На просьбу дать мне номер телефона нового владельца, естественно, получаю отказ.

— Конфиденциальная информация. Не положено разглашать личные данные, — невозмутимо объявляют мне.

— Да вы не переживайте. Собачка попала в добрые руки! — заметив мое огорчение, спешит приободрить женщина-волонтер, работающая в этой организации.

— Хорошо, если так, — расстроенно вздыхаю и уже собираюсь уходить.

— Вон там на стенде есть снимки. На одном из них ваш Алонсо. Вполне себе счастливый и довольный.

Иду посмотреть. Любопытства ради.

Представляю, как расстроится Филатова, когда узнает, что оказалась права. Даже думать не хочу о том, что придется рассказать ей правду. Смолчать ведь будет нечестно…

— О, если не ошибаюсь. Много животных поступает, всех и не вспомнить толком, но ваш был потешный. Глазища на выкате. Ах да, и с полным комплектом документов. С родословной, с паспортом прививок. Такое встречается довольно редко…

Поднимаю взгляд и несколько секунд удивленно таращусь на фотографию.

— Вот это он, верно? — пищу не своим голосом.

— Ну вроде да.

— Спасибо большое! — устремляюсь к выходу и достаю телефон, чтобы набрать Беркутова.

Просто не может быть, чтобы мне так повезло!

Москва — огромный город, но как же, все-таки, тесен мир!

— Проходи, — моя бывшая одноклассница Сашка громко визжит. — Я так рада, что ты здесь, Арсеньева!

Неловко топчусь на пороге, но она принимается расстегивать молнию на моем пуховике.

— Разувайся, я чайник поставила и купила во французской пекарне эклеры. Такие, что пальчики оближешь!

— Да я ж на минутку, — смущенно на нее смотрю.

— Ага, ну щас прям. Сто лет не виделись! Давай-давай, быстро снимай сапоги.

Приходится подчиниться, потому что Харитонова явно настроена весьма решительно и отпускать меня не намерена.

— А где песик? — аккуратно ставлю ботинки в угол прихожей.

— Песик живет в другом месте. Мы с тобой чуть позже поедем его забирать.

— Ты тоже кому-то отдала его? — уточняю с сожалением.

— Пффф, вот еще! Просто Гномыч теперь живет с Илюхой. Папа мне тут такой армагеддец устроил. У него ж аллергия случилась. Кто знал, что так будет, — тараторит, пожимая плечами.

— Красиво у вас, — осматриваю хоромы Харитоновых и про себя присвистываю.

— Да это мама у нас — сорока, — отмахивается Сашка. — Любит повыпендриваться. Ну знаешь, чтобы гости повосхищались и повздыхали. Ах, итальянская плитка! Ах, венецианское стекло! Ковры, привезенные из ОАЭ, китайский фарфор. Нам сюда.

Проходим через гостиную. По тем самым коврам.

— Какие красивые! — останавливаюсь около встроенного в стену морского аквариума невероятной красоты.

— Ага. Батя, глядя на них, медитирует и снимает стресс, — хохотнув, рассказывает она.

— Такой большой, — зачарованно наблюдаю за обитателями подводного мира.

Яркие, разноцветные рыбки всех мастей стайками кружат вокруг коралловых рифов.

Загляденье!

— Вот этих губастеньких люблю больше всех, — постукивает ноготочками по стеклу.

— Забавные.

— Ладно, идем, Дашка. Выпечка стынет.

Следую за бывшей одноклассницей и вскоре мы оказываемся на кухне: светлой, стильной и просторной.

— Садись, сейчас угощать тебя буду.

— Да не надо, Саш.

Но рыжая принимается суетливо хлопотать и уже пару минут спустя все готово к чаепитию.

— Только это, Даш, насчет собаки, — она присаживается напротив и ставит передо мной чашку, украшенную кристаллами сваровски, — я прониклась историей той одинокой бабуленции, но Гномыча отдать не готова. Повидаться можно, я не против, однако вернуть не смогу. Он же как сыночек нам!

— Я думаю, для Марии Сергеевны главное — это знать, что с Алонсо все хорошо.

— Ну и кличка, хоспаде! — закатывает глаза и хихикает.

