— Так-то лучше, — говорит Кенвуд. Кивнув головой на Милли, он говорит: — Скажи охранникам, чтобы обыскали остальную часть дома. Найди того, с кем она пришла.

Милли надувает губы.

— Я хочу остаться и посмотреть.

— Шевелись, — холодно говорит Кенвуд.

Обернувшись, он оглядывает на меня с ног до головы.

— Раздень ее, — говорит он охраннику.

Я не знаю, собирается ли он просто обыскать меня или что-то похуже. Охранник хватает мое платье спереди и дергает его вниз, разрывая бретельку на плече. Как только его рука больше не закрывает мне рот, я кричу так громко, как только могу:

— ДАНТЕ!

Я слышу рев, похожий на медвежий. Данте прорывается сквозь репродукцию Энди Уорхола на дальней стене. Он рвет холст, как будто его там вообще нет, и врывается в комнату.

Кенвуд вопит от ярости, его ногти впиваются в щеки.

— Мой «Мао»! — кричит он.

Данте бросает на меня взгляд, мои руки все еще зажаты за спиной, платье разорвано так, что одна бретелька свисает вниз, а моя левая грудь обнажена. Его лицо темнеет от чистой убийственной ярости.

Он бросается на охранника. Парень отпускает меня, пытаясь поднять кулаки, но с таким же успехом он мог бы пытаться боксировать с медведем гризли. Массивный кулак Данте обрушивается на его челюсть, а затем другой кулак взмывает вверх, как молот. Он бьет охранника снова и снова, отбрасывая его назад. Каждый его удар сопровождается ужасным глухим стуком. Когда он бьет охранника в рот, кровь брызжет в стороны, попадая на мою руку и ботинок Кенвуда.

Данте еще дважды бьет охранника, затем поднимает его и бросает. Охранник — крупный мужчина, но Данте швыряет его через комнату, как диск. Он врезается в стену, затем падает на диван, стонет и находится в полубессознательном состоянии.

Кенвуд выглядит испуганным. Он безумно нажимает тревожную кнопку, встроенную в панель, но уже слишком поздно. В три шага Данте хватает его за горло, отрывая ноги от пола. Толстые пальцы Данте впиваются в горло Кенвуда. Лицо Кенвуда становится красным, а затем почти фиолетовым, его глаза выпучиваются, а с губ слетает слюна, пока он пытается сформулировать слова. Он вцепляется в руку Данте, но они с таким же успехом могли бы быть сделаны из камня, потому что Данте, кажется, ничего не чувствует. Ноги Кенвуда беспомощно болтаются в воздухе.

Я думаю, что Данте просто выпускает свою агрессию, но когда глаза Кенвуда начинают закатываться, я понимаю, что Данте действительно может убить его.

— Данте, остановись! — кричу я. — Он ничего мне не сделал!

Как будто он меня даже не слышит. Кенвуд обмякает, а пальцы Данте все глубже и глубже погружаются в его горло. Думаю, он собирается сломать этому человеку шею.

— Данте! — кричу я. — ПРЕКРАТИ!

Мой голос прорывается сквозь его ярость. Он поворачивается, чтобы посмотреть на меня, и, возможно, ужас на моем лице выводит его из этого состояния. Он отпускает Кенвуда, который с грохотом падает на пол, не в силах удержаться. Однако он все еще жив — я слышу его хриплое дыхание.

— Он нажал тревожную кнопку, — говорю я Данте. — Мы должны убраться отсюда до того, как появятся остальные его головорезы. Или копы.

Данте все еще выглядит ошеломленным, как будто гнев привел его в совершенно другое состояние. То, из которого он не может так легко вернуться.

Но он действительно слышит меня. Он хватает меня за руку и говорит:

— Пошли.

Ощущение его теплых пальцев, сжимающих мои, посылает разряд электричества вверх по моей руке. Я позволяю Данте тащить меня за собой, обратно через картину, которую он уничтожил, обратно через пустую комнату, а затем по коридору.

Я слышу топот ног на лестнице — по крайней мере, двух или трех мужчин. Данте дергает меня в ближайший дверной проем, прижимая к стене своим телом, чтобы уберечь меня от посторонних глаз. Сейчас мы ближе, чем были, когда танцевали. Мое лицо прижато к его огромной груди, а его руки прижимают меня к стене. Его тело горячее печи, все еще разгоряченное гневом на Кенвуда. Я чувствую, как его сердце колотится у моей щеки. Его грудь быстро вздымается с каждым вдохом.

