— Пап… — робко зову его, оказавшись рядом.

Он не говорит ни слова. Только осматривает мрачным взглядом с ног до головы и кивает в сторону подъезда.

Ну все… Не видать мне Питера как своих ушей.

И да, на этот раз домашним арестом мое наказание точно не ограничится…

Ночь выдается та еще… От родителей получаю, что называется, по полной программе. Выслушиваю полуторачасовую лекцию на тему своего девиантного поведения, а также… Во-первых, лишаюсь телефона и своего старенького ноутбука. Во-вторых, литературы, взятой из библиотеки, и в-третьих, разумеется, билета в Санкт-Петербург.

Эту несостоявшуюся поездку я горько оплакиваю до самого рассвета. Знала, конечно, что так будет, но, как говорится, надежда умирает последней. Что в итоге и случилось…

Расстроенная, разбитая и совершенно не выспавшаяся отказываюсь от завтрака и собираюсь в гимназию. Форма, портфель, сменка, быстрый равнодушный взгляд в зеркало.

— Время, Дарина, — отец недовольно показывает на часы.

— Иду уже.

Надеваю куртку, обуваюсь и снимаю с крючка связку своих ключей. Выхожу из квартиры вслед за отцом. С тоской замечаю, что мама не идет провожать нас и не желает мне хорошего дня, как бывало обычно.

После вчерашнего она со мной не разговаривает. Объявила самый настоящий бойкот, упрекнув в том, что я, цитирую: «капитально подорвала ее доверие».

Ох, и видели бы вы ее взгляд! Внимательный, острый, выражающий недоумение и вместе с тем самое настоящее осуждение. Сколько нового я о себе узнала! Мама в этот раз не поскупилась на обидные слова, задержавшись в моей комнате еще на добрых полчаса.

Я смиренно слушала, а она роняла слезы, сетуя и на новый город, и на новую школу, и на мальчика, с которым я (якобы) имела неосторожность связаться.

«Дожили! Шляешься по чужим квартирам! Без белья домой приходишь в ночь! Я не узнаю тебя!»

И все в таком духе.

Обидно. Но заслужила. Я прекрасно понимаю ее реакцию, ведь со стороны мое поведение и правда выглядит отвратительно.

— Давай чуть быстрее, — торопит меня папа, пока я уныло спускаюсь по ступенькам.

— Успею, еще целый час до начала занятий, — бормочу себе под нос.

— Я не успею, — недовольно бросает через плечо.

— Не поняла… — гипнотизирую взглядом его спину.

— Прибавь шагу, Дарина!

Все становится ясно уже совсем скоро, а если точнее, к тому моменту, как мы оказываемся на одной остановке и в одном автобусе. Это притом, что отцу на работу надо бы в другую сторону. Понимаете, да?

— Ты меня до школы провожать собираешься? — все-таки имею наглость спросить.

— Теперь туда и обратно либо со мной, либо с матерью. Это ясно? — отвечает, не отрывая хмурого взгляда от газеты, купленной в киоске.

— Ясно.

Да уж… В десятом классе приходить под родительским конвоем в школу — это самый настоящий позор.

Сникаю еще больше и прислоняюсь лбом к прохладному стеклу.

А может надо было рассказать родителям правду? О том, что один садист закрыл меня в шкафу, а второй — решил не выпускать оттуда до утра?

Вот только вряд ли родители поверили бы. Особенно если взять во внимание постыдную историю, которую поведал отец. Про телефонный звонок, нетрудно догадаться, кем совершенный…

И снова злость накатывает со страшной силой. Мне, вообще-то, не свойственны приступы гнева и ярости, но, клянусь, за вот эти грязные небылицы хочется выдрать Яну язык. Он ведь намеренно сделал это, в очередной раз продемонстрировав гнилую сторону своей души.

Ну что за человек такой!

Вспоминаю наш диалог и раздражаюсь лишь сильнее. Потому что понимаю: мои попытки раскопать в нем что-то хорошее и стоящее лишь усложняют мне жизнь. Честно, за тот месяц, что мы игнорировали друг друга, можно было бы, наверное, справиться с собой и своими неоднозначными чувствами, но… К несчастью, за этот период я обнаружила ряд веских и неопровержимых доказательств. Доказательств того, что мрачный Ян не честен со мной. И с собой, похоже, тоже…

— Идем, — голос отца выдергивает меня из плена неспокойных мыслей.

Поднимаюсь со своего места и тяжко вздыхаю. Надеюсь, он не собирается провожать меня прямо до КПП.

— Сколько у тебя сегодня уроков? — холодно интересуется, пока мы идем по аллее, усыпанной мокрыми листьями.

— Восемь, если считать с факультативом по английскому. В четыре тридцать волейбол.

— В шесть за тобой придет мать, — сообщает, бросив очередной взгляд на часы.

— Пап… пожалуйста, давайте без этого. Обещаю, я буду приходить вовремя, — предпринимаю попытку смягчить наказание.

— Это не обсуждается, — бескомпромиссно отрезает он. — Доверия к тебе больше нет.

До пункта КПП доходим в полном молчании. Уже собираюсь в очередной раз извиниться и попрощаться, но, к моