— Ты серьезно? — я нервно смеюсь. — Не заболел? Может, у тебя температура и ты бредишь?

Дотрагиваюсь до его лба.

— Ты меня услышала, — его пальцы перехватывают мою кисть, и взгляд становится жестким.

— Да с какой стати ты указываешь мне что делать? — выдергиваю руку.

— Я тебя предупредил, — цедит сквозь зубы.

— Хватит угрожать. Ты вообще понимаешь, насколько нелепо это звучит?

— Нелепость — что ты повелась, — презрительно морщится. — Из-за него электрика бросила?

Я не могу это слушать.

— Ты конченый идиот, Абрамов, — поднимаюсь со скамейки. Он тоже встает. — Дай пройти.

— Не удивляйся, Даша, если Лавринович вдруг исчезнет, — вкрадчиво шипит в самое ухо, дернув за локоть к себе.

Поднимаю голову. Понимаю, что человек, стоящий рядом, способен на что угодно, но внутри горит такой протест… Хочется тупо его ударить. Клянусь!

— Лучше бы ТЫ снова исчез. И желательно насовсем, — отвечаю я ледяным тоном.

Между нами повисает пауза, а потом он выдает это:

— Я никуда не исчезал… Знаю, где ты жила, где училась, куда ходила по средам и субботам, — чеканит зло, внимательно наблюдая за моей реакцией.

По взмокшей спине бежит холодок.

— Ты… следил за мной? — застываю, в ужасе распахнув глаза.

А потом до меня внезапно доходит… Я часто замечала одну и ту же машину у себя во дворе, но точно знала, что никто из соседей на такой не ездит. Даже Лешка как-то обратил на нее внимание.

— Черный «Мерседес». Твой? Твой, отвечай?!

— Мой, — кивает, соглашаясь.

Поверить не могу…

— И зачем? Зачем ты приезжал?

Я жду от него ответа. Потому что все это просто не укладывается в голове. Но он молчит. Молчит, мертвой хваткой вцепившись в мой локоть.

— И как долго? Как долго ты делал это?

— Неважно.

— Ну понятно, — печально усмехаюсь. — Непосильная задача — быть честным до конца.

Пора бы привыкнуть, этот парень всегда остается собой. Ни разу за то время, что мы встречались, он не сказал мне того, что я так жаждала услышать.

— Я здесь из-за тебя, неужели не ясно? — произносит несколько раздраженно.

И, похоже, сам не до конца осознает, что говорит.

— Мне все равно, почему ты здесь. Я только прошу оставить меня в покое. Или, может, ты считаешь, что сделал недостаточно? Недостаточно для того, чтобы растоптать и унизить меня?

— Арсеньева…

Ненавижу.

— Все случилось так, как ты обещал. Из-за тебя моя жизнь превратилась в самый настоящий ад. Признаю, сама виновата, но только в том, что имела глупость связаться с тобой.

— Ты пошла в это чертово кафе! — стискивает челюсти. В глазах плещется неистовая ярость. — Я просил тебя остаться дома. Просил ведь!

Встряхивает за плечи. Прожигает кислотным взглядом.

Больно. Как же больно все это вспоминать, но я через силу улыбаюсь.

— Отомстил?

Спортзал почти опустел, и на меня начинает давить наше уединение.

— Легче стало? — спрашиваю смело.

Глаза в глаза.

Будет лгать? Или скажет правду?

— Не стало…

Вижу, как тяжело ему даются эти откровения, но ничего с собой поделать не могу. Отчего-то испытываю некую степень удовлетворенности. Если ему хоть на сотую долю было также мучительно больно, как и мне, то я только рада. Это ведь доказывает тот факт, что не все мертво там, у него внутри. Возможно, когда-нибудь кто-то еще рискнет и попробует растопить его ледяное сердце. Но это точно буду не я… Выхода из той ситуации, в которую мы попали, просто нет. Такие отвратительные вещи не прощают.

— Не хочу тебя видеть, честно. Ты поступил со мной подло, низко и жестоко. Нет оправданий. Я никогда не прощу…

Мне нравится, что мой голос не дрожит, подобно коленкам. Слишком много в нем безысходности, острого разочарования и обреченности.

— Я и не просил тебя об этом, — кривит губы. Губы, которые я уже никогда не поцелую.

