И действительно, в "Монитёре" от 5 января был опубликован ордонанс, датированный 4-м числом, в первой статье которого перечислялись следующие имена:

господин Порталис — министр юстиции;

господин де Ла Ферроне — министр иностранных дел;

господин де Ко — военный министр (назначение на вакантные должности в армии находится в ведении дофина);

господин де Мартиньяк — министр внутренних дел, из компетенции которого исключаются вопросы торговли и промышленности и передаются в ведение комитета по торговле и колониям;

господин де Сен-Крик — председатель высшего совета по торговле и колониям, в звании государственного секретаря;

господин Руа — министр финансов и так далее.

Этот кабинет министров, сформированный с единственной целью успокоить общество, посеял недоверие и страх во всех партиях, ведь он оказался лишь подправленным предыдущим кабинетом, его тенью. Господа де Виллель, Корбьер, Пейроне, де Дама и де Клермон-Тоннер выходили, разумеется, из игры. Но и господа де Мартиньяк, де Ко и де Ла Ферроне, принадлежавшие к администрации: один — как государственный советник, другой — как директор одной из служб военного министерства, третий — как посол в Санкт-Петербурге, — были людьми далеко не новыми и, похоже, ждали только удобного случая, чтобы г-н де Виллель снова стал официальным главой правительства. "Кабинету не хватает достаточно убедительной причины для существования, — говорили либералы, — он рожден нежизнеспособным".

Была предпринята попытка удовлетворить недовольных, сменив префекта полиции г-на Делаво и поставив на его место г-на де Беллема, королевского прокурора в Париже. Дошли даже до того, что распустили полицейское управление при министерстве внутренних дел, что повлекло за собой отставку г-на Франше. Но эти меры, настоятельно необходимые для общественного спокойствия, не прибавили новому кабинету министров сил и не помогли ему просуществовать дольше.

Одним из тех, кто внимательно следил за попытками, колебаниями, затруднениями его величества Карла X и г-на де Шаброля, был г-н Жакаль.

После увольнения г-на Делаво г-н Жакаль неизбежно должен был последовать за своим патроном.

И хотя роль, которую он играл в префектуре полиции, не имела большого значения с точки зрения избранного правительством нового политического пути и не могла серьезно влиять на него, г-н Жакаль, прочитав в "Монитёре" ордонанс, предписывавший г-ну де Беллему возглавить префектуру полиции, меланхолически повесил голову и глубоко задумался о тщете земной жизни.

Он предавался невеселым мыслям, когда секретарь пришел доложить, что новый префект, вот уже час как устроившийся в кабинете, просит г-на Жакаля к себе.

Господин де Беллем, человек неглупый — впоследствии он доказал это таким изобретением, как срочное постановление, выносимое председателем суда, — опытный законник и потому глубокий философ, с первых слов понял, с кем имеет дело в лице г-на Жакаля, и если и притворился на минуту, что собирается лишить его места, то не для того, чтобы его напугать, а дабы обеспечить себе раз и навсегда преданность начальника полиции.

Он давно его знал, и ему было известно, что этот плодотворный ум — неистощимый кладезь.

Он поставил г-ну Жакалю лишь одно условие сохранения должности: умолял его исполнять свои обязанности как подобает человеку порядочному и умному.

— В тот день, — сказал префект, — когда в полиции будут работать умные люди, воры во Франции переведутся, а когда полицейские перестанут строить баррикады, не будет и бунтовщиков в Париже.

Господин Жакаль, прекрасно поняв, что новый префект намекает на ноябрьские беспорядки, организованные самим начальником полиции, опустил голову и смущенно покраснел.

— Прежде всего советую вам, — продолжал г-н де Беллем, — как можно скорее вернуть на каторгу этих висельников, что затопили двор префектуры. Я согласен, что для приготовления заячьего рагу необходим заяц; однако никто не убедит меня в том, что для отлавливания воров необходимы каторжники. Я согласен с вами, что это средство может казаться действенным, но оно небезупречно, а по-моему, так даже и опасно. Прошу вас как можно скорее произвести отбор среди своих людей и преступников без лишнего шума вернуть туда, откуда они прибыли.

