— Я пойду с тобой, — говорит Риона. Она оглядывается на меня. — Приятно познакомиться, Симона.

— Приятно познакомиться, — эхом повторяю я.

Данте вообще ничего не говорит. Он уходит от меня, не сказав ни слова, даже не взглянув в мою сторону.

Я смотрю, как его широкая спина удаляется.

Когда я снова оборачиваюсь, мой отец наблюдает за мной. Он смотрит на меня своими темными глазами, как будто побуждая меня что-то сказать.

Я держу рот на замке. Мне неинтересно слушать, что мой отец скажет о Данте, неважно хорошее или плохое. Если его мнение не изменилось, то я не хочу его слышать. А если и так — что ж, для этого уже слишком поздно. Сейчас это не принесет мне никакой пользы.

Так что я сижу в тишине, пока отец возвращается к просмотру своей ленты новостей.

Благодаря силе убеждения Рионы и небольшому давлению со стороны Каллума копы соглашаются впустить меня в гостиничный номер, который, по их мнению, использовал снайпер.

К тому времени, как они прибыли, он уже давно ушел — у него было достаточно времени, чтобы упаковать свое снаряжение. Но «свободный» не значит «пустой». Никто не может сидеть в комнате, не оставляя следов.

Например, он не удосужился передвинуть столик в гостиничном номере, который пододвинул ближе к окну. Я вижу следы на ковре, где изначально стоял стол. Теперь он прямо напротив окна, выходящего на восток, которое он, должно быть, использовал для своего выстрела.

Я предполагаю, что он выбрал этот отель, потому что он старый и окна на самом деле открыты. Он оставил створку открытой. Я вижу квадратное отверстие, которое он проделал в сетке, и кусок выброшенной сетки, лежащий на земле рядом с радиатором.

Я едва могу разглядеть Хатчинсон-Филд отсюда. У меня идеальное зрение, но я не могу разглядеть ничего, кроме самой сцены. Ни флагов, ни цветов, ни стульев, все еще стоявших на сцене, некоторые из них опрокинуты, так как все разбежались.

Однако снайпер все это четко видел через свой прицел.

По словам копов, он зарегистрировался в номере с помощью приложения отеля. Чудеса современных технологий — ему даже не нужно было идти на стойку регистрации за ключом. Он мог автоматически открыть дверь с помощью своего телефона.

Конечно, имя, под которым он зарегистрировался, фальшивое. Как и кредитная карта, которой он расплачивался. Номер в Royal Arms обходится в 229 долларов.

— Кто-нибудь видел, как он входил или выходил? — спрашиваю я одного из копов. — Может быть, одна из горничных?

— Никто из тех, с кем мы разговаривали, — отвечает коп. — Горничные работают только по утрам. Он заселился в номер в 13:20. По крайней мере, так говорит их компьютер.

Коп сообщает мне информацию, но без энтузиазма. Его раздражает, что я отношусь к нему подозрительно. Это должно быть особенно неприятно, поскольку этот коп, как и большинство копов в Чикаго, точно знает, кто я. Между Галло и полицией Чикаго нет теплых отношений.

У Рионы с ними немного лучшие отношения, хотя и ненамного. Она дружит с парой окружных прокуроров. Но она также не дает плохим парням вроде меня попасть в тюрьму.

Прямо сейчас она осматривает комнату почти с таким же любопытством, как и я.

— В мусорном ведре ничего нет, — говорит она, заглядывая туда.

Я вижу следы на верхней части стола. Именно там снайпер установил свою винтовку. Я не могу понять, что это была за винтовка — не по паре царапин. Но я предполагаю, что у него была новейшая и самая лучшая — типа McMillan Tac-50 или Barrett M82A1.

Я склоняюсь к Tac-50. Пуля, которую я нашел, выглядела как 50-го калибра. Tac-50 производятся прямо в старых добрых США, в Финиксе. Я видел много таких в Ираке. Сам использовал такой однажды, после того как мой L115A3 был взорван самодельной гранатой.

Это оружие также установило самые последние рекорды по стрельбе на дальние дистанции. У него больше всего подтвержденных убийств на расстоянии более 1367 ярдов.

