Я киваю, чувствуя себя неловко. Мне никогда не нравилось все это дерьмо. Мне не нравилось всеобщее внимание, и я не хотел, чтобы ко мне относились как к какому-то герою. Для меня это была работа.

— В любом случае, это начало становиться странным. Если мы поражали все наши цели, он начинал искать кого-нибудь еще, чтобы застрелить. Он говорил: «Что ты думаешь об этих мужчинах на рынке? Думаешь, у одного из них есть пистолет под одеждой?» Кроме того, ему не нравилась иракская полиция или их бригады скорой помощи. Мы должны были работать с ними, вытесняя боевиков из Мосула. Каждой команде предстояло очистить определенный участок Старого города. Мы должны были создать пути эвакуации для гражданских лиц, чтобы они могли выбраться.

— Как только мы начали приближаться к повстанцам, мы загнали их в угол у мечети ан-Нури. Они использовали некоторых гражданских в качестве щитов. Так что снайперы должны были отстреливать их из толпы. Дюпон застрелил четверых из тех, кто, как мы знали, принадлежал к ИГИЛу. Но он также ранил шестерых мирных жителей. А я знал, насколько он был точен. Не было никакого гребанного шанса, чтобы все шестеро были несчастным случаем. Одна была беременной женщиной, даже близко не стоявшей ни с кем.

— Затем, когда мирные жители начали бежать, мы попытались вывести их через ворота на западной стороне. Внезапно ворота просто взорвались, черт возьми. Все это рухнуло, похоронив под собой дюжину человек, включая группу скорой помощи. Дюпон сказал, что там, должно быть, была граната или мина. Но все сорвалось как раз в тот момент, когда он пробил мимо ворот. Я думаю, он сам подложил бомбу, а потом он, блядь, привел ее в действие этим выстрелом. Однако я не смог этого доказать. Мы были по разные стороны насеста, и я не видел, что он делал.

— Было проведено расследование. Он был на учете. Какое-то время он был осторожен. Его поставили в пару с другим наводчиком. И этот парень тоже был куском дерьма. Его звали Портер. Если Дюпон все еще совершал глупости, Портер его прикрывал. Они уходили на назначенную им позицию, а затем возвращались через несколько часов, и то, что, по их словам, они делали, никогда не совпадало с тем, что мы видели.

— И, наконец, было нападение на девушку …

— Что за девушка? — прерываю я.

— Местная девушка. Она работала у нас переводчицей. Мы нашли ее обожженное бензином тело в пустом доме. Платье было задрано вокруг талии. Не удалось доказать, что это сделали Портер и Дюпон, но это был последний гвоздь в крышку гроба. Их обоих выгнали. Они едва избежали военного трибунала. Их отстранили и отправили обратно в Штаты. Мы все вздохнули с облегчением, увидев, что они уходят. Через несколько месяцев я уволился из армии и стал частным подрядчиком.

Я киваю. Это примерно то, чего я ожидал, читая его досье.

Я посвящаю Рэйлана в то, что здесь происходит. Митинг, выстрел в ресторане и то, что сказал Дюпон, когда позвонил мне по телефону Симоны. Пока я говорю, начинается дождь — крупные капли разбрызгиваются по ветровому стеклу и разбиваются.

— Подожди… — говорит Рэйлан, украдкой поглядывая на меня, приподняв бровь. — Ты говоришь о своей девушке из далекого прошлого?

Я рассказал Рэйлану очень краткую, сильно отредактированную версию того, что произошло между мной и Симоной. Но Рэйлан — подлый ублюдок. Он использует свое южное обаяние и непринужденную манеру, чтобы по крупицам вытянуть из вас всю информацию, когда в его распоряжении есть все время мира. Я предполагаю, что со временем у него сложилась довольно точная картина ситуации.

Теперь он пытается скрыть улыбку и удивление, узнав, что мы с Симоной помирились. Вроде как.

— Я и думал, что ты выглядишь немного менее несчастным, чем обычно, — говорит Рэйлан. — Та, кто сбежала, снова вернулась…

— Не совсем, — говорю я хрипло. — Теперь она с этим убийцей-куском дерьма.

— Мы найдем ее, — серьезно говорит Рэйлан. — Не волнуйся, Дьюс.

