Нет смысла с ним спорить. Я знаю, что Кэл заботился о Джеке. Он был опустошен и чувствовал себя виноватым в течение нескольких месяцев после смерти Джека. Ему потребовалось много времени, чтобы простить Мико, даже после того, как Миколаш женился на сестре Кэла. Каллум, наверное, никогда бы его не простил, если бы Николай не спас Нессе жизнь.

Но ни одна из этих вещей не заставит Дюпона меньше злиться на наши семьи. Мы вышли из этой битвы с целыми и невредимыми семьями. А Кристиан нет.

— Чего ты хочешь? — повторяю я, пытаясь вернуть его в нужное русло. Мне насрать на его обиду. Меня волнует только Симона.

— Это не то, чего я хочу, — говорит Дюпон более спокойным тоном. — Это то, что предопределила судьба. Снова свела нас вместе, Данте. Она заставляет нас противостоять друг другу, точно так же, как это было в Ираке.

Следовать размышлениям сумасшедшего утомительно. Я никогда не знал Дюпона в Ираке. Но он думает, что у нас было какое-то соперничество. Как и предполагал Неро, похоже, что он хочет разжечь его здесь и сейчас. Он хочет выяснения отношений, в котором ему было отказано.

— Это то, чего ты хочешь? — говорю я. — Соревнование?

— Кажется, это самый справедливый способ разрешить наш конфликт, — мечтательно говорит Дюпон. — Завтра утром, в 7:00, я выпущу красавицу Симону на волю. Я буду охотиться на нее, как на оленя. И всажу пулю ей в сердце. Я сказал тебе время и пришлю тебе смс с указанием места. У тебя будет шанс попытаться остановить меня. Посмотрим, чья пуля первой найдет свою цель.

Это совсем не то, что я ожидал, он скажет. Моя рука, сжимающая телефон, дрожит. Я бы все отдал, чтобы иметь возможность протянуть руку через разделяющее нас пространство и перерезать горло Дюпону.

— Я, блядь, не играю с тобой в игры! — кричу я. — Если ты тронешь ее хоть одним гребаным пальцем, я выпотрошу всех Дюпонов до последнего на этой гребаной планете, начиная с этой старой суки Ирэн! Я выслежу тебя и вырву тебе позвоночник, ты…

Он уже повесил трубку. Все это время я кричал в тишине.

На самом деле, я кричал своему сыну, который все это время наблюдал за мной своими большими темными глазами, сжимая руками одеяло, все еще лежащее у него на коленях на заднем сиденье.

Меня трясет от ярости, я ничего не могу с собой поделать.

У этого сумасшедшего Симона. Он хочет застрелить ее прямо у меня на глазах завтра утром.

— Кто-то собирается причинить маме боль? — шепчет Генри.

— Нет! — говорю я ему. — Никто не навредит ей. Я найду ее и верну обратно. Я обещаю тебе, Генри.

Это первое обещание, которое я ему дал.

Я сдержу его, или умру, пытаясь.

Я лежу на заднем сиденье фургона маляра, мои руки связаны за спиной.

Это крайне неудобно, потому что Дюпон ведет машину неосторожно. Несколько раз, когда он слишком быстро поворачивал, я переворачивалась и врезалась в нишу колес или в стремянку, ведра и сумки, которые он здесь держит.

Он заклеил мне рот скотчем, но я все равно не стала бы с ним разговаривать. Меня достаточно раздражает слушать, как он напевает, пока ведет машину. Его мычание атональное и повторяющееся. Иногда он постукивает по рулю своими длинными пальцами, не совсем в такт.

Здесь воняет краской и прочей химией. Стараюсь дышать медленно и не плакать, потому что, если у меня снова заложит нос, боюсь, что задохнусь с этим скотчем на рту.

Я слышала разговор Дюпона с Данте. Он хотел, чтобы я это услышала.

Это похоже на какую-то больную шутку. Не могу поверить, что он действительно собирается отпустить меня, просто чтобы пристрелить.

