

— Еще и стираного-то всего ничего!.. И где это видано — на работу заявляться к семи часам тютелька в тютельку… а чуть пораньше прийти, так спина переломится? Зарубите себе на носу: сегодня вы в этом доме последний раз! Зазря тратить мыло да в воде полоскаться, а в десять часов щетку бросать да завтрак требовать — хватит, хорошего понемножку… Вот ужо скажу зятю…

Старая Рачак усовестилась и потянулась было за щеткой, но потом решила настоять на своем:

— Молодая госпожа самолично мне наказала, чтобы в десять часов завтрак просить, — и уже вознамерилась идти в комнаты, к молодой госпоже за поддержкой.

Вторая старуха всполошенно схватила ее за рукав. Еще бы: с Мальчи станется накормить прислугу колбасой салями, вот ведь и в прошлый раз так густо намазала ей хлеб топленым жиром, что на добрых пять заправок хватило бы.

— Я сама дам, — и старая хозяйка, перегнув поясницу, достала из кухонного буфета хлеб; прижала ковригу к иссохшей груди и отрезала тоненький ломтик, как на господские бутерброды. Покончив с хлебом, она открыла почти опорожненный бидон с топленым жиром. Заглянула в него: глубоко, на самом дне, пенистыми холмиками стлался остаток жира; старуха схватила ложку, аккуратно разровняла тонкий слой жира и осталась довольна своей работой. Пусть-ка теперь кто сунется в бидон и попробует украсть жиру: следы ножа враз выдадут вора. Да, но ведь этой старой ведьме надобно выставить харч, а по распоряжению Мальчи, — хлеб с жиром, никак, не меньше! Сердце старой хозяйки забилось сильнее; до того жаль ей было порушить разровненную поверхность жира, что впору хоть проси прачку, чтобы удовольствовалась она пустым хлебом. Но где там: бесстыжая баба уставилась на нее, не сводит глаз, ждет подачки, как оголодалый пес. «Привыкла дома жить положив зубы на полку, — язвительно подумала хозяйка, — а на дармовщинку норовит брюхо набить…» И вдруг сама почувствовала, что вроде у нее под ложечкой сосет от голода; она спозаранку выпила полчашки кофе, пожалев для себя лишний кусок сахару и сливок. Старуха отрезала себе тоже ломоть хлеба, и ее омраченное заботами лицо просветлело, точно под лучами солнца. Выпрямив старчески дрожащий указательный палец, она принялась соскребать приставшие к стенкам бидона мелкие капельки жира. Сперва намазала жиром ломтик хлеба, уготованный для прачки, а затем и по собственному куску провела морщинистым пальцем, как бы обтирая его о хлеб. На душе становилось все радостнее: вот ведь и обе они будут сыты и жир на донышке непочатый останется; до чего же ловко она придумала соскрести жир со стенок бидона. Вскоре выяснилось, почему сия манипуляция производилась пальцем: когда прачка поднесла ко рту свой ломоть, старуха сунула в рот измазанный жиром палец и принялась сосать его подобно тому, как высасывают костный мозг. Причмокивая, мусолила она восковой, тощий палец и крохотными кусочками откусывала хлеб. Она даже облизывалась от удовольствия, как котенок, дорвавшийся до лакомства.

Зато прачка не выражала ни малейшей радости, напротив, она не переставала ворчливо бубнить себе под нос: у Буксбаумов, мол, чем только не угощают — и салом копченым, и винца поднесут… а у Краусов на колбасу не скупятся… Рачак исподтишка мерила взглядом старую хозяйку, но ей ничего не оставалось, кроме как снова встать к корыту и стиснуть щетку разбухшими от горячей воды пальцами.

В кухне была духотища, как в бане, и старая госпожа с наслаждением парилась в этом влажном тепле; радости ее не было конца, когда она, протерев запотевшее стекло, выглянула в окно и увидела, что мешки с цементом уже не валяются посреди двора и черепица сложена аккуратно. Однако радость ее длилась недолго, потому как сверху опять послышались звуки рояля; меланхолическая, похожая на человеческие воздыхания музыка разливалась безбрежным потоком. Слушать приятно, слов нет, однако в десять часов пора бы уж обеду кипеть белым ключом, а тут еще и приготовлениями не пахнет. Погрустнев, старая хозяйка вспомнила, что в кладовой висит битая индейка, которую легкомысленная Мальчи собирается зажарить всю целиком. Надо сейчас же пойти к дочери и отговорить ее от такого безрассудства.

