Когда это случилось в первый раз, её не было около месяца. Она вернулась, когда я уже собрал вещи и хотел уходить. От взгляда голубых глаз кровь застыла в жилах. Миледи ничего не сказала, молча ушла в свою башню. Через десять минут я уже стучался в комнату, тогда в первый и в последний раз вошёл без разрешения. Марика тяжело дышала стоя посреди разгромленной спальни.

Увидев меня, она оскалилась, и начала медленно приближаться. Чтобы просто стоять на месте и не убежать от паники и страха, что охватили меня, потребовалась вся моя смелость. Боль в шее была как наказание, хотя организм давно уже приспособился, и когда клыки входили в плоть, я чувствовал лишь легкое жжение, не более. Обняв тонкую фигурку, я позволял наказывать себя, а ей успокаиваться. Постепенно, объятия ослабевали, а укус становился приятным. Она оторвалась от меня с явным чувством разочарования на свою несдержанность. А для меня это было откровением, ведь это означало что я ей дорог.

— Вы ушли, — просто сказал и принялся прибирать комнату.

Ни одной целой вещи не было в спальне и мне пришлось ехать в деревню, заказывать у столяров самое лучшее. Уже через неделю комната была почти в первозданном виде. Но я все равно не понимал, зачем Марике кровать, если она предпочитала всё своё время проводить возле окна. Маленькие побрякушки вновь обосновались на полках и комодах.

С того вечера, если госпожа уходила, то меня ждало предупреждение в виде фамильной печатки на кухонном столе. Я носил кольцо на мизинце, как напоминание о её обещании вернуться. Сам я тяжело переживал разлуку с ней и когда Марика появлялась, с дурацкой улыбкой возвращал печатку хозяйке, оставляя на прикроватной тумбочке.

О своих чувствах к госпоже я старался не задумываться, потому что не мог подобрать правильного определения. Это не было любовью в полном понимании этого слова, хоть я и любил Марику. Никак мужчина любит женщину, но и никак сестру. Мои чувства были полнее и глубже, казалось, охватывая всевозможные проявления любви в жизни. Я просто смирился с тем, что женщина мне безумно дорога.

Никто и никогда не смог бы занять её место, хоть у меня и было много партнерш. Через год, после того как я обосновался в замке, естественные потребности дали о себе знать. Денег и золота я мог брать сколько угодно, доступ к ним был у каждого в доме. Поэтому взяв наличности, и предупредив Грумеля о своём уходе, я отправился в деревню. Вернулся я, по выражению Кима, как кот, обожравшийся сливок. Смазливая внешность и деньги, делали меня весьма привлекательным в глазах противоположного пола.

Марика вообще не придала этому значения, словно и не заметив моих гуляний. Лишь подарила широкую серебряную цепочку с большим кулоном, когда я задержался в деревне с неделю. Сам кулон по форме напоминал глину, которую сжали в кулаке, при этом подобрав камень с дороги. Его и видно не было среди потертостей темного серебра. А сзади кулона были выгравированы незнакомые мне иероглифы.

Цепочку я носил, не снимая и когда уходил — тоже оставлял на себе. Этот знак был в противовес печатки миледи. С точностью наоборот, я оставил был цепочку только тогда, когда решился бы оставить свою госпожу навсегда. Она это понимала.

Кристиан

Миледи вообще многое понимала и замечала, хотя было полное впечатление, что её ничего не интересует. Она могла отрешенно стоять около окна, а на следующий день решить вопрос, о котором собственно, ей никто и не говорил.

Каким-то образом она узнала, что местный кузнец влюбился в Селесту, но его семья была против странной девчонки, да еще и с привеском. Парню некуда было деваться из родительского гнезда и он мучился от своей любви. Он не мог сделать Селесту своей, но и другие ему были не милы. По словам Грумеля, молодой парень отвадил всех невест в селении. Что госпожа сказала, придя однажды в дом к кузнецу никто не знал. Но после ее визита отец парня стал совсем седой, а мать кузнеца стала чуть ли не молиться на Селесту.