Неотрывно гипнотизирую взглядом картину, висящую на стене. На ней изображена рыжеволосая Сашка, сидящая в поле посреди ромашек. Солнце ласкает нежную кожу, покрытую россыпью веснушек. Глаза блестят. На губах играет улыбка. И вся она, словно светится изнутри…

— Его, да, — не спрашивая, подтверждает мои предположения. — Я забрала картину, хотя изначально она предназначалась не мне. Ян отдал ее Илье. Незадолго до того…. как все случилось.

Под ребрами снова нестерпимо болит.

Смотрим друг на друга какое-то время, и она первой опускает глаза.

— Ты в курсе, да? — поглаживаю дорогой фарфор дрожащими пальцами.

— В курсе конечно. Во-первых, отец давно работает в органах, а во-вторых, Абрамов-старший, собственной персоной, приезжал недели три тому назад. Да-да. Не удивляйся. Они с батей вроде как по разные стороны баррикад, но дружескую связь поддерживают уже много лет.

— Ясно. Получается, что ты обо всем знаешь?

— В общих чертах, но ты не переживай, я — могила.

Киваю.

— Ты молодец, что тоже подала в суд. Про отпрыска Каримова я наслышана. Этого гаденыша отмазывали уже не раз…

— Толку… Опять ведь попробуют замять его дело.

— Не, Даш, тут уж вряд ли. А насчет Яна… Недаром Абрамов-старший требует переквалифицировать статью. Преднамеренное покушение на убийство — это они загнули. Ян, конечно, далеко не цветочек аленькой, но и не идиот последний.

— Саша, ему такой большой срок грозит, — зажмуриваюсь и сглатываю.

Нервы ни к черту. Как подумаю об этом…

— Ты не накручивай себя заранее. Главное, что Каримовский отпрыск вернулся к нам с того света.

— Слава богу.

Свечи и за его здоровье в церкви ставила.

— А скажи, Ян по-прежнему не идет на контакт с отцом? — собирает пышную гриву наверх.

— Нет.

— И со своим адвокатом?

— И с адвокатом. Ни с кем не разговаривает. Молчит и все.

Она кивает и в задумчивости закусывает нижнюю губу.

— И ты пыталась к нему приходить, — скорее утверждает, нежели спрашивает.

— Пыталась, — сглатываю и вытираю слезы рукавом толстовки. — Он даже не выходит ко мне. Отказывается.

Вот только позавчера дело было. Передала книжку и снова ушла ни с чем.

— Рома тоже самое говорит, — вздыхает она, закрепляя хвост резинкой. — Блин, вот хоть ты тресни, не могу представить Кучерявого с ножом в руках! Ян — тот еще отморозок, и я охотно верю в то, что он забил кулаками Каримова до полусмерти, но чтобы вот так потом подставиться…

— Боевой нож ручной работы принадлежит Руслану. Игорю Владимировичу удалось узнать, где он его приобрел.

— А вот это уже неплохо. Полагаю, Каримов хотел использовать его для самообороны, — повторяет она версию нашего адвоката. — Но не успел… Скушай что-нибудь, пожалуйста.

— Не могу, Саш, — признаюсь я честно. — Не лезет.

— Ладно, не мучайся, но чай-то выпей, он на травках. Немножко снимет напряжение.

Заставляю себя сделать пару глотков и отставляю кружку.

— Значит, Ян поступил туда же, куда и ты? — вопросительно вскидывает бровь.

— Да.

«Я здесь из-за тебя, неужели не ясно?» — эхом все еще звучит у меня в ушах.

— Я искренне надеялась на то, что его замучает совесть. Даже сказала ему об этом, — отщипывает кусочек от круассана. — Дурной, такую жесть наворотил тогда с тобой… Считай сам себе яму вырыл.

— Сейчас это не имеет значения, Саш. Важна только его свобода.

— Это да, — соглашается она со мной.

— Поверь, несмотря на то, что произошло между нами, меньше всего на свете я хотела, чтобы он сломал свою жизнь вот таким образом.

Вспоминаю то, что говорила ему — и волосы на затылке встают дыбом.

— Да все я понимаю, Даш. Как и то, что ты по-прежнему его любишь…

Молчу.

Мне нечего на это ответить. Потому что так и есть.

— Знаешь, как они с Ильей сдружились? — улыбается и берет меня за руку.

— Наслышана, — недовольно поджимаю губы. — Ты о том, что он втянул его в эту свою опгшную «бригаду»?

Улыбка тут же сползает с ее лица. Так же быстро, как появилась.