Я не понимаю, зачем он это делает. Я не принимала никакого участия в смерти его двоюродного брата. Я вообще была в другой стране в то время.

Хотя, конечно, он похитил меня не поэтому.

Он хочет помучить Данте.

И он думает, что лучший способ это сделать — через меня.

Он не знает, что мы только что поссорились. Слава богу за это. Мое тело дрожит, когда я понимаю, что если бы он знал о ссоре, если бы он знал, о чем мы говорили… он бы похитил Генри вместо меня. Он не знает, что Генри — сын Данте. Это единственное, за что я благодарна прямо сейчас. Единственное, что помогает мне сохранять подобие спокойствия.

На самом деле я не знаю, где Генри… но я должна верить, что он в безопасности, либо с Данте, либо где-то в отеле, и в таком случае он снова найдет дорогу к моим родителям. Где бы он ни был, это лучше, чем задняя часть этого фургона.

Боже, я должна выбраться отсюда. Я не могу позволить этому психопату убить меня. Генри нуждается во мне. Он еще так молод. Он уже потерял Серву, он не может потерять и меня тоже.

Я дико оглядываюсь в поисках чего-нибудь, что я могла бы схватить. Что-то, что можно было бы использовать, чтобы сбежать. Нож, канцелярский нож, что угодно.

Там ничего нет. Только забрызганный краской брезент и спортивные сумки, которые я не могу расстегнуть так, чтобы Дюпон не заметил.

Затем он сворачивает за другой угол, и я слышу дребезжащий звук. Винт, катающийся по голому металлическому полу фургона.

До него трудно дотянуться. Я пытаюсь двигаться в этом направлении по дюйму за раз, чтобы Дюпон не заметил. Мне приходится пятиться к винту, чтобы я могла схватить его руками. Тем временем он снова откатывается в сторону, как раз в тот момент, когда я вот-вот до него дотянулась.

Дюпон начинает возиться с радио. Я пользуюсь возможностью хорошенько оттолкнуться от колеса ногами, отталкиваясь назад в направлении винта. Мои пальцы скользят по нему, онемевшие из-за того, что они были скручены сзади и слишком туго стянуты стяжками. Я хватаю винт, роняю его, затем снова хватаю. Крепко сжимаю его в кулаке, нервно поглядывая на Дюпона, чтобы убедиться, что он ничего не заметил.

Он находит свою станцию и со вздохом удовлетворения откидывается на свое сидение. Билли Джоэл льется из радио, громко и устрашающе жизнерадостно. Дюпон начинает напевать, все еще фальшивя.

Я сжимаю винт между большим и указательным пальцами. Выкручивая руку, насколько это возможно, в пределах стяжки, я медленно и тихо начинаю пилить край пластика.

Я отвожу Генри к себе домой. Мы подъезжаем к старинному викторианскому зданию, окруженному деревьями, которые в основном потеряли свои листья, трава покрыта таким густым слоем снега, что между красными и коричневыми сугробами едва видна зелень.

В темноте дом выглядит жутковато. Старая деревянная отделка потемнела от времени, а освинцованное стекло едва пропускает свет, проникающий изнутри. Все равно здесь включено не так уж много света — только в комнате нашей экономки и комнате моего отца.

— Ты здесь живешь? — нервно спрашивает Генри.

— Да. Как и твой дедушка.

— Дедушка Яфеу? — хмурится он.

— Нет, другой твой дедушка. Его зовут Энцо.

Я въезжаю в подземный гараж. Он пахнет маслом и бензином, которые при определенных обстоятельствах не являются неприятными запахами. По крайней мере, здесь, внизу, ярко освещено и чисто. Неро всегда был аккуратен, если не сказать больше.

Генри оглядывается на все машины и мотоциклы.

— Это все твое? — говорит он.

— В основном моего брата. Ему нравится их чинить. Видишь вон ту? Этой машине шестьдесят лет. Хотя она все еще красива.

— Эта выглядит забавно, — говорит Генри, глядя на мерцающие фары и длину старого Ford T-bird, напоминающую лодку.