Она принялась рыться в карманах в поисках списка, но Зинка вдруг расцвела:

— Федор Богданыч приехали! И неурочно, я так рада! Сейчас, все сделаю, давайте-давайте! — пропевая своим контральто каждое слово, она плавно и в то же время стремительно протянула руку за списком, который наконец нашла Настя, и принялась проглядывать его. — Ясно-ясно. Ну, постойте, я все соберу…

Настя протянула ей пакеты, но Зинаида отмахнулась и вышла из-за прилавка, откинув створку.

Двигалась она поразительно быстро для своих форм, будто плыла, ловко лавируя среди полок, шкафов и ящиков. Длинная, в пол, плиссированная юбка под халатом очень женственно шелестела, и Настя вдруг вспомнила, что кроме перстня на руках у Зинаиды было и четыре разнокалиберных обручальных кольца — три на левой руке, одно на правой. «Однако! Интересно, сколько ей лет?» — подумала Настя, и вдруг поняла, что не может определить даже, нежить Зинаида или человек.

Ступала она очень мягко, и вдруг Настя разглядела: обувь, что скрывалась под длинной юбкой — вовсе не тапочки, как ей показалось вначале. Тут же жалость к прекрасной императрице прилавка закралась в ее сердце. Она видела в своем селе таких женщин, пытавшихся скрыть свою тайну, и всегда жалела их. У Зинки-продавщицы очень болели суставы на ногах, она круглый год ходила по своему царству в валенках… А под ними наверняка были теплые грубошерстные носки…

— А с чем связан неурочный визит? Или просто дедушку своего Филофея Домашевича проведать решили? Не задумали Федор Богданыч дела-то принять, а то ведь Филофей Домашевич старенький совсем? — вдруг разразилась Зинаида вопросами, роясь в холодильном шкафу у боковой стены. — А вы ему кем приходитесь?

«Любовницей!» — чуть не брякнула Настя, запутавшись в вопросах, но сумела сдержать себя.

— Ученицей. Ученицей я ему прихожусь — Она подумала, что лучше ответить честно, и, заметив, что Зина повернулась, вопросительно подняв брови, пояснила: — Он же политолог…

— Вот и хорошо, — кивнула Зинка и вернулась к сборам, поглядывая в список. — Выучит он тебя и примет дела у дедушки…

Судя по всему, возвращение независимого политобозревателя и эксперта в Лукоморье к своим прямым, по мнению Зинки, обязанностям, было ее розовой мечтой. Настя решила развеять ожидания.

— Да мы только начали… — вздохнула она. — Мы по другому поводу приехали. Тут вроде всякое странное происходит.

Царица немедленно выпрямилась и сощурилась:

— Ах, дошли, значит, слухи… Очень хорошо… Значит, передай Федор Богданычу, пожалуйста: завтра с утра сдам смену — и к нему. Запомнишь?

«А чего тут запоминать-то?» — хотела спросить Настя, которая только что заметила, что Зинаида перешла на «ты» с ней, и была несколько раздражена этим. Но все же решила сама спросить:

— А во сколько?

— Как — во сколько? — видимо, удивилась глупой москвичке властительница сельпо и добавила с достоинством: — Как только смену сдам! Приду надолго: мне много чего надо рассказать!

«Настя, ты в маленьком поселке! Здесь все знают, когда и на каком предприятии смена! А младшие уважают старших, тем более таких старших!» — вернула себя в реальность она.

— Запомню, скажу, — кивнула она покорно. — Меня, кстати, Настя зовут.

Последнее могло быть воспринято как шпилька — мол, уже перешла со мной на «ты», а мы даже не знакомы, — но Зинаида лишь улыбнулась, возвращаясь к прилавку с двумя новыми полными пакетами, которые она собрала:

— Ну, как меня звать, ты уж точно знаешь. Добро пожаловать в Лукоморье!

Эта фраза звучала так, словно продавщица считала себя полноправной владетельницей не только сельпо, но и всего района. Настя невольно склонила голову.

— Все я вам с Федор Богданычем по списку собрала… Так… — Она принялась нажимать кнопки на калькуляторе, временами шепча про себя какие-то цифры, потом назвала общую сумму.

Настя удивилась: похоже, Кот хорошо ориентировался в местных ценах, поскольку денег хватило почти в точности. В кармане зазвенела сданная мелочь, тяжелые пакеты мешались в руках и били по ногам. Настя плечом толкнула тяжелую дверь и шагнула на улицу.

Солнце за тучами, видимо, уже совсем закатилось, но мягкий золотой свет пронизывал воздух, и на улице по-прежнему царили сумерки, а не темнота.

Она стояла в нескольких шагах от крыльца, пытаясь сориентироваться — приключение с зайцами и разговор с Зинаидой несколько сбили ее с толку, — когда позади вдруг снова бухнула дверь сельпо.

На пороге стояла Зинаида, держа в обеих руках какие-то тарелки или миски.

— Кис-кис-кис! Где вы, мои маленькие? Малыши мои толстенькие, кис-кис-кис! — И Настя увидела, как к королеве прилавка со всех сторон сбегаются кошки, обычные дворовые кошки и коты, ничуть не ученые. — Ах вы мои сладкие, мои милые! Кушайте-кушайте, сейчас еще принесу, накормлю вас…

Она поставила миски у крыльца и стала поочередно ласкать сбежавшихся, кого-то поднимая на ручки, а кому-то просто почесывая шейку.

Надежда Зинаиды на окончательное возвращение Кота-Ученого в Лукоморье теперь стала понятна Насте: истая кошатница не могла устоять перед природным обаянием Федор Богданыча. Она тихонько рассмеялась, представив, какое усиленное питание грозит в таком случае эксперту и аналитику, и пошла домой.

Настя уже почти прошла площадь, когда вдруг заметила бредущую навстречу маленькую фигурку, опиравшуюся на клюку. Фигурка что-то бормотала, время от времени помахивая своей палочкой, и она уже было решила обойти ее по дуге — хватит с нее на сегодня приключений, — но та внезапно оказалась очень близко, и Настя увидела, что это старушка в черном, с крючковатым носом и цепким взглядом.

— А кто это у нас тут ходит? Незнакомый такой? — проскрипела старушка и заглянула ей прямо в лицо.

Настя отшатнулась.

— А-а-а-а, это хорошая девочка! Она матом не ругается, не сквернословит! Она в полдень из дома не выходит! Под солнцем не гуляет, жару не любит! Хорошая, хорошая девочка! Нá конфетку!

И Настя на несколько секунд застыла, ошеломленно глядя вслед старушке, которая в той же манере, с бормотанием, постукивая клюкой, продолжила свой путь неведомо куда. В пальцах, пережатых лямками тяжелого пакета-майки, осталась конфетка, обертку которой в сумерках она не успела разглядеть.

«Ладно… Ну ладно… — наконец решила она. — Выбрасывать не буду, покажу Коту дома, спрошу…»

Событий становилось как-то чересчур много, по ее мнению.

[1] Орфоэпия — совокупность правил произношения, правила устной речи.

[2] «Подушечки» — популярные в деревнях дешевые конфеты, карамель в форме подушечек с начинкой, без обертки, обычно местного производства. Продаются россыпью.

Калитка оказалась не заперта, входная дверь тоже. Настя прошла в сени и, включив свет, удивилась переменам, произошедшим здесь. Сколько она отсутствовала? Всего лишь около часа, не больше. Но Кот-Ученый и дядь Толя сумели привести все в порядок, даже пол был помыт.

Наверняка такая же чистота теперь царила и в доме, и перед ней остро встал вопрос, как, не пачкая пола, добраться до своего рюкзачка, где лежали тапочки, — она оставила его на кухне. Впрочем, ладно: снимет обувь здесь, пройдет босиком, вот же — стоят в рядок на старой газете кроссовки кота, сапоги дядь Толи и чьи-то растоптанные старые ботинки — вероятно, дедушки Филофея…

Уже разуваясь, она поняла, что в доме есть кто-то еще кроме лешего, Феди и его деда: сквозь дверь доносились возбужденные голоса. Немного помешкав, Настя решила: «Ну ладно, вот и познакомимся…», — и толкнула дверь.

Глазам ее открылась, что называется, картина маслом.

У плиты суетился дядь Толя, Кот-Ученый развалился, нога на ногу, на стуле за обеденным столом — политический обозреватель сейчас выглядел как нельзя более независимым, — а перед ним стояли зайцы, все трое. Их понурые позы выражали такую вину, что казались наигранными. В лапах они мяли кепарики. Настя недовольно покачала головой — уж они-то свои шлепанцы не сняли. Хотя, похоже, тщательно вытерли: новенькая тряпка у порога была помята и в свежих разводах, следов на чистом полу не наблюдалось.