— Как же! — тихо хмыкает Рита, крепче меня обнимая.

— Так и есть, Бобылева! Я вот не хочу, чтобы моя подруга была связана с тем, кто попал за решетку! Сегодня он взялся за нож и хладнокровно отомстил врагам, а завтра? Что будет завтра? Есть гарантия того, что она сама от его рук не пострадает?

— Что ты такое говоришь! — смотрю на нее и не верю собственным ушам.

— Мало ли, чего от него можно ожидать. Лично мне страшно, — в защитном жесте обнимает себя руками.

— Ночевать у него тебе не было страшно! — язвительно подмечает Рита, протягивая мне пачку салфеток.

— Так я ж не знала, на какие вещи он способен, — оправдывается, цокая языком.

— И тем не менее…

— Ой, Бобылыч, ты че такая дерзкая стала, а?! Гормоны в голову ударили? — начинает злиться брюнетка.

— Просто бесит, что ты так быстро переобулась. В СИЗО попал — прошла любовь, завяли помидоры.

— Они завяли, Бобылыч, потому что я не привыкла быть третьей лишней. Ясно тебе? — чеканит по слогам.

— Пфф… Когда тебя это останавливало?

Они ругаются, а я даже вмешаться не могу. Не в состоянии воевать и быть парламентером тоже.

Стискиваю пальцами салфетку, закусываю губу и молча смотрю в одну точку. Казалось бы, совсем ни к месту, но меня опять захлестывает волна черной ревности. Как представлю его с ней, так дурно становится. Кровь ритмично громыхает в висках. Под ребрами колет так, что ни вдохнуть, ни выдохнуть.

— Ничего между нами не было, — доносится до меня приглушенный голос Инги.

Поднимаю на нее растерянный взгляд.

— В гостиную спать отправил, — закатывает глаза и поднимается со стула. — Еще и заявил, что ему надо видеть под собой и над собой конкретного человека!

Заводится. Пыхтит. Принимается мерить шагами комнату, а у меня в голове эхом звучат ее слова.

— Мисс Ростов, тебя отшили, что ли? — хохочет Бобылыч. — Ну дела…

— Отстань. Подумаешь, — деланно-равнодушно отмахивается Инга. — Не очень-то и хотелось. А теперь вообще уверена, Бог отвел. С таким ненормальным связываться — себе дороже.

— Перестань. Это он из-за Дашки так! Ты же помнишь, как его ломало тут, когда она уехала.

— И что теперь? Кому от его мести легче стало? Может быть ей? — тычет в меня пальцем.

Взгляд сам собой опускается на букет цветов, стоящий у окна в большом ведре. Ритка спасла…

Бутоны раскрылись. Идеальные. Один к одному: пышные, насыщенно красного цвета. Такие убийственно красивые, что смотреть невозможно.

— Идиот. Всю жизнь себе сломал, — печально заключает Вершинина.

Рыдаю навзрыд. Потому что так и есть. Сломал.

— И ей, похоже, тоже, — снова присаживается на стул и вздыхает.

Период сессии проходит для меня тяжело. Зубреж, книжки, конспекты… Из библиотеки практически не вылезаю. Как могу цепляюсь за единственную возможность отвлечься от мрачных мыслей, прочно обосновавшихся в моей голове. Мало помогает, но хоть как-то позволяет держаться на плаву. Стимул простой: плохо закроешь сессию — не видать стипендии. Завалишь экзамены — отчислят. Отчислят из академии — что тогда будешь делать?

В Новосибирск я точно возвращаться не планирую. Никто меня там не ждет, никто мне там рад не будет, а жизнь в столице она, знаете ли, довольно дорогая. Снимать квартиру — уже значительная трата. Со своим неполным окладом я вряд ли потяну. Да и вообще, получить образование необходимо. Хотя настолько все это сейчас ушло на второй план…

Вскидываю вверх руку с часами и торопливо сбегаю по лестнице вниз. Отдаю номерок гардеробщице и прикидываю, сколько времени уйдет на дорогу.

— Дарин! — окликает меня знакомый голос.

Останавливаюсь и оборачиваюсь.

— За тобой не угнаться! — шагая в мою сторону, широко улыбается Лавринович, появившийся буквально из ниоткуда.

— Доброе утро, Денис Андреевич, — здороваюсь, забирая свою куртку.

— Уже отстрелялась?

— Да.

— Как у тебя дела? — подходит ближе и встает напротив.

Преподаватель, как всегда, при полном параде. Идеально выглаженные стрелочки на брюках, фирменная рубашка от известного бренда. Шлейф элитного парфюма.

— Нормально, — выдавливаю через силу.

Ненавистное мне слово употребляю теперь чаще, чем кто-либо.

— А по виду не скажешь…

Конечно не скажешь. Мне плохо. Очень-очень плохо.

— Меня тревожит твое состояние, Дарина, — хмурит брови и внимательно всматривается в мое лицо.

— Все в порядке.

— Удалось пересдать философию? — интересуется, поправляя запонки.

— Да, как раз от Нижельского иду.

— Пять?

— Пять, — достаю из рюкзака карточку на проход.

— Молодец. Ты, кстати, не стесняйся, если вдруг понадобится помощь, — похлопывает меня по плечу и подмигивает. — Обещаю замолвить словечко.

— Спасибо, Денис Андреевич, но я привыкла решать свои проблемы самостоятельно.

— И это похвально, — одобрительно кивает.

— Извините, я спешу…

— Как себя чувствует Мария Сергеевна? — понижает голос до полушепота. Озирается по сторонам, словно боится, что его кто-нибудь услышит.

— Так сами бы навестили, да узнали, — заявляю я прямо.

— Как раз собирался, да все работа-работа, — шутливо отвечает на мой манер.

— Ммм…

Грустная улыбка трогает мои губы.

Лжец…

— Десять праздничных дней — чем не повод проведать дорогого человека? — все-таки срывается с языка.

— Я был в отъезде. Ты не спеши осуждать меня, — раздраженно стискивает челюсти.

— Что вы, я и не собиралась, это ваше личное дело. Мне просто показалось, что Мария Сергеевна очень ждала того момента, когда ее навестит кто-нибудь из близких.

— Не думаю, — хмыкает он.

— Поверьте, это так…

Ее и без того стабильно плохое настроение ухудшилось до критичной отметки. Женщина целыми днями находится у себя в комнате и никуда не выбирается.

— Между нами довольные сложные взаимоотношения, — зачем-то оправдывается передо мной он, — однако делать неверные выводы по этому поводу не стоит.

— Кто я такая, чтобы делать выводы. Когда закончится ремонт в квартире Марии Сергеевны? — прищуриваюсь.

— Ремонт в самом разгаре, — чеканит он сухо.

— Понятно.

— Кстати… — поправляет на мне шарф, и я несколько теряюсь от этого его жеста. — Хотел у тебя узнать, летом ты тоже в стардоме работаешь?

— Я работаю в геронтологическом центре круглый год, — отхожу на шаг, и он это замечает.

— Хотел предложить тебе кое-что более увлекательное, нежели времяпрепровождение в компании пенсионеров.

— Вы о чем? — спрашиваю настороженно.

— Везу своих выпускников на стажировку за границу, — деловито поясняет он, здороваясь с преподавателем латыни, проходящим мимо. — Могу и тебя туда пристроить. Языковая практика и море впечатлений обеспечены.

Ну с чего бы ему куда-то пристраивать первокурсницу? Ерунда какая-то…

— Благодарю за щедрое предложение, но вынуждена отказаться. Не дотягиваю до уровня ваших выпускников.

— Да брось, ты слишком строга к себе, к тому же…

— Денис Андреевич, — я вдруг с ужасом понимаю, что утонув в своей апатии, совсем забыла про обещание, которое так и не выполнила. — Марь Сергевна хотела бы повидать своего пса. Скажите, это возможно?

— Я ей о стажировке, а она про пса… — почесывает гладко выбритый подбородок.

— Ну так что?

— Алонсо в приюте. Ни у меня, ни у отца нет времени им заниматься.

И почему на ум приходят слова Филатовой…

«Полагаю, его, как и меня, вышвырнули за ненадобностью в подобное заведение».

Похоже, так и есть.

— Адрес приюта можете скинуть?

Работники центра «Хвостатое счастье» сообщают неутешительную весть: породистого Алонсо забрали уже через пару дней после того, как бывшие хозяева привезли его в приют. То есть четыре месяца назад…