Я попытался напугать его опасностями, которым он подвергается, затевая подобную игру. Я сказал, что Вы можете послать в засаду полицейских, которые арестуют его в тот момент, когда он явится за деньгами, представляющимися ему столь необходимыми, что он даже не желает обсуждать эту сумму. Я сказал ему, что любая другая женщина — не Вы, разумеется! — пошла бы еще дальше, считая себя оскорбленной в лучших чувствах, и приказала бы его убить. Я полагал, что это серьезный довод, однако этот дурак только рассмеялся в ответ, заявив, что так или иначе процесс неизбежен, письма непременно всплывут на этом процессе, их будет приводить королевский прокурор, затем опубликуют все газеты, и, следовательно, в опасности более чем когда-либо окажутся — не говоря уж о Вашей репутации — честь господина графа Рапта и драгоценные дни господина маршала.

Мне пришлось согласиться с этим неоспоримым доводом.

Ах, сударыня, каких же негодяев можно встретить в нашем несчастном мире!

Тщетно предприняв все мыслимые попытки отвести от Вас этот удар, с болью вынужден Вам сообщить, что, по моему мнению, у Вас есть единственное средство обеспечить спокойствие Вашей семьи: пойти навстречу этому недостойному подлецу.

Вот предложения, которые он имеет честь Вам представить, а я имею честь передать от его имени, надеясь и от души желая, сударыня, что выйдя из уст верного и добродетельного дворянина, слова этого отпетого негодяя будут восприняты с меньшей горечью.

Итак, он требует пятьсот тысяч франков, а чтобы доказать Вам свою преданность и бескорыстие (человеческое сердце — запутанный лабиринт, с которым может сравниться разве что несдержанность в речах), — чтобы доказать Вам, повторяю, свою преданность и бескорыстие, он предлагает передать Вам для начала первое письмо безо всяких условий, на тот случай, если Вы в ослеплении еще сохраняете некоторое сомнение, и поручает мне присоединить его к настоящему посланию.

Вот как получилось, что он простирает свои притязания лишь на пятьсот тысяч франков, хотя мог бы претендовать на пятьсот пятьдесят тысяч.

Он полагает, что представил Вам явное доказательство своей доброй воли, и Вы не станете и в дальнейшем сомневаться в его искренности.

Если Вы принимаете такие условия, в чем негодяй совершенно уверен, в знак согласия он просит Вас сегодня вечером зажечь свечу в последнем окне Вашего павильона.

Он будет стоять под этим окном ровно в полночь.

Кроме того, он умоляет Вас на следующий день ждать в то же время за решеткой Вашего особняка со стороны бульвара Инвалидов.

Человек, вид которого не должен Вас напугать (хотя сердце его переполнено черным коварством, его лицо обманчиво-кротко и невинно), подойдет с другой стороны решетки и издали покажет Вам пачку писем.

Вы, сударыня, покажете ему (также издали) первую пачку из пятидесяти тысяч франков в банковских билетах достоинством по тысяче или по пять тысяч. Это будет свидетельствовать о том, что Вы все правильно поняли. Тогда он сделает три шага в вашу сторону, а Вы — в его сторону. Затем одновременно протянете друг другу: Вы ему деньги за первое письмо, он Вам — послание.

То же самое будет проделано со вторым письмом, третьим — вплоть до десятого включительно.

Он полагает, сударыня, что тяжелые дни, которые он переживает вместе со всей Францией, объясняемые дороговизной продуктов, непомерным ростом квартирной платы, душераздирающими криками многочисленного голодного семейства, — вполне благовидный, если не достаточный предлог для того, чтобы хоть и не оправдать, то смягчить смелость его просьбы.

Что касается того, кто согласился выступить совершенно бескорыстным посредником между этим презренным человеком и Вами, он смиренно припадает к Вашим стопам и в третий раз умоляет Вас, сударыня, считать его своим преданнейшим и почтительнейшим слугою.

Граф Эрколано ***".

— Вот негодяй! — как всегда сдержанно проговорил Сальватор.