Индейки этой, если распорядиться ею экономно, хватит и на пять дней. И уж вовсе ни к чему готовить жаркое именно в такой день, когда у них на хлебах прачка. Колбасой ее кормить, а не жареной индейкой! Старуха взяла палку и поковыляла к дочери. Она уже ухватилась было за ручку двери, собираясь отворить ее, но вдруг передумала и повернула назад. В комнате дочери разразились Содом и Гоморра: басовые громы низких аккордов перемежались молниями высоких тонов. Войдешь к ней, а Мальчи вскинется, как безумная: — Что такое, в чем дело? — и что ей ни говори в ответ, одно услышишь: — Да, мамочка, да…

Лучше всего ей самой взяться за дело, выпотрошить индейку и разделить на порции. А Йошку можно сгонять к мяснику за дешевой колбасой и потом поджарить ее для прачки…

Настал вечер. Пряный осенний воздух, подобно надкушенному плоду, благоухал дивными ароматами; любопытные звезды рассыпались по небу, точно ненароком заблудившиеся белокурые младенцы. Слышался и шелест крыльев: должно быть, жаворонок вспорхнул к мягкой облачной постели, поспать там до рассвета.

Кукушка выскочила из часов и уселась на краю своего необычного гнезда, чтобы прокуковать восемь раз. Пар в кухне постепенно осел, и свет электрической лампы разливался все ярче.

— Со стиркой я управилась, ваша милость, — проговорила Рачак и осторожно, как бы прощупывая, задала вопрос: — Корыто можно вынести?

Старая хозяйка кашлянула и нахмурила брови:

— Белье все развешено?

— А как же, — закивала головой прачка, — все вещи до единой.

— Колбаса от обеда небось вся подчистую съедена? — продолжала выспрашивать старуха.

— Да, — кивнула прачка. — А еще молодая госпожа обещалась картофельные очистки мне дать и… — Тут она заколебалась, стоит ли говорить, — и яблоки, те, что в столовой лежат.

— Яблоки? Да за них целый пенгё уплачено! — ужаснулась старуха и тотчас поспешила к дочери. Мальчи, удобно расположившись на диване, листала книгу в роскошном кожаном переплете.

— Ты обещала отдать прачке килограмм яблок? — возмущенно ворвалась в комнату старуха. — Весь день кормила-поила ее, пять пенгё деньгами ей выложишь, да еще и яблоки ей посулила, а мы их на завтра гостям припасли!

— Мамочка, родная моя, но ведь яблоки сплошь побитые и с гнильцой. Не могу же я доктору и его супруге выставлять такое угощение!

— Сгодились бы на начинку для пирога или в компот.

Мальчи была непонятна материнская настойчивость. Если за яблоки просят всего лишь пенгё, то неудобно ведь отбирать по штуке, вот и обманул ее торговец.

— Не из-за чего расстраиваться, мамочка, а вы сразу в слезы!

Старуха огорченно трясет головой.

— Как же — «не из-за чего расстраиваться»… — и, всхлипнув, скрепя сердце поворачивает к выходу.

Она была уже у двери, когда Мальчи обняла ее и принялась целовать: — Мамочка моя, милая.

Мать счастливо поддалась ее ласкам, но в следующий момент все же решила уточнить: — Значит, яблоки завтра пойдут на пирог?… — Мальчи тотчас выпустила ее из объятий и коротко отрезала: — Нет!

Должно быть, Иисус нес свой крест с такой скорбью, с какой старуха — мешочек с яблоками. А когда она опустила мешочек в сумку прачки и Рачак ощупала сквозь ткань округлые плоды, старой хозяйке и вовсе белый свет стал немил. Закутаться бы в черную шаль и — прямиком на кладбище, к покойному мужу, припасть к могиле и рыдать, рыдать, покуда не расступится сырая земля и не примет ее с миром.

— Надобно плиту почистить, — проговорила она тоненьким голоском. — Вон там возьмите соду и наждак, только расходуйте побережливее.

Старуха немного постояла на месте; вся ее боль излилась в этом жалобном, тонком голосе, но затем в ней возобладало любопытство. Хоть бы взглянуть на эти яблоки, которые ее дочь просто так выбросила чужим за здорово живешь. Неся перед собой прачкину сумку, она украдкой, как старая кошка, прошмыгнула во двор, а там высыпала яблоки в передник. Доставая оттуда по одному, она ощупывала, внимательно разглядывала каждое яблоко и все время вздыхала. Ей-богу, можно было аккуратно срезать помятые места и подать гостям. А уж компот бы вышел — пальчики оближешь! Старуха бережно прижимала к себе передник, точно яблоки были золотые. Ну уж нет, не отдаст она всю эту кучу, хоть убей. Отберет штуки три-четыре, какие получше, и сварит завтра компот. А как станут за столом есть да нахваливать, она им выскажет все начистоту.