А потом начался настоящий вынос мозга. Ее лицо стало появляться на обложках журналов, в розничных магазинах и в отделах косметики. Ее новая карьера казалась жестокой шуткой, призванной мучить меня. Однажды я заснул, смотря телевизор, и проснулся от звука ее смеха — она была на The Late Show, где давала интервью Стивену Колберту.

— Так каково это — быть самой красивой женщиной в мире, Симона? Как у самого красивого мужчины, у меня есть кое-какие мысли… — Смех в зале.

Я не мог от нее отделаться. Мне негде было спрятаться.

Я ненавидел Чикаго. Я ненавидел свою работу. Я даже ненавидел свою семью, хотя это была не их вина. Я ненавидел все то, что заставило Симону уйти от меня. То, что сделало меня недостойным ее.

Я больше не хотел быть самим собой — мужчиной, который любил ее и не был любим в ответ.

Так я пошел в армию.

Я полетел через весь мир в богом забытую пустыню, просто чтобы найти место, где мне не пришлось бы видеть ее лицо.

Хотя оно все равно мне мерещилось. Я видел ее лицо в казармах, в песчаных дюнах, в пустых звездных ночах. Оно всплывало за моими закрытыми веками ночью, когда я пытался заснуть.

Я бы сказал, что запомнил каждую деталь.

И все же, на митинге у меня перехватило от нее дыхание. Я не помнил и четверти того, какой красивой она может быть.

Сегодня вечером она выглядела еще более сногсшибательно. На ней было простое белое платье с лямкой на одном плече и изящным разрезом на левом бедре. Каждый раз, когда она двигалась, я мельком видел эту длинную ногу и ее темно-бронзовую кожу на фоне сияющей белизны.

Ее талия казалась узкой и тонкой под моей ладонью. Но фигура была полнее, чем раньше. Вот почему ее называют Телом — потому что такого тела не было ни у кого во всем творении. Любая другая женщина в мире — лишь ее бледное подобие. Как будто все они были созданы по ее образу, но не с тем же мастерством. Она — картина Пикассо, а все остальное просто открытки.

Почему она ушла от меня?

Я знаю почему. Я знаю, что подвел ее той ночью, оставив ее одну напуганную в парке. Я знаю, что напугал ее, когда появился, обезумевший и истекающий кровью. И знаю, что она была на грани того, чтобы бросить меня еще до этого, потому что я не был тем мужчиной, которого она собиралась любить, тем, кого хотела для нее ее семья.

Так что, я думаю, вопрос, на который я действительно хочу знать ответ, заключается в том, почему она не любила меня? Почему она не любила меня так сильно, как любил ее я?

Я думал, что у нее были ко мне чувства. Я смотрел в ее глаза, и мне казалось, что я видел отражение своих собственных чувств. Я думал, что могу увидеть ее изнутри и узнать, что она испытывала ко мне.

Я никогда так не ошибался.

Теперь она снова здесь, как ангел, который посещает землю только раз в десятилетие. Я дурак, который хочет упасть к ее ногам и умолять ее забрать меня с собой на небеса.

Такой человек, как я, не заслуживает рая.

Я вижу, как музыканты заканчивают свое выступление. Организатор мероприятия возится с микрофоном, вероятно, собираясь вывести Яфеу Соломона на сцену для его речи.

Я помню, что он сказал о желании «поблагодарить меня публично». Меня это абсолютно не интересует. Мне не нужна ни его благодарность, ни чье-либо внимание.

Поэтому я начинаю двигаться к выходу.

Было глупо приходить сюда изначально. Не знаю, почему я позволил Рионе впутать меня в это. Что, по моему мнению, должно было произойти? Симона извинится? Будет умолять меня вернуться?

Она не делала этого на митинге, так зачем ей делать это здесь сегодня вечером?

Я бы все равно этого не хотел.

Она не хотела меня тогда, и уж точно не хочет сейчас. Ее статус взлетел как ракета. А я тот же гангстер, каким был раньше — немного статуснее, но все еще с синяками и разбитыми костяшками пальцев, если приглядеться.

Я уже почти у двери, когда Риона перехватывает меня.

— Куда ты идешь?

— Я не хочу слушать речь Соломона.

Риона откидывает назад прядь ярко-рыжих волос. Она хорошо выглядит сегодня вечером — она всегда хорошо выглядит. Но меня не обманешь ни платьем, ни каблуками. Она питбуль по своей сути. И я вижу, что она обдумывает, как сильно надавить на меня, после того как уже убедила меня прийти сюда сегодня вечером.

— Я видела, как ты танцевал с Симоной, — говорит она.

— Ага.

— Что она сказала?

— Ничего. Мы почти не разговаривали.

Риона вздыхает.

— Ты же знаешь, что она здесь всего на пару дней…

— Хорошо, — грубо говорю я. — Тогда я, вероятно, больше ее не увижу.

Я протискиваюсь мимо Рионы, покидая Heritage House.

После жары и давки на танцполе прохладный ночной воздух приносит облегчение. Риона забрала меня по дороге, так что ей все равно, если я уеду без нее.

Пересекая парковку, я вижу, как подъезжают Миколаш Вилк и Несса Гриффин на джипе Нессы. Мико за рулем, а Несса наклоняется, чтобы положить голову ему на плечо. Несса над чем-то смеется, и даже на худом, бледном лице Мико появляется улыбка. Его светлые волосы кажутся призрачными в полумраке салона автомобиля, а татуировки, поднимающиеся вверх по его шее, выглядят как темный ошейник.

Я поднимаю руку, чтобы помахать им, но они меня не видят, слишком поглощенные друг другом.

Черт возьми. Я не хочу завидовать, но трудно не чувствовать горечь, когда даже самая маловероятная пара, как они, смогли быть вместе, а мы с Симоной нет.

Миколаш ненавидел Гриффинов всеми фибрами своей души. Он похитил Нессу, их младшего ребенка. Он убил Джека Дюпона, телохранителя и лучшего друга Каллума. И все же каким-то образом, после всего этого, они с Нессой полюбили друг друга, поженились и даже помирились с семьей Гриффинов.

Думаю, во мне чего-то не хватает.

Какого-то основного компонента, необходимого для счастья.

Потому что единственный раз, когда я чувствовал это, были те несколько коротких месяцев с Симоной. А она, очевидно, не чувствовала того же.

Я заказываю Uber до дома. Свет в основном погашен — папа ложится спать рано, а Неро, вероятно, гуляет со своей девушкой Камиллой. Свет горит только в спальне Себа. Я вижу его высоко на третьем этаже, как маяк над темным морем лужайки.

Я бегу по передней дорожке. Тротуар потрескался. Двор полон опавших листьев. Старые дубы выросли такими высокими и густыми, что в доме слишком тенисто — постоянно полумрак, даже днем.

Это все еще красивый старый особняк, но так не будет длиться вечно.

Сын Аиды, вероятно, никогда не сможет здесь жить.

Может быть, если у Неро или Себа появится ребенок, еще одно поколение даст жизнь этим старым стенам.

Я не представляю, что у меня когда-нибудь будут дети. Несмотря на то, что мне едва за тридцать, я чувствую себя старым. Как будто жизнь уже прошла мимо меня.

Поднимаясь по ступенькам к входной двери, я вижу сверток на крыльце. Он маленький, размером с коробочку для колец, завернутый в коричневую бумагу.

В моем мире нельзя брать посылки без опознавательных знаков. Но она слишком маленькая, чтобы быть бомбой. Я полагаю, в ней может быть полно сибирской язвы.

В данный момент мне все равно. Я поднимаю ее и сдираю обертку.

Слышу, как что-то гремит внутри коробки. Звучит так, будто там что-то мелкое и твердое. Слишком тяжелое, чтобы быть кольцом.

Я открываю крышку.

Это пуля пятидесятого калибра, выточенная вручную на токарном станке. Бронзовый сплав. Пахнет маслом и порохом.

Я достаю ее из коробки, вертя прохладный скользкий цилиндр между пальцами.

Внутри лежит записка. Маленькая, квадратная и написанная от руки.

В ней говорится: Я знаю, кто ты.