Пока мы ждем, пока шаги стихнут, я смотрю на лицо Данте.

На этот раз он снова смотрит на меня. Его глаза черные и блестят, как мокрый камень. Выражение его лица свирепое.

Я открываю рот, чтобы что-то сказать. Вместо этого его губы обрушиваются на мои. Он сжимает меня в объятиях, атакуя своим ртом. Он целует меня так, словно ждал этого девять лет.

Его щетина жесткая и царапает мне лицо. Но его рот… о боже, он такой приятный на вкус. Я изголодалась по этому вкусу. Его запах вызывает у меня головокружение и слабость.

Я цепляюсь за него. Растворяюсь в нем. Хнычу от того, как сильно я хочу его.

А потом он останавливается.

— Нам лучше убираться отсюда, — рычит он.

Я совершенно забыла, что мы были в разгаре побега.

Данте вытаскивает меня в коридор. Он останавливается, чтобы прислушаться, затем, не слыша ничего, кроме грохочущей снизу музыки, мы бежим по темному коридору к лестнице, а затем спускаемся на главный уровень. Данте проталкивается сквозь толпу гостей — сейчас на вечеринке больше народу, чем когда-либо. Он крадет ключи от Ferrari со стойки парковщика, и вскоре мы с ревом несемся обратно к воротам.

Один из охранников делает шаг вперед, протягивая руку, словно собирается нас остановить. Но Данте ни на йоту не убирает ногу с педали газа. Ворота уже открыты. Охраннику приходится отскочить в сторону, когда мы с ревом пронесемся мимо него, промахнувшись всего на дюйм. Мы мчим по темной дороге, прочь от безвкусного особняка.

Я испускаю долгий вздох.

— Боже мой, — говорю я. — Это было безумие.

Мое сердце все еще колотится. Я никогда раньше не была свидетелем кулачного боя. Я не привыкла к насилию. Я даже не смотрю его в фильмах. Вот почему меня так встревожило, когда той ночью я увидела Данте в крови.

Теперь я действительно видела его в действии — видела, как он швырнул другого человека через всю комнату, как будто тот ничего не весил. Я наблюдала, как он душил Кенвуда, пока жизнь покидала его глаза.

Это было ужасно. И все же… Я знаю, что Данте сделал это для меня. Я видела выражение его лица, когда он ворвался в комнату и увидел меня в разорванном платье, со скрученными за спиной руками. Он пришел в ярость из-за меня. Чтобы защитить меня.

Я хочу взглянуть на него. Я хочу что-то сказать. Но я так боюсь нарушить молчание между нами. Разрушить этот краткий момент времени, когда я точно знаю, что Данте все еще заботится обо мне, по крайней мере немного. Боюсь, если я что-нибудь скажу, взаимопонимание между нами расколется, как стекло, и развалится на части, снова оставив меня порезанной и истекающей кровью.

Но мне нужно сказать. Я должна кое-что сказать.

— Данте…

Его темные глаза встречаются с моими. Они смотрят на тысячу миль в глубину. Я могу видеть не только гнев, но и боль, которую он скрывал. Я причинила боль этому человеку. Сильную боль.

— Мне жаль, — говорю я.

Почему было так трудно произнести эти слова?

Почему я не сказала их Данте давным-давно…

Эффект мгновенный. Огромные руки Данте сжимают руль, и он резко сворачивает вправо. Машина визжит и почти вращается, скользя по гравийной обочине, прежде чем остановиться.

Данте поворачивается ко мне лицом.

Он пугает меня, но я должна продолжить.

— Прости, что я ушла, — бормочу я. — Это было ошибкой. Ошибкой, за которую я с тех пор расплачивалась каждый день.

— Ты расплачивалась за это? — спрашивает он недоверчивым тоном.

— Да, — я пытаюсь не заплакать, но не могу сдержать горячие слезы, наворачивающиеся на глаза. — Я была так несчастна… я никогда не переставала скучать по тебе. Ни на один день. Ни на час.

Он молчит, его челюсть сжимается, в то время как он, кажется, изо всех сил пытается либо сказать что-то в ответ, либо сдержаться.

Я вижу битву на его лице. Внутри него борются две силы — желание бушевать и орать — против желания сказать мне, как я надеюсь, что он тоже по мне скучал.