Господин Жакаль полностью согласился с предложением нового префекта; он заверил его в своем усердии, а также в преданности, попрощался и, почтительно кланяясь, вышел.

Вернувшись в свой кабинет, он снова сел в кресло, протер очки, вынул табакерку и набил табаком нос. Потом, скрестив и ноги и руки, глубоко задумался.

Сразу же оговоримся: тема его новых размышлений была гораздо веселее, чем прежняя, какие бы печальные последствия эти размышления ни сулили его ближнему.

Вот о чем он думал:

"Да, я так и подозревал: новый префект — положительно умница. Доказательство тому — он меня оставил, хотя знает, что кабинет министров пал не без моего участия… В конце концов, может, именно поэтому и оставил… Итак, я снова крепко стою на ногах, ведь после упразднения полицейского управления при министерстве внутренних дел и отставки господина Франше я становлюсь еще более важной фигурой. С другой стороны, он почти разгадал мои намерения относительно достойных лиц, постоянно толкущихся во дворе префектуры. Правда, я причиню этим честным людям некоторую неприятность. Бедный Карманьоль! Несчастный Мотылек! Горемыка Овсюг! Бедняга Стальной Волос! А уж о Жибасье я и не говорю! Тебя, дорогой, мне жалко больше всех, ведь ты сочтешь меня неблагодарным. А что прикажешь делать? Habent sua fata libelli![39] Так уж написано. Иными словами: нет такой хорошей компании, которую не пришлось бы в конце концов покинуть".

С этими словами г-н Жакаль, пытаясь справиться с волнением, охватившим его в результате печальных размышлений, снова достал табакерку и с шумом втянул вторую понюшку табака.

— В конечном счете, — философски заметил он, поднимаясь, — наглец получит по заслугам. Я помню, он вчера просил моего согласия на брак. Но никогда Жибасье не будет домоседом. Он создан для больших дорог, и, я полагаю, дорога из Парижа в Тулон подойдет ему больше, чем путь в царство Гименея. Как-то он воспримет свое новое положение?..

Господин Жакаль в задумчивости дернул шнур звонка.

Появился дежурный.

— Пригласите Жибасье, — приказал начальник полиции. — А если его нет, пусть придет Мотылек, Карманьоль, Овсюг или Стальной Волос.

Когда дежурный вышел, г-н Жакаль нажал кнопку, почти незаметную в углу комнаты. Спустя мгновение на пороге потайной двери, скрытой портьерой, появился суровый полицейский в штатском.

— Входите, Голубок, — пригласил г-н Жакаль.

Человек с неприветливой физиономией, но нежным именем подошел ближе.

— Сколько у вас сейчас человек? — спросил г-н Жакаль.

— Восемь, — отвечал Голубок.

— С вами вместе?

— Нет, со мной будет девять.

— Ребята крепкие?

— Мне под стать, — отозвался Голубок таким устрашающим баритональным басом, что сомневаться в его незаурядной силе и энергии не приходилось, если только о силе человека можно судить по голосу.

— Прикажите им подняться, — продолжал г-н Жакаль, — и все вместе ждите в коридоре за дверью.

— С оружием?

— Да. Как только услышите звонок, входите сюда без стука и прикажите человеку, который здесь окажется, следовать за вами. В коридоре вы передадите его четверым своим товарищам, пусть препроводят его в нашу тюрьму предварительного заключения. Когда арестованный окажется в надежном месте, пусть ваши люди снова поднимаются и ждут в коридоре на прежнем месте до тех пор, пока я снова не позвоню и не сдам другого арестанта. И так далее, пока я не отменю приказ. Вы меня поняли?

— Отлично понял! — отвечал Голубок. — Отлично! — повторил он, выпятив грудь, как человек, гордый собственной понятливостью.

— А теперь, — строго сказал г-н Жакаль, — должен вас предупредить: за арестованных вы отвечаете головой.