На этом Марика не остановилась, отдав в приданное девушке добротный дом с хорошим куском земли, в этой же деревушке. Вскоре, молодожены построили там новую кузню, а старую унаследовал младший брат. Молодой кузнец изрядно побаивался нашей графини, но препятствовать приглашению на свадьбу не стал.

Нужно было видеть глаза гостей, когда появилась миледи. Тогда я впервые видел её в платье. Привлекательная, было слишком слабым определением, она была невероятно красива. К сожалению, её вид никого смягчил и всё веселье само собой утихло. С непроницаемым лицом Марика спокойно поздравила молодых и села за стол. То ли от страха, то ли от паники, но перед госпожой поставили тарелку с приготовленным мясом и чашу вина. Мне понадобилась вся выдержка, чтобы не измениться в лице, когда она взяла вилку, наколола кусок мяса и спокойно положила его в рот. Вино тоже подверглось дегустации и в конце своеобразной трапезы, аккуратно промокнув губы Марика поблагодарила за еду. Тот, кто подавал мясо и вино, грохнулся в обморок рядом со стулом миледи. Мы пробыли на празднике всего полчаса после этого, и благополучно откланялись. Я чувствовал, что Марике было весело.

Еще более удивительным стало приглашение на крестины. Селеста родила двух мальчиков своему мужу. В этот раз я поражался жрецу местного храма, вдруг поверившего, что он может убивать вампиров. Когда мы с Марикой появились на рассвете, в момент крещения младенцев, её облили святой водой, что вызвало у меня не контролируемую злость. Но как и подобает слуге графини, я невозмутимо подошел к жрецу, забрал пустое ведро и тихо, но внятно начал пояснять что с ней так обращаться нельзя. При этом в особо интересные моменты моей речи жрец тихонько взвизгивал. Инцидент был исчерпан, но жрец до сих пор шарахается от меня, когда видит. Хорошо, что это происходит довольно редко.

Я не уходил далеко от замка своей госпожи, но и этого хватило, чтобы понять: в окрестностях боятся вампиров в пределах разумного и весьма неплохо уживаются. Кровососов признавали как неизбежное зло, вроде смертельной болезни или дикого свирепого животного, от которого не уйти. Это примирило меня с действительностью и с тем, что Грегори остался жив. Я даже пытался успокоиться и вообще забыть о существовании других вампиров, но видимо у Богов были другие планы на мою жизнь!

В тот день, Ким не пришёл на ужин и я решил прогуляться к его норе, как он сам называл сараюшку из веток, что служила оборотню домом. Вдыхая ароматы леса, я шагал по волчьей тропе, даже не предполагая, что в этой части леса могут быть гости. От внезапного удара отлетел шагов на десять и врезался в небольшую сосенку.

Дыхание вышибло и несколько страшных секунд, мне казалось, что я не смогу вдохнуть и задохнусь без кислорода. Скребя пальцами по хвойным иголкам и земле, мне удалось сделать маленький вдох. Потом больше и больше, пока легкие не наполнились полностью. А затем пришла боль, она вгрызалась в слабое тело, с наслаждением охватывая всё больше участков.

Смех я услышал намного позже, заливистый и весёлый, так мог смеяться поистине счастливый человек. Или вампир, который получал удовольствие от страданий человечка. Глаза заливала кровь, но я смог рассмотреть невысокого мужчину, скорее даже мальчишку. В костюме, с небрежно распахнутой рубашкой, он неестественно смотрелся посреди лесных сумерек. Белесые волосы были забраны в короткий хвостик и торчали в разные стороны как метелка, придавая мальчишечьему лицу нелепый вид.

Я никак не мог сообразить, что делать, полностью дезориентированный происходящим, когда из-за деревьев вышли ещё двое. Ненависть вспыхнула во мне с небывалой силой, одного из вампиров я хорошо знал. Один из приспешников Грегори, он тоже любил порезвиться с молодыми человеческими девушками. И резвился он так, что девушки сами просили убить их. Себастьян исчез незадолго до момента, когда появилась моя госпожа с приказом от князя.