— Да, отвратительный проходимец! — сжав кулаки, процедил сквозь зубы Петрус.

— И что вы намерены предпринять? — пристально глядя на Петруса, спросил Сальватор.

— Не знаю! — в отчаянии воскликнул Петрус. — Я думал, что сойду с ума. К счастью, я вспомнил о вас, что вполне естественно, и поспешил к вам за советом и помощью.

— Значит, вы ничего не придумали?

— Признаться, пока я вижу только один выход.

— Какой же?

— Пустить себе пулю в лоб.

— Это не выход, это преступление, — холодно произнес Сальватор, — а преступление никого еще не излечивало от горя.

— Простите меня, — сказал молодой человек, — но вы должны понять: я просто потерял голову.

— А ведь сейчас голова вам нужна как никогда!

— Ах, друг мой! Дорогой мой Сальватор! — бросаясь ему на шею, вскричал молодой человек. — Спасите меня!

Фрагола наблюдала за ними, скрестив руки на груди и склонив голову набок: она олицетворяла собой Сострадание.

— Постараюсь! — пообещал Сальватор. — Но для этого мне необходимо знать все обстоятельства дела до мельчайших подробностей. Как вы понимаете, я спрашиваю об этом не из любопытства.

— Храни меня Бог, у меня нет от вас тайн! Разве у Регины есть секреты от Фраголы?

И Петрус протянул руку девушке.

— В таком случае, — сказала Фрагола, — почему она не пришла ко мне сама?

— Чем бы вы могли помочь ей в сложившемся положении?

— Поплакать вместе с ней, — просто отвечала Фрагола.

— Вы ангел! — прошептал Петрус.

— Времени терять нельзя! — остановил их Сальватор. — Каким образом письмо, адресованное госпоже графине Рапт, оказалось у вас в руках? Как письма госпожи графини Рапт попали в руки к этому бандиту? И кого вы подозреваете в краже?

— Я постараюсь отвечать в том же порядке, как вы задали свои вопросы, дорогой Сальватор. Но не сердитесь, если я отклонюсь от намеченного вами пути: я сейчас не способен владеть собой так, как вы.

— Говорите, друг мой, говорите! — ободряюще и ласково промолвил Сальватор.

— Говорите и доверьтесь Всевышнему! — прибавила Фрагола, двинувшись было в сторону двери.

— О, останьтесь, останьтесь! — попросил Петрус. — Ведь вы подружились с Региной еще раньше, чем мы с Сальватором.

Фрагола поклонилась в знак согласия.

— Так вот, сегодня утром, полчаса назад, — после минутного молчания, собравшись с духом, начал рассказывать Петрус, — ко мне пришла Регина, и я едва ее узнал, так она изменилась в лице.

"Мои письма у вас?" — спросила она.

Я был далек от того, что произошло, и в свою очередь спросил:

"Какие письма?"

"Письма, которые я писала вам, мой друг, — отвечала она. — Одиннадцать писем!"

"Они здесь".

"Где здесь?"

"В этом сундуке, заперты в нашем ларце".

"Отоприте его, посмотрите сами и покажите их мне".

Ключ висел у меня на шее, я никогда с ним не расстаюсь. Ларец по-прежнему находился в сундуке, и я решил, что могу ответить утвердительно.

"Покажите мне их, скорее, скорее!" — повторила она.

Я подошел к сундуку, откинул крышку, ларец стоял на месте.

"Взгляните!" — пригласил я.

"Ларец я вижу, а письма, письма?"

"Они внутри!"

"Покажите их мне, Петрус!"

Я отпер ларец, ни о чем не подозревая и улыбаясь.

Ларец был пуст!

Я закричал от отчаяния, Регина жалобно застонала.

"Значит, это правда!" — произнесла она.

Я был раздавлен и не смел поднять голову. Я упал перед ней на колени.

Только тогда она мне подала уже известное вам письмо. Я его прочел… Друг мой, я тогда ясно понял, как легко стать убийцей.

— Вы кого-нибудь подозреваете? Вы уверены в своем лакее? — спросил Сальватор.

— Мой лакей дурак, но на подлость он не способен.