Но я волнуюсь. Очень, блядь, волнуюсь.

— Ты сказал, он умен, — говорю я Рэйлану.

— Да, — признается Рэйлан. — Он чертовски умен.

— У него будет преимущество, где бы он ни захотел встретиться.

— Ага. Но нас двое, а он один.

Я думаю об этом. Думаю, как лучше всего использовать это в наших интересах.

— Дай-ка посмотреть, что ты принес в этой сумке, — говорю я.

Прежде чем я успеваю распилить стяжку винтом, Дюпон сворачивает на длинную гравийную дорогу, что швыряет меня в заднюю часть фургона, как последнее зернышко в автомате для приготовления попкорна. Думаю, что к тому времени, как мы остановимся, каждый дюйм моего тела будет в синяках. Я крепко сжимаю винт своим потным кулаком, не желая его терять.

Я ничего не вижу из задней части фургона, так как там нет окон, но я знаю, что мы несколько часов ехали по прямой по какому-то шоссе, и теперь свернули на проселочную дорогу, которая определенно никак не асфальтирована. Должно быть, мы находимся в глуши.

Наконец фургон останавливается, и Дюпон выходит. Я слышу звук его шагов, приближающихся к фургону. Он открывает заднюю дверь, хватает меня за лодыжку и вытаскивает наружу.

Он ставит меня возле фургона, босиком на гравий. Одна из моих босоножек с ремешками слетела, пока он вел машину, и я сбросила другую, решив, что босые ноги лучше, чем каблуки. Грубые камни впиваются мне в ноги, а земля кажется холодной. Все еще ночь, но небо начинает приобретать тот серый оттенок, который показывает, что рассвет не за горами.

Дюпон бесстрастно оглядывает меня. У него странное выражение лица. Он неплохо выглядит — на самом деле, во многих отношениях его можно посчитать красивым. У него худощавое, симметричное лицо. Прямой нос, тонкие губы, голубые глаза. Но в этих глазах горит огонь, который напоминает мне проповедников и фанатиков, а также людей, выдвигающих теории заговора всякий раз, когда выпьют пару рюмок.

— Хочешь пить? — спрашивает он.

Его голос прямо как его лицо. Низкий, мягкий, почти приятный. Но испускает странную энергию.

Голос Данте, хоть и достаточно грубый, чтобы вызвать у меня мурашки по коже, всегда звучит искренне. Ты знаешь, что он имеет в виду то, что говорит. Дюпон — полная противоположность. Я не доверяю ничему, что исходит из его уст.

Как и не доверяю его предложению утолить жажду. Я не хочу пить ничего из того, что он мне даст — там может быть наркотик или яд. Но у меня пересохло во рту от всех тех слез, которые я выплакала в ванной прямо перед тем, как Дюпон схватил меня. Моя голова раскалывается, и мне действительно отчаянно нужно попить.

Дюпон понимает это и без моих слов.

— Давай, — настаивает он. — Я не могу допустить, чтобы ты потеряла сознание.

Он открывает бутылку с водой и подходит ко мне. Сама того не желая, я отступаю назад по неровной тропинке, не желая, чтобы он подходил ко мне так близко.

Дюпон ухмыляется, хватая меня за плечо и поднося бутылку с водой к губам. Он наблюдает, как я делаю несколько неуверенных глотков. Часть воды вытекает и стекает по уголкам моего рта, вниз по подбородку, капает на мою голую грудь и вниз на платье.

Дюпон просто наблюдает, не предпринимая никаких действий, чтобы помочь вытереть ее.

— Лучше? — говорит он.

У воды божественный вкус, несмотря на то, что она чуть теплая после долгой поездки в фургоне. Но я не хочу доставлять ему удовлетворение в виде облегчения или благодарности.

Дюпон оборачивается и закрывает двери фургона. Он загнал фургон в небольшое ответвление между деревьями — не дорога, а что-то вроде закутка. Теперь он что-то натягивает на весь фургон. Это выглядит почти как большая рыболовная сеть, покрытая листьями и мхом. Он набрасывает сверху пару веток, и фургон становится замаскированным, настолько, что вы можете проехать мимо него, не заметив.