Мрази, прощупывающие грани дозволенного.

Ублюдки, игнорирующие нормы и правила.

Моральные уроды, не ведающие о таких понятиях как «совесть» и «стыд».

У обоих за спиной влиятельные отцы. Вон они, мысленно готовы разодрать друг другу глотки. Мой и твой. Тоже, в общем-то персонажи идентичные. Соревнуются посредством связей и рычагов, кто кого по закону на лопатки опрокинет. Вопреки здравому смыслу, на все готовы ради своего генетического отродья. Противно смотреть, но жаль, что ты этого не видишь, отсутствуя по «уважительной причине».

Надолго мы тебя в заслуженный нокаут отправили. Никак не оклемаешься, тварь.

Дарина занимает место рядом с братом, а я пытаюсь вернуть внимание к тому, что происходит в зале.

На нее ведь нельзя смотреть. Однозначно накроет чувством вины, с которым мы теперь итак сокамерники…

Забиваю на последнее слово, как и обещал, и суд вскоре удаляется для принятия решения. Не знаю, сколько по времени длится ненавистное ожидание, но когда подходит момент оглашения приговора, даже у меня, закаленного, начинает сосать под ложечкой. Не каждый день от кого-то постороннего зависит твое гребаное будущее.

Лениво раскачиваясь на пятках, слушаю. Отзываюсь, когда спрашивают, все ли ясно.

Все мне предельно ясно.

Надо отдать должное отцу. На пару с моим адвокатом, Прониным Борисом Степановичим, он сделал все, что мог.

Акула херова. По старой-доброй традиции, вытащил меня из дерьмища, в которое угораздило попасть. Достал из рукава сраный козырь. И плевать ему на то, что я был против.

Сидит, вполне себе довольный собой. Аж затошнило, когда про семейную трагедию начал рассказывать. Настолько правдоподобно заливал…

Бросает в мою сторону внимательный взгляд.

Вертел я это все. По факту, ты мне проиграл. Так и не дожал меня по поводу своих подозрений, товарищ адвокат. Что ты там нес про сына, достойного своего отца?

Ухмыльнувшись, все-таки поворачиваю голову вправо.

Да. Не удержался.

В глаза Ей неотрывно смотрю. Еще раз. Точно последний.

Говорил же тебе, что все кончено.

Одного из нас ждет принудительное лечение в психдиспансере. А второго, искренне надеюсь, новая жизнь.

Жизнь, в которой, как ты и хотела, меня не будет…

Стационарное учреждение здравоохранения, осуществляющее лечение и реабилитацию лиц с психическими расстройствами, — место весьма своеобразное.

За окном какой-то неадекват общается с деревом. О чем говорит не слышно, но тот факт, что в его фантазиях происходит бурный, эмоциональный диалог — налицо.

Вскидываю бровь.

Шизик обхватывает ствол. С минуту просто стоит с ним в обнимку, а затем медленно сползает вниз и укладывается рядом с «собеседником» на землю. Улыбается. По хер ему на грязь.

Жутковато здесь одним словом. Одно радует, за нехилое вознаграждение удалось организовать для моего отпрыска «особые условия». Отдельную, пусть и совдеповского вида палату, и щадящее лечение, направленное исключительно на то, чтобы ему помочь.

Покровский, наш нынешний лечащий врач, свою задачу понял предельно ясно. Как и то, что я попилю его надвое, в том случае, если что-то пойдет не так. Пичкать абы чем, применять сомнительные методики и превращать сына в овощ я не позволю.

От спектакля, в котором актер и режиссер представлены одним и тем же персонажем, меня отвлекает звук открывающейся двери.

А вот, собственно, и сам отпрыск явился.

— Выглядишь отвратно, — сообщаю с порога. — Какие-то проблемы?

— Проблема тут одна, твой гребаный «санаторий», — зло отвечает он, отодвигая стул.

— Все лучше, чем хлебать баланду за решеткой.

— Та решетка нравилась мне куда больше, чем эта. Но тебе ведь плевать, — усаживаясь, сообщает ядовито. — Сбылась наконец мечта, н-да?

Ухмыляется, идиот.

Сына, помещенного в стены дурки, в моих мечтах точно не было. Да, не раз хотелось отмудохать. Сослать золото добывать или лес рубить в Сибири. Колонией не раз пугал, когда отмазывал ото всякого дерьма, но все это так, для проформы.

— Напомнить, чем закончился твой опыт пребывания в СИЗО? — прислоняюсь спиной к подоконнику.

Недовольно кривит губы и хрустит шеей, а я вспоминаю видеоролик, который прислал мне дежурный посреди ночи.

— Как дела вообще? С Покровским поладили?

Знаю, что нет, но хочется его самого послушать. После перевода в психушку хоть разговаривать со мной начал. До этого в СИЗО с упорством барана хранил молчание.

— Бесит меня твой Фрейд.

Неоднозначный ответ. Уже неплохо…

— Кудри где? — интересуюсь, оценивая его новый, непривычный для меня имидж.

— Сбрил, — равнодушно пожимает плечом.

— Ну и дурак, — не могу сдержаться.

Нет ну на хрена, спрашивается, надо было это делать?

— Тебе какая разница, — ощетинивается. — Не ты ли вечно отправлял меня к парикмахеру?

Чисто из зависти, да. Мои-то кудри начали покидать голову еще лет пять назад.

— Мать придет в ужас, если когда-нибудь это увидит.

— Тоже мне потеря потерь… — фыркает, скосив глаза на стопку книг.

— А на черта сбрил? — искренне любопытно. Всю жизнь ведь кучерявым ходил.

— На спор. Люди тут… интересные, — давит кривую улыбку. — Развлекаемся, как можем.

— Это тебе, — поясняю, замечая очередной взгляд нарика-книгофила, обращенный в сторону макулатуры.

— Верни назад, — командует холодно. Сам себе противоречит…

— Это из СИЗО.

— В смысле?

Тянется за одним из талмутов. Открывает на середине. Читает какие-то пометки, сделанные карандашом.

— Ну я так понимаю, это недошедшие до тебя передачки.

— Все равно верни, — упирается рогом.

Вот ведь морда противная, и как я при этом девчонке в глаза должен смотреть?

— Скажи ей, что мне это больше неинтересно.

Говнюк. Неинтересно, как же! А то я не приметил, как дрожали его пальцы, перелистывающие страницы.

— Так че там мать?

— В депрессии. К тебе сюда не поведу, а то придется оставить в соседней палате.

— Не надо было вообще ей говорить, — смотрит на меня недовольно. — Пусть бы дальше тусила в этой своей Италии.

— Не гони, все равно узнала бы от кого-нибудь.

— От кого?

— Я тебя умоляю. Слухами земля полнится.

— Очкуешь из-за пятна на репутации? — закидывает руки за голову.

— Собаки лают, караван идет, — заявляю деловито.

Заразил, падла, умными изречениями. Вечно ходил тяфкал под ухо.

— Суд над Каримовым состоится послезавтра? — откидываясь на спинку стула, уточняет как бы невзначай.

— Да.

Такое количество исков на моей памяти подано впервые. Каримов-старший уже подумывает о смене рода деятельности. Сынок поднасрал конкретно, столько грязных историй за спиной собрал…

— Почему заседание переносили?

— Обстоятельства.

Нарочно отвечаю односложно. У него ж башню рвет, из-за того, что он ни фига не знает.

Три. Два. Один…

— И как… она? Боится с ним встретиться в зале суда? — будто через силу спрашивает.

— Ей нечего бояться, я рядом. Да и вообще, гордись, Ян, соплей твоя девочка не распускает.

— Она не моя, — разглядывает сколы на поверхности стола.

— Ну и дурак, — повторяю скучающим тоном.

— Не лезь в это, — поднимает взгляд и предостерегающе сверкает глазами.

— Тебе не нужна, себе заберу, — сообщаю на полном серьезе.

— Ты совсем охерел, козел старый?! — с перекошенной мордой вскакивает со стула, бросается на меня и хватает за грудки.

Вот это я понимаю молниеносная реакция.

— Тихо, тихо, а то я сейчас санитаров приглашу, — склоняю голову чуть влево.

— Валяй…

— За нее хлебало мне начистил три года назад? — сам себе киваю. — Да-да… Я все вспомнил.

— Если ты хоть пальцем…