Нет, этого не может быть.

Если бы она больше не хотела быть со мной, она бы просто сказала мне. Ее отец позволил бы ей позвонить, если бы это было причиной. Он бы стоял рядом с ней, пока она это делала.

Нет, она хочет улизнуть, чтобы повидаться со мной. Это значит, что она все еще любит меня. Она хочет, чтобы мы были вместе.

Я повторяю себе это снова и снова, чтобы не закрадывались мрачные мысли.

Симоне и мне суждено быть вместе. Я знаю это.

То, что я встретил ее в тот день, не было случайностью.

Это судьба выбросила меня из того окна. Судьба затащила меня в эту машину. Судьба, что я уехал с ней на заднем сиденье. И судьба в тот момент, когда наши глаза встретились в зеркале.

Я не романтик и никогда им не был. Но у меня есть инстинкт. Я знаю, когда что-то правильно.

Симона моя. Все годы до того, как мы узнали друг друга, мы были двумя астероидами в космосе, на двух разных путях с одной траекторией. Нам всегда было суждено столкнуться.

Я снова и снова смотрю на часы. Уже девять часов. Затем десять. Затем почти одиннадцать. Я хватаю свою куртку и ключи от машины — я не могу опоздать.

Мой Бронко припаркован ниже уровня улицы, в нашем подземном гараже.

Когда я направляюсь туда, я слышу, как Неро слушает рэп и звякает своими инструментами. Он всегда работает над тем или иным из наших автомобилей. У нас есть те, которые мы используем для работы, а также личные проекты, старинные мотоциклы и автомобили, которые он кропотливо восстанавливает от ржавых громад до сияющих произведений искусства. Это единственный раз, когда я вижу его сосредоточенным и терпеливым. Я бы хотел, чтобы он мог применить эту последовательность к чему-нибудь еще в своей жизни.

— Мне нужен Бронко, — говорю я ему сквозь грохот музыки.

— Он на подъемнике, — говорит Неро, не поднимая глаз. — Я ставлю новые шины.

— Как долго это займет?

— Не знаю. Может, час.

— А Бимер?

— У папы, — он садится, вытирая лоб тыльной стороной ладони. На его коже остается длинная жирная полоса. — Ты можешь взять мой Камаро. Правда, в нем мало бензина.

— Разве у нас его нет?

Обычно мы держим под рукой пару канистр.

— Нет, — говорит Неро.

— Почему?

Он пожимает плечами.

— В последнее время не заправлял.

Я проглатываю свое раздражение. У меня полно времени, чтобы заехать на заправку. И это моя вина, что я не проверил машины раньше.

Я забираюсь в красный Камаро, не потрудившись попрощаться с Неро, потому что он уже вернулся и возится под Мустангом.

Когда я подъезжаю к улице, мне кажется, что я вижу вспышку фар позади себя, но через мгновение они исчезают. Вероятно, машина поворачивает за угол.

Я подъезжаю к заправочной станции на Уэллс-стрит.

Когда я добираюсь до туда, то вижу, что ничего не работает. Она закрылась в 22:30.

— Блядь! — кричу я.

Я взволнован, взвинчен. Я хотел попасть в парк пораньше. Мне не нравится мысль о том, что Симона будет ждать меня одна, в темноте.

Вместо этого я еду в Орлеан в поисках другой заправки. Циферблат настолько низок, что даже не пустой — он на несколько миллиметров ниже. Определенно недостаточно, чтобы добраться до Линкольн-парка, не заправившись.

Улицы темные и в основном пустые. Вокруг не так много других машин.

Вот почему я замечаю черный внедорожник, следующий за мной. Я сворачиваю налево на Супериор, и внедорожник делает то же самое. Я не вижу, кто за рулем, за исключением того, что на передних сиденьях определенно две фигуры. Две большие фигуры.

Чтобы проверить свою теорию, я поворачиваю направо на Франклин, затем сбавляю скорость.

Конечно же, внедорожник тоже поворачивает. Когда они видят, что я крадусь, они быстро сворачивают на Чикаго-авеню. Я жму на газ, ускоряясь. Я хочу оторваться от другой машины, пока мы будем вне поля зрения друг друга. Я мчусь по Честнат, затем обратно по Орлеану, все время поглядывая в зеркало заднего вида, чтобы убедиться, что я их не потерял.

Газовый манометр все так же пуст. Я еду в дыму. Превышение скорости не помогает — мне нужно найти место для заправки прямо сейчас, независимо от того, потерял ли я другую машину из виду или нет.

Я подъезжаю к заправочной станции, осторожно вылезаю из машины и оглядываюсь по сторонам, пока провожу кредитной карточкой и открываю бак.

Я вставляю пистолет в бак Камаро, все еще обводя взглядом темную пустую стоянку, нервный, как кошка.

Кажется, что на заполнение бака уходит целая вечность. Я слышу, как льется холодный бензин, быстро, но недостаточно быстро. Я чувствую напряжение и нервозность. Когда я думаю, что в баке, вероятно, достаточно бензина, я останавливаю подачу и вытаскиваю пистолет из бака.

Слишком поздно.

Черный внедорожник с визгом въезжает на стоянку, останавливаясь прямо перед моей машиной, так что мне придется дать задний ход, чтобы выбраться. Я собираюсь бросить пистолет, но прежде чем я успеваю пошевелиться, еще до того, как внедорожник полностью останавливается, четверо русских распахивают двери и выпрыгивают наружу. Тех двоих, что впереди, я не узнаю. Сибирь и его друг по игре в покер выходят через заднюю дверь. Они окружают меня, смыкаясь, как петля.

Сжимая газовый пистолет в правой руке, я просовываю левую руку в карман джинсов, нащупывая металл.

— Данте Галло, — говорит Сибирь. На нем брезентовая куртка с поднятым воротником. Тонкий материал натягивается на его груди и плечах.

Он самый крупный из русских, но остальные трое не совсем маленькие. Один из них смуглый — вероятно, армянин. У одного татуировки по бокам лица вдоль линии роста волос. А у другого на обоих кулаках медные кастеты. Они поблескивают в тусклом свете. Когда он улыбается, у него спереди золотой зуб, почти такого же оттенка.

— Я надеялся, что это Неро, — говорит Сибирь, кивая в сторону моей машины.

— Тебе повезло, что это не так, — рычу я. — Только взгляни на моего брата, и я вырву тебе позвоночник, как гребаную амброзию.

— О, ты так считаешь? — тихо говорит Сибирь. — Я бы не был так уверен. Ты думаешь, что какой-то большой мужик? У нас в России много крупных мужчин. К тому же жестоких. Я встречал много больших людей в тюрьме. Ты же знаешь, что мой ник появился не из покера. А из ГУЛАГа, где я отсидел восемь лет. Иногда охранники устраивали поединки между самыми крупными мужчинами. Боксерские поединки, голыми кулаками. Призом была еда. Я очень хорошо питался сломанными костями тех здоровяков.

— Почему бы тебе не продемонстрировать мне это? — говорю я. — Скажи своим друзьям, чтобы они отвалили на хрен и встреться со мной лицом к лицу.

Пока я говорю, двое слева от меня приближаются. Я смотрю на Сибирь, но наблюдаю за ними боковым зрением.

— Хочешь честного боя? — говорит Сибирь. — Честного, как рука твоего брата?

Прежде чем он успевает закончить свою насмешку, двое слева бросаются на меня.

Это то, чего я ожидал.

Я нажимаю на ручку газового пистолета и выплескиваю бензин прямо им в лицо. В то же время открываю зажигалку и зажигаю пламя. Я бросаю зажигалку в Кастета, попадая ему прямо в грудь. Он вспыхивает, как факел. В течение полсекунды Тату также охвачен пламенем.

Они кричат от шока и боли, мечутся, забывая падать и перекатываться. Нечасто слышишь мужской крик. Он хуже, чем у женщины.

Армянин и Сибирь своим друзьям не помогают. Вместо этого они бросаются на меня.

Часть жидкого пламени попала на рукав моей куртки. Я даже не чувствую жара. Все мое тело горит от адреналина. Я сжимаю кулаки и замахиваюсь руками на челюсть армянина. Сила удара отбрасывает его в сторону Сибири.

Это нисколько его не замедляет. Он отталкивает своего друга в сторону и идет на меня, подняв кулаки перед лицом, как настоящий боксер. Он наносит сильные удары прямо мне в лицо. Я блокирую челюсть, и вместо этого он атакует мое тело, нанося удары в живот и ребра со всей силы.

Каждый удар подобен удару молотка. Его кулаки массивны и тверды, как скала. Они врезаются в меня, скорострельно. Подняв руки, я бью его локтем в челюсть, а затем наношу левый кросс. Это едва ли его замедляет.