Но я все еще могу навещать Симону. Если она пойдет в Парсонс.

Себ вытворяет какой-то хитрый трюк и крадет у меня мяч на полпути к кольцу. Когда он снова пытается прицелиться, чтобы забить, я блокирую его удар, отбивая обратно.

— Тебе не удастся забить этот сраный мяч над моей головой, — говорю я ему.

— Ты на восемь дюймов выше меня, — жалуется Себ.

— Всегда найдется кто-то выше тебя. Ты должен быть быстрее, сильнее, хитрее, точнее.

Я снова бегу к кольцу, легко отбрасывая Себа в сторону своим превосходящим весом.

Забив в кольцо, я протягиваю руку, помогая подняться брату.

Себ снова встает, морщась.

Он худее и меньше меня, с большими карими глазами, которые разбивают мне сердце. Я хочу быть с ним помягче. Но как это ему поможет? Никак. Никто другой не будет делать ему поблажки.

— Попробуй еще раз, — говорю я, бросая ему мяч.

Серва получила работу в Barclays в Лондоне. Она уедет через пару недель.

— Ты взволнована? — спрашиваю я, сидя на ее кровати и наблюдая, как она упаковывает свои книги в коробки.

— Очень, — отвечает она.

Она выглядит лучше, чем за последние месяцы. Антибиотики вылечили инфекцию в ее легких, и она почти не кашляла после приема новых лекарств. Папа говорит, что через год или два ей даже могут сделать пересадку легких. Она никогда не вылечится полностью, но трансплантация может продлить ее жизнь на десятилетия.

Серва намного меньше всех нас — такая же миниатюрная и хрупкая, как кукла American Girl. Как будто ее болезнь — это проклятие, сохраняющее ее во времени. Она выглядит не старше меня, хотя между нами разница в десять лет.

В последнее время я так привыкла видеть ее в домашнем халате, что просто трепещу, когда вижу ее в платье. Это симпатичный желтый сарафан из кружева.

— Я буду скучать по тебе, — говорит она.

— Может быть, я тоже буду в Лондоне, — напоминаю я ей.

Она склоняет голову набок, изучая меня своими широко расставленными глазами.

— Правда? — говорит она. — Я думала, ты останешься в Чикаго.

Я чувствую, как жар поднимается к моим щекам.

— Почему ты так подумала?

— О, из-за того, с кем ты тайком встречаешься.

Я краснею еще сильнее.

— Я не…

Серва качает головой.

— Ты ужасная лгунья, Симона. Я видела, как ты улыбаешься, переписываясь по телефону. И когда тебе хоть когда-нибудь хотелось ходить по магазинам пять раз в неделю?

— Ну…

— Это тот самый вор?

У меня пересыхает во рту.

— Почему ты думаешь, что это он?

— Я видела фотографию в Tribune. Не так-то много гостей на бал-маскараде можно назвать «неизвестными». Не говоря уже о том, что он был размером с дом. Мне кажется, я помню, как ты говорила, что человек, который угнал нашу машину, был большим…

— Не рассказывай папе, — умоляю я ее.

— Конечно, не расскажу, — говорит Серва. Выражение ее лица серьезное. — Но я не понимаю, как ты сможешь сохранить это в секрете. И преступник, Симона? Было забавно говорить об этом после того, как он угнал машину. Но ты не можешь всерьез встречаться с ним.

— Он не такой, как ты думаешь, — огрызаюсь я.

Я не хочу говорить таким резким тоном, но я терпеть не могу, когда Серва называет Данте «преступником». Я знаю, что она представляет. Данте не такой.

— У тебя не так много опыта общения с мужчинами, — говорит Серва. — Ты доверчива, Симона, и всегда была под защитой. Ты не знаешь, что происходит в остальном мире.

Иронично слышать это от сестры, которая месяцами сидела взаперти в нашем доме. Она видела мир не намного больше, чем я.

— Я знаю Данте, — говорю я ей.

— Он преступник или нет?