— Вы уверены, что нападающий был один? — спрашивает Риона копов. — Разве снайперы обычно не работают в группах?

Вторую часть этого вопроса она адресует мне.

Она знает, что у меня был напарник в Ираке — Рэйлан Бун, парень из Кентукки.

— Иногда да. Иногда нет, — говорю я. — Раньше нужно было, чтобы кто-то проводил бы измерения и делал расчеты. Теперь для этого есть дальномеры, баллистические калькуляторы, портативное метеорологическое оборудование, программное обеспечение для баллистического прогнозирования…

Тем не менее, нет ничего лучше, чем иметь другого человека на чеку. Все эти бесконечные часы, проведенные на корточках в разбомбленных зданиях и полуразрушенных башнях… разговаривая, ожидая, прикрывая друг друга от пули в затылок. Рэйлан теперь мне брат, почти такой же, как мои настоящие братья.

Однако у меня такое чувство, что этот парень работал один.

Для этого нет ни причин, ни доказательств. На это указывает просто пустота комнаты, точность, с которой он удалил все следы за собой. Этот парень перфекционист. А перфекционисты не очень хорошо переносят других людей.

Я снова смотрю в его поле зрения. Вижу, как выстроены флаги, и другие маркеры, которые он установил по пути — белую ткань, привязанную к линии электропередач. Веревка на краю ветки дерева.

Направление и скорость ветра могут резко меняться на пути полета пули. Он был осторожен, устанавливая маркеры по пути. Возможно, датчики тоже. И то, как флаги были выстроены на сцене… это не было совпадением. Должно быть, он был там, внизу. Или у него был кто-то изнутри.

Мы могли пройти мимо друг друга. Я пытаюсь вспомнить лица организаторов и служб безопасности, вспоминая, был ли кто-нибудь, кто вел себя странно или казался неуместным.

Если и был, то тогда я его не заметил.

Я опускаю взгляд на стол. Вижу мельчайшие остатки пороха, гораздо мельче песка. Вижу блеск графита и белые зерна аконита. Я делаю глубокий вдох носом. Он определенно пахнет нитроцеллюлозой.

— Знаешь, это не кокаин, — усмехается один из копов. — Удовольствия тебе не доставит.

— Нет, нет, пусть ищейка поработает, — смеется его напарник.

Вижу, что Риона хочет вступить с ними в перепалку, но я качаю головой, чтобы показать ей, что мне все равно, что думают эти долбоебы.

— Что-нибудь еще, инспектор Клузо? — саркастически спрашивает один из копов.

— Нет, — говорю я. — Больше ничего.

Копы продолжают вытирать пыль в номере в поисках отпечатков пальцев — что бесполезно для отеля — и прочесывать ковры и шторы в поисках улик. Мы с Рионой спускаемся обратно на первый этаж.

— Итак? — говорит она выжидающим тоном.

— В номере не на что смотреть, — пожимаю я плечами.

— Нет, мне интересно, планируешь ли ты пойти на фуршет.

— Зачем мне это? — хмурюсь я.

Она фыркает.

— Ты собираешься делать вид, что тебе все равно? Я видела твое лицо, когда ты заметил, как она пересекает сцену.

— Ты знала, что она будет здесь? — спрашиваю я, поворачиваясь к Рионе.

— Нет, — спокойно говорит она. — Но мне не жаль, что она пришла. У вас двоих есть незаконченное дело.

— Нет, — говорю я таким тоном, который обычно отпугивает собеседника от того, чтобы сказать мне что-нибудь еще. Но Риона зарабатывает на жизнь спорами. Ничто, кроме полного удаления ее голосовых связок, не заставит ее замолчать.

— Верно, — говорит она. — Вот почему ты такой жизнерадостный и оптимистичный. Потому что ты эмоционально здоров во всех отношениях.

— Ты не мой психиатр, — огрызаюсь я на нее.

В армии нам иногда приходилось посещать психиатра. Я чертовски ненавидел это.

— Но я твой друг, — говорит Риона, глядя на меня своим пристальным взглядом. — Я думаю, тебе следует пойти.