— Умерла! — хором подхватили оба брата.

— Пала жертвой ужасного преступления, отвратительной ловушки.

— О Небо! — воскликнул Ксавье.

— Кто же виновник этого мерзкого злодеяния? — спросил аббат.

— Кто?! И вы еще спрашиваете! — прошипела маркиза.

— Да, мы спрашиваем, — подтвердил Ксавье.

— Наш общий враг, враг правительства, враг короля: аптекарь из предместья Сен-Жак!

— Я так и думал! — вскричал аббат.

— Готов поклясться, что это его рук дело! — подхватил художник.

— Как же это было, Боже ты мой?

— Я отправилась к нашим добрым сестрам, — начала свой рассказ маркиза. — Когда мы с Толстушкой проходили мимо аптеки, бедняжка, которую я держала на поводке, вдруг останавливается. Я подумала, что ей просто понадобилось остановиться. Я тоже останавливаюсь… Вдруг она взвыла, бросила на меня прощальный взгляд и упала замертво прямо на мостовой.

— Ужас какой! — воскликнул аббат, подняв глаза к потолку.

Во время этого рассказа граф Рапт выплеснул свое нетерпение на связку перьев и изорвал ее в клочья.

Госпожа маркиза де Латурнель заметила, что его не очень заинтересовал трогательный рассказ об этой беде и что он с нетерпением ждет, когда уйдут оба посетителя.

Маркиза встала.

— Господа! — с холодным достоинством произнесла она. — Я вам тем более благодарна за внимание, которое вы уделяете несчастной Толстушке, что оно так непохоже на глубокое безразличие моего племянника, настолько занятого своими тщеславными планами, что у него нет времени на простые человеческие чувства.

Оба брата с возмущением посмотрели на графа Рапта.

— Жаба и змей! — прошептал тот.

Обратившись к маркизе, он громче прибавил:

— Это не так, сударыня, а в доказательство моего живейшего сочувствия вашему горю я предоставляю себя в ваше распоряжение и готов наказать виновного.

— Мы же вам сказали, господин граф, — г вставил аббат, — что этот человек — негодяй, способный на любое преступление!

— Редкий негодяй! — заметил Ксавье.

— Да, вы в самом деле это говорили, господа, — промолвил депутат, вставая и кланяясь двум братьям, словно хотел сказать: "Теперь, когда мы прекрасно понимаем друг друга, наши мнения совпадают, нас не разделяет никакая распря, ступайте домой и оставьте меня в покое".

Братья поняли его движение, и в особенности взгляд.

— Прощайте, господин граф, — несколько прохладно попрощался аббат Букмон. — Сожалею, что вы не можете уделить нам еще несколько минут; мы с братом хотели предложить вашему вниманию еще несколько важных вопросов.

— Важнейших! — прибавил Ксавье.

— Мы их лишь отложим на время, — возразил граф Рапт, — я льщу себя надеждой иметь счастье снова встретиться с вами.

— Это наше самое горячее желание, — подхватил художник.

— До скорой встречи, — прибавил аббат.

Поклонившись графу, аббат вышел первым, за ним —

художник, во всем подражавший старшему брату.

Граф Рапт прикрыл за ними дверь и некоторое время постоял, держась за ручку, словно опасался, как бы они не вернулись.

Затем он обратился к секретарю, едва ворочая языком от усталости:

— Бордье, вы хорошо запомнили этих людей?

— Да, господин граф, — отвечал тот.

— Так вот, Бордье: я вас прогоню, если когда-нибудь их нога окажется в моем кабинете.

— Какая ярость против двух Божьих людей, дорогой мой Рапт! — с набожным видом воскликнула маркиза.

— Это они-то Божьи люди? — взревел будущий депутат. — Вы хотели сказать: приспешники Сатаны, вестники дьявола?

— Ошибаетесь, сударь, совершенно ошибаетесь, клянусь вам, — возразила маркиза.

— Да, правда, я и забыл, что они ваши друзья.

— Я глубоко восхищаюсь благочестием одного и сердечно симпатизирую таланту другого.

— От души вас с этим поздравляю, маркиза, — отирая лоб, сказал граф. — Ваше восхищение и симпатия весьма уместны. Много я видел мошенников с тех пор, как вступил в должность, но впервые за всю свою карьеру встречаю интриганов такого калибра. Да, Церковь недурно выбирает своих левитов. Теперь мне понятно, почему она так непопулярна.