— Он… он не… Это другое. Он из итальянской семьи…

— Мафия? — говорит Серва с выражением ужаса на лице.

— Ты его не знаешь, — неуверенно говорю я.

У меня сводит живот.

— Это не то, чего ты хочешь для себя, — говорит Серва.

Я всегда прислушивалась к своей сестре. В отличие от моих родителей, она поддерживала мои мечты. Она сказала мне, что я должна подать документы в Парсонс. То, что она отвернулась от меня сейчас, очень расстраивает. И заставляет меня усомниться в своих суждениях.

Я чувствую, что меня сейчас вырвет.

— У нас с Данте есть связь, — шепчу я. — То, что я чувствую к нему… Я даже не могу объяснить это тебе, Серва. Знаешь то чувство, когда встречаешь людей красивых, обаятельных или забавных, и они тебе нравятся? Но таких людей десятки, и они ничего для тебя не значат, на самом деле. Затем, время от времени, ты встречаешь кого-то, у кого есть что-то вроде сияния. Оно притягивает тебя… и ты влюбляешься. Ты хочешь быть рядом с ним. Ты думаешь о нем, когда остаешься наедине.

— Да, — говорит Серва. — Я была влюблена пару раз.

— То, что я чувствую к Данте… не назвать влюбленностью. Влюбленность — это свет от свечей. А Данте, словно солнце, прямо в моей груди. Он горит так ярко и так ослепительно, что я едва могу это вынести. Он мог бы гореть и гореть миллион лет и не погаснуть.

Серва смотрит на меня с открытым ртом. Это не то, чего она ожидала.

— Что ты говоришь… — спрашивает она меня.

— Я люблю его, — говорю я ей.

— Любишь его! Но, Симона…

— Я знаю, что ты собираешься сказать. Ты думаешь, я еще не знаю, что это значит. Но я знаю, Серва. Я люблю его.

Серва медленно качает головой. Она не знает, как убедить меня. Как будут взбешены наши родители. Как это безумно — влюбиться в первого парня, которого ты когда-либо целовала…

— У тебя есть его фотография? — говорит она наконец.

Я открываю скрытую папку на своем телефоне, где храню единственную имеющуюся у меня фотографию Данте.

Это снимок, который я сделала в ту ночь, когда мы пошли в бар. Он сидел напротив меня за столом и слушал музыку.

Я подняла телефон, чтобы сфотографировать его, и в этот момент он повернул голову, глядя прямо на меня. Суровый и неулыбчивый.

В баре было так темно, что фото выглядело почти черно-белым, лишенным всякой насыщенности. Волосы Данте сливаются с тенями вокруг его лица, а его кожа выглядит бледнее, чем она есть на самом деле. Его глаза подобны ониксу под тяжелыми бровями. Его челюсть так густо заросла щетиной, что выглядит почти как синяк

Серва плотно сжимает губы.

Я знаю, кого видит: гангстера. Бандита.

Она не знает, что Данте гораздо больше этого.

— Сколько ему лет?

— Двадцать один.

— Он выглядит старше.

— Я знаю.

Она возвращает мне телефон. В ее глазах беспокойство.

— Я надеюсь, ты знаешь, что делаешь, Симона.

Нет. Нисколько. Ни капельки.

Я возвращаюсь в свою комнату. Я должна встретиться с Данте через час. Я сказала маме, что вижусь сегодня с Эмили в ресторане.

У меня до сих пор сводит живот после разговора с Сервой. Я ненавижу конфликты. Ненавижу неодобрение. Когда оно исходит от людей, которых я люблю больше всего, это невыносимо.

Я бегу в свою ванную комнату, и меня рвет в раковину. Затем я полощу рот водой и смотрю на свое отражение в зеркале.

Мои глаза выглядят такими же обеспокоенными, как и у Сервы.

Прошла почти неделя с тех пор, как я видел Симону. Я на взводе, жажду ее, как наркотик, который не могу вывести из организма.

Она пишет мне, что ее родители ведут себя подозрительно и задают вопросы каждый раз, когда она пытается выйти из дома.