Согласно регламенту перед встречей был брошен простейший «жребий первенства»: монета дала право Мондейлу первому ставить вопрос и первому выступить с подведением итогов. Это дало ему некоторые преимущества, которые, впрочем, многими были признаны кажущимися.
Кроме того, Рейган, видимо, понадеялся на свою память и опытность. Скорее всего к дебатам он серьезно не готовился. Сказалась и предвыборная усталость: при всей энергии и боевом настрое республиканского кандидата не следовало сбрасывать со счетов его возраст.
Поэтому некоторые его ответы звучали невпопад, и почти все они давались без конкретных примеров, к которым он был обычно склонен, а также почти без цифр. Кроме того, Рональд допустил несколько мелких неточностей, за которые ухватились оппоненты. Он произнес «здесь, в Вашингтоне», хотя дебаты происходили в другом городе. Воинскую униформу назвал просто одеждой, причем употребил слово wardrobe, которым обычно обозначают платяной шкаф, а по отношению к одежде употребляют только в просторечье (по аналогии с русским словом «гардероб»). Все это были мелочи, на которые разумные люди не обратили внимания, но их было достаточно для откровенно враждебных комментаторов, чтобы позволить себе намеки на состояние рассудка кандидата и даже на старческий маразм.
Касаясь личных свойств действующего президента, Мондейл по-прежнему утверждал, что тот проявляет качества не столько государственного руководителя, сколько шоумена, и даже сорвал одобрительные аплодисменты аудитории. Ведущая была вынуждена попросить присутствующих не выражать своего отношения к происходящему, не отнимать дорогое время. Основная часть дебатов прошла примерно вничью, никого не убедив в преимуществах того или иного кандидата.
Правда, заключительное слово Рейган произнес с блеском. Вероятно, основные тезисы этой заключительной речи были подготовлены заранее, но Рейган произнес ее как бы экспромтом, взволнованно, с присущим ему ораторским и актерским искусством. Он поставил вопрос: стало ли лучше жить рядовым американцам за последние четыре года, и дал на него положительный, подкрепленный наконец-то рядом цифр ответ. Однако позволил себе расширить этот вопрос, говоря: «Я обещал новое начало. Так что мы действительно стоим только вначале. Если бы дело было завершено, я дважды подумал бы, следует ли стремиться к переизбранию». Подкрепив свои слова цифрами намечаемых экономических мероприятий, сохранения и расширения помощи тем, кто действительно в ней нуждался, Рейган завершил речь словами: «Я думаю, что мы возвращаем американскому народу свойственный ему дух. Я думаю, что он сохраняет оптимизм и патриотизм. Мы можем повторить слова Томаса Пейна[546]: “В наших силах снова начать строить этот мир”».
На этом фоне заключительное слово Мондейла прозвучало сухо и фактически попыткой лишь опровергнуть слова Рейгана о том, что американцы укрепили свое социальное положение. Мондейл избрал не лучшую тактику: он оборонялся, а не наступал.
В любом случае решающего преимущества по итогам первых дебатов Рейган не получил. В политических кругах открыто говорили, что президент слишком стар для второго срока, что он далеко не всегда отвечает по существу на поставленные вопросы, особенно когда речь заходит о налоговом обложении и других актуальных хозяйственных проблемах. Рон, наблюдавший за деятельностью отца, через годы признавался журналистам, что первые дебаты произвели на него тягостное впечатление: «У меня буквально болело сердце, когда он с огромным трудом пробивал себе дорогу, отвечая на вопросы, шаря в своих заметках, необычно для него теряя слова. Он выглядел усталым и растерянным». Более того, Рон заподозрил, что уже тогда у его отца появились признаки болезни Альцгеймера, которой он страдал в последние годы жизни[547]. По этому поводу между ним и другим сыном, Майклом, разгорелась острая полемика.
