Я помешиваю мороженое в миске. Оно уже начинает таять. Зеленый цвет выглядит броским.

Я съедаю ложку, затем откладываю миску в сторону.

— На вкус ужасно, — говорю я.

Серва хмурится. Она всегда чувствительна к признакам болезни у других людей, потому что сама всегда была нездорова. Она всегда первая приносит мне грелку, когда у меня менструальные спазмы, или дает мне свой небулайзер, когда я простужаюсь.

— Ты выглядишь бледной, — говорит она мне.

— Я почти неделю не выходила из комнаты, — говорю я. — Здесь нет солнечного света.

Я знаю, что дуюсь. Серва завтра уезжает в Лондон. Я должна спросить ее, не хочет ли она прижаться ко мне и посмотреть фильм. Или может, ей нужна помощь в сборе чемодана.

Прежде чем я успеваю что-то предложить, Серва резко встает.

— Мне нужно сбегать в аптеку, — говорит она. — Я скоро вернусь.

— Почему бы тебе не послать туда Уилсона? — спрашиваю я.

— Я скоро вернусь, — повторяет Серва.

Я снова легла на кровать, слишком уставшая, чтобы думать о том, почему ей нужно бежать в аптеку прямо сейчас. На самом деле, я немного завидую, что она может бегать по поручениям, когда ей вздумается, пока я торчу здесь под полномасштабным наблюдением.

Она возвращается через час с пластиковым пакетом из аптеки.

— Симона, — нерешительно говорит она. — Я думаю, тебе следует воспользоваться этим.

Она протягивает прямоугольную коробку.

Это тест на беременность. Я тупо смотрю на него, затем хмуро смотрю на нее.

— Мне это не нужно.

У нас с Данте был незащищенный секс только один раз. Маловероятно, что я забеременела от одного-единственного раза.

— Пожалуйста, — тихо говорит Серва. — Для моего спокойствия.

Я беру коробку из ее рук. Я не хочу делать тест. Это унизительно, и я и так достаточно напряжена. Но вид теста вселил в мой разум зерно сомнения.

Я уставшая, у меня болит голова, меня тошнит…

Я пытаюсь вспомнить, когда в последний раз у меня были месячные. Последние несколько недель кажутся размытыми. Я не могу точно вспомнить, были ли у меня месячные в этом месяце или в предыдущем. Они не очень регулярны.

Я планирую пописать на палочку, просто чтобы быть уверенной. Чтобы показать Серве, что не о чем беспокоиться — кроме тысячи других вещей, о которых я уже беспокоюсь.

Я иду в свою ванную комнату, которая далеко не так опрятна и сверкает чистотой, как обычно. Я не пускала горничную убираться. Влажные полотенца валяются на полу, а зеркало испачкано зубной пастой. Моя косметика разбросана по столешнице, а мусорное ведро переполнено.

Я сажусь на унитаз, чтобы прочитать инструкцию. Это достаточно просто — снять колпачок с индикатора, пописать на конец палочки и оставить его на девяносто секунд.

Я следую инструкциям, стараясь не думать о том, что произошло бы, если бы я была беременна. Какой это было бы катастрофой.

Даже от запаха собственной мочи у меня сворачивает желудок. Я едва выдерживаю, чтобы надеть колпачок на тест и поставить его на столешницу рядом с грудой заколок и наполовину использованной помадой.

Я смотрю на себя в зеркало, задирая свою слишком большую футболку, чтобы осмотреть свое тело.

Я выгляжу так же, как всегда. Никакой выпуклости на животе. Никаких изменений в моей форме.

Даже моя грудь выглядит так же. Я сжимаю ее в руках, чтобы посмотреть, не стала ли они толще на ощупь. Она кажется нормальной, хотя и немного побаливает.

Еще не прошло девяноста секунд. Мне все равно. Я хватаю палочку, чтобы доказать себе, что все это нелепо.

Я вижу одну вертикальную розовую линию. Отрицательный.

Затем, прямо на моих глазах, начинает возникать вторая горизонтальная линия. Подобно невидимым чернилам, поднесенным к свету, они распускаются из чистого белого хлопка, с каждым мгновением становясь все гуще и темнее.