— Сударь! — вскричала разгневанная маркиза. — Вы богохульствуете!

— Вы правы. Не будем больше о них! Поговорим о чем-нибудь еще.

Он обернулся к секретарю.

— Бордье! Я должен поговорить с дорогой тетушкой о деле чрезвычайной важности, — проговорил он, пытаясь отыграть то, что потерял во мнении маркизы. — Поэтому я не смогу продолжать прием. Ступайте в приемную, выберите двух-трех посетителей — предоставляю это вашей проницательности, — а остальных отошлите. Клянусь честью, я падаю от усталости.

Секретарь вышел, и граф Рапт остался с маркизой де Латурнель наедине.

— До чего люди злы! — глухо пробормотала маркиза, в изнеможении падая в кресло.

Граф Рапт с удовольствием поступил бы точно так же, однако его остановила необходимость серьезно поговорить с маркизой, о чем он сказал Бордье.

— Дорогая маркиза! — начал он, подойдя к ней ближе и тронув пальцами ее плечо. — Я готов с вами согласиться. Но, как вы знаете, теперь не время пускаться в разглагольствования: выборы состоятся послезавтра.

— Именно поэтому, — заявила маркиза, — я считаю, что с вашей стороны крайне неосмотрительно приобретать себе врагов в лице двух столь влиятельных в клерикальной партии людей, как аббат де Букмон и его брат.

— Врагов?! — вскричал граф Рапт. — Врагов в лице этих пройдох?

— О, можете быть в этом уверены. Я заметила, сколько было ненависти во взглядах, которые бросили на вас, прощаясь, эти два достойных молодых человека.

— Два достойных молодых человека!.. По правде говоря, вы меня изводите, тетя… Враги!.. Я приобрел себе врагов в лице этих недотеп? Ненависть во взглядах!.. Они бросили на меня полные ненависти взгляды при прощании!.. Да знаете ли вы, госпожа маркиза, что, прежде чем попрощаться, они провели здесь больше часу? Знаете ли вы, что за это время они то льстили, то угрожали мне — попеременно! И я обещал одному из них приход в пять-шесть тысяч франков, а другому — заказ на роспись целой церкви? И после того как я утолил их жадность, мне пришлось напитать их злобу? Да уж, клянусь честью, как ни мало я чувствителен, а и меня в конце концов стало тошнить от отвращения. И если бы они не ушли сами, да простит меня Господь, я выставил бы их за дверь.

— И совершили бы немалую оплошность: аббат Букмон — преданнейший раб монсеньера Колетти, а он, как мне кажется, и без того к вам не расположен.

— Ну что же, пришло время обсудить этот вопрос. Как вы сказали? Монсеньер Колетти ко мне не расположен?

— Да, он очень плохо к вам относится.

— Так вы с ним виделись?

— А разве не вы сами поручили мне с ним переговорить?

— Разумеется! Именно об этом визите я и намеревался с вами побеседовать.

— Должно быть, дорогой граф, кто-то очернил вас в глазах его преосвященства.

— Поговорим без обиняков, маркиза; давайте объяснимся! Вы любите меня всей душой, не так ли?

— Дорогой Раит, неужели вы можете в этом сомневаться?

— Я не сомневаюсь. Вот почему я говорю с вами совершенно откровенно. Я стремлюсь к известности, я очень этого хочу. Для меня это to be or not to be[27], от этого зависит мое будущее. Честолюбие для меня все равно что счастье. Однако это честолюбие должно быть удовлетворено. Я должен стать депутатом, это путь к министерскому портфелю; я хочу быть министром. Монсеньер Колетта обещал, что через ее высочество герцогиню Ангулемскую, духовником которой он состоит, выхлопочет у короля мое назначение. Он исполнил свое обещание?

— Нет, — ответила маркиза.

— Нет?! — изумленно переспросил граф.

— Я даже думаю, что он вряд ли хочет этим заниматься, — продолжала маркиза.

— Послушайте, у меня голова идет кругом!.. Он, что же, отказывается меня поддержать?

— Наотрез.

— Он сам так сказал?

— Именно так он мне и сказал.