По всей видимости, мнение Рона не соответствовало действительности. Он явно преувеличивал болезненное состояние отца. Президент скорее всего просто почил на лаврах и считал, что дебаты с Мондейлом будут выиграны легко, чего на самом деле не произошло.
Поэтому, учтя опыт первой встречи (напомним, что перед выборами 1980 года был только один тур дебатов кандидатов в президенты), ко второй он готовился тщательно. Она состоялась вечером 21 октября в Канзас-Сити, штат Миссури, в музыкальном зале Центра съездов[548] в присутствии журналистов и представителей разных слоев населения, делегированных общественными организациями, вел дебаты журналист Эдвин Ньюман.
На этот раз основное внимание было сосредоточено на международных проблемах, хотя ставились и другие вопросы, в том числе и нелегкий для Рейгана вопрос о его возрасте.
Журналисты требовали от Рейгана разъяснить положение в Центральной Америке, в частности в Никарагуа, где продолжалась кровопролитная гражданская война и где Центральное разведывательное управление оказывало прямую помощь «контрас», то есть силам, которые вели борьбу против власти Сандинистского фронта национального освобождения и его правительства во главе с популярным национальным лидером Даниэлем Ортегой.
Тайные действия американских спецслужб в Никарагуа с точки зрения международного права были незаконными, являлись вмешательством во внутренние дела независимой страны. Журналисты стремились выпытать у Рейгана, насколько глубоко американцы вовлечены в центральноамериканские дела, связанные с гражданской войной: участвуют ли они в политических убийствах, убийствах мирных жителей, в пытках заключенных и т. п. При этом использовалась некая брошюра, обнаруженная журналистами в Никарагуа, авторство которой, по-видимому, принадлежало сотрудникам ЦРУ. В ней содержались инструкции по использованию уголовных преступников, подготовке политических убийств и других акций, которые Мондейл характеризовал как террористические.
Естественно, Рейган не давал прямых ответов на подобные вопросы, уклонялся от них, однако сформулировал сравнительно четкую программу действий своего правительства в этом регионе: военная помощь «нашим друзьям», подвергаемым преследованиям; программа экономического содействия и гражданских прав для стран региона, в частности Никарагуа; дипломатические усилия с целью стабилизации и достижения мира в Центральной Америке.
Любопытно, что это была единственная международная проблема, по которой позиции Рейгана и Мондейла если не совпадали, то были близки. Разумеется, обо всем говорилось в самой общей форме, но она вполне удовлетворила и присутствовавших на диспуте, и основную часть американцев, следивших за дебатами по телевидению. Что же касается пресловутой инструкции, интересовавшей журналистов, то Рейган пренебрежительно назвал ее «учебным пособием», состряпанным самими никарагуанскими «контрас».
Основное внимание было сосредоточено на советско-американских отношениях. Президент повторил свою оценку советского режима как «империи зла». Впервые это выражение было употреблено им во время выступления в Орландо (штат Флорида) 8 марта 1983 года. Тогда речь была произнесена на собрании евангелистов, в Белом доме не готовилась и не рассматривалась как серьезное мероприятие, а само определение было дано скорее всего спонтанно. Однако оно было подхвачено прессой, не только в США, но и во многих других странах, вызвало гневную реакцию в Москве, а само выступление вошло в историю как «речь об империи зла». Под таким названием она хранится в архиве[549].
Любопытно отметить, что советские диссиденты, которые имели возможность ознакомиться с рейгановским «определением» советской системы (разумеется, не в первоисточнике, а в контрпропагандистских советских изданиях), были глубоко удовлетворены тем, как высказался американский лидер. Один из них, Анатолий (Натан) Щаранский, находившийся в заключении, услышал о «вражеском выпаде» от лагерного надзирателя. Щаранский вспоминал: «Это был ярчайший, славный день… Это был конец ленинской “великой октябрьской большевистской революции” и начало новой революции, революции свободы — рейгановской революции»[550].