Две розовые линии образуют крестик. Знак плюс. Положительный.

Тест выпадает из моих онемевших пальцев в раковину.

Серва слышит, как он падает. Она подходит к двери.

Ее большие темные глаза смотрят то на тест, то на мое лицо.

— Что ты собираешься делать? — спрашивает она.

Я молча качаю головой. Я понятия не имею.

— Мы должны рассказать маме, — говорит Серва.

— Нет! — говорю я слишком резко.

Если мы расскажем маме, она расскажет папе. И он будет в ярости. Я даже представить себе не могу такой уровень гнева.

Нет, есть только один человек, к которому я хочу обратиться прямо сейчас: Данте.

— Ты должна забрать мой телефон, — умоляю я Серву. — Мне нужно поговорить с ним.

Она нервно сжимает губы.

— Я знаю, где он, — говорит она.

Серва уходит, чтобы украсть мой телефон. Как только я остаюсь одна в своей комнате, реальность обрушивается на меня.

Беременна. Я беременна. Прямо в этот момент внутри меня растет и делится набор клеток.

Это кажется невозможным, и все же это самая реальная и непосредственная вещь в мире.

Стены моей спальни, кажется, устремляются ко мне, как рушащаяся коробка, а затем снова уносятся прочь. Я опускаюсь на ковер, потея и дрожа. Я дышу слишком тяжело, слишком быстро. Мое сердце сжимается в груди. Я думаю, что, возможно, умираю…

Что мне делать?

Что мне делать?

Что мне делать?

— Симона! — кричит Серва, падая рядом со мной. Она обнимает меня за плечи, прижимая мою голову к своей груди.

Я снова плачу. Мой запас слез пополнился достаточно, чтобы мое лицо снова стало мокрым.

Серва сует телефон мне в руку. Экран треснул. Я не знаю, уронил ли его мой отец или бросил в гневе.

К счастью, он все еще включается. Я вижу пятьдесят семь пропущенных звонков и дюжину сообщений от Данте.

Я собиралась позвонить ему прямо сейчас, но слишком сильно плачу.

Вместо этого я набираю сообщение:

Мне нужно с тобой поговорить. Приходи ко мне в полночь, в беседку в парке.

Он поймет, что я имею в виду. Мы вместе ходили гулять в Линкольн-парк. Мы сидели в той беседке, целовались и разговаривали часами.

Проходит всего мгновение, прежде чем Данте отвечает, как будто он держал свой телефон в руке, уставившись на экран.

Симона! Я пытался дозвониться до тебя. Я пытался навестить тебя.

Я знаю, отвечаю я.

Ты в порядке?

У меня так сильно трясутся руки, что я едва могу печатать.

Да, приходи в беседку. В полночь. Это важно. Я должна тебя увидеть.

Я буду там, говорит он. Обещаю.

Я возвращаю телефон Серве, чтобы она могла вернуть его туда, куда мой отец его спрятал.

— Как ты собираешься выбраться? — спрашивает меня Серва.

— Мне нужна твоя помощь, — говорю я ей.

Я обмяк от облегчения после того, как наконец получил сообщение от Симоны.

Я сходил с ума, когда она была заперта в том доме. Я уже подумывал взять Неро, Себа и шестерых наших людей и штурмовать замок. Единственная причина, по которой я этого не сделал, заключается в том, что я не мог рисковать тем, что кто-то пострадает. В конце концов, Симону в заложниках держит ее семья.

Тем не менее, я едва ли чувствую себя лучше после прочтения ее сообщений. Она звучит ужасно — чем-то взволнована.

Я хочу увидеть ее сейчас. Я не хочу ждать до полуночи.

Облегчение уже улетучивается, сменяясь страхом.

Она сказала, что должна поговорить со мной.

Она собирается сказать мне, что больше не может со мной встречаться?

У ее отца была целая неделя, чтобы поработать над ней. Чтобы обвинить и пристыдить ее, и нажиться на ее страхах. Я уверен, что он узнал обо мне все, что мог. Я уверен, что он рассказал ей все мои самые темные секреты, а то и похуже. Он мог сказать ей все, что угодно, правду или ложь.