Страшное слово «никогда». Но именно так я для себя решила.

— Как ты там сказал Роме? — пододвигаюсь к нему чуть ближе, касаюсь пальцами его скулы и медленно поднимаю глаза. — Доверие, как девственность, теряют раз и навсегда…

Я в медкабинете. По той причине, что Ритка снова упала в обморок. Уже второй раз за неделю. Прямо в холле у гардероба. Сидит вон белая, как полотно. Ни кровиночки на бледном лице…

— Ну давай, дорогая, рассказывай, как самочувствие?

— Мне… немного лучше.

Медсестра подает ей стакан воды.

— Сейчас измерим пульс и давление. Градусник доставайте, пожалуйста.

Я сижу напротив и нервно кусаю губу, внимательно наблюдая за ее манипуляциями.

— Ели сегодня что-нибудь?

— Нет, — нехотя отзывается Бобылева. — Не хочется.

— А время пятый час! — строго смотрит на нее женщина. — Вы принимаете сейчас какие-нибудь лекарства?

Ритка мнется и тянет с ответом. Это меня настораживает.

— Не принимаю, — опускает глаза на свои короткостриженные ногти.

Она всегда так делает. Когда говорит неправду.

— У вас учащенное сердцебиение, значительно повышено артериальное давление. Рекомендую посетить врача.

— Простите…

Ритка резко вскакивает с места и еле успевает добежать до раковины. Рвать ей, извиняюсь за подробности, нечем, но меня реально пугает то, что я вижу. Ее же прямо-таки выворачивает!

— А еще советую купить тест. Так… на всякий случай.

Бобылева перестает дышать.

— Какой тест? — озадаченно смотрю на медработника.

— На беременность, милочка, какой же еще, — вздыхая, качает она головой.

До общежития едем в полном молчании. На такси. Уж слишком мне не нравится Рита. Переполненный, душный автобус точно усугубил бы ее состояние…

Как только оказываемся в нашей комнате, она, не раздеваясь, забирается под теплое одеяло и отворачивается к стенке. Вопросов не задаю, тороплюсь приготовить ужин, и потом мне даже удается разбудить ее и заставить поесть. Пусть немного, но все же, это лучше, чем ничего.

Когда я наконец хочу начать непростой разговор, в дверь стучат, и она тут же распахивается. Типичная привычка общажных постояльцев — заходить без спроса. Не закрыто ведь!

— Салют соседям! — бодро здоровается с нами Катька. Та самая Катька, по прозвищу Кулак. — О, плов точите? Приятного аппетита!

Гипнотизирует взглядом сковороду, стоящую в центре стола и недвусмысленно облизывает губы.

— Тебе положить, Кать? — предлагаю из вежливости.

— Ага, пахнет просто обалденно! На весь коридор, — усаживается напротив. — А ты че, Бобылыч, нос повесила?

— Рита плохо себя чувствует.

— А ты, кстати, писец как похудела, подруга! Хера се… — внимательно разглядывает Риту, медленно плетущуюся к своей кровати.

— Кать, — интонацией намекаю на то, что не стоит сейчас ее трогать.

Ставлю перед ней тарелку, и она довольно потирает ладони.

— Не, я б не смогла ради талии отказаться от вкусной жрачки. Плевать на складки, целлюлит, живот… Кому надо, тот полюбит меня и такой, — беззаботно отмахивается, отправляет в рот соленый огурец и ныряет ложкой в плов.

— Ну как? Вкусно?

— Угу. Это я удачно зашла! — широко улыбается соседка.

— А зачем зашла, Кать? Ты что-то хотела?

К нам в комнату Кулак наведывается нечасто. У них с Ингой, как бы так помягче выразиться, обоюдная неприязнь. Вершинина умудрилась поругаться с ней еще в день своего заселения. И с тех пор понеслось…

— Точнярус, — Катька поднимает палец вверх. — Совсем из головы вылетело! Там тебя внизу какой-то парень разыскивает. Не Серега.

Не Серега…

Сердце пропускает удар.

— Меня?

— Ну да. Мрачноватый такой тип. Симпатичный, но выглядит так, как-будто торчит, — сообщает она полушепотом. — Ты с ним поосторожней.

Чего?

— Погоди. Черноволосый? Кучерявый, с серьгой в ухе? — уточняю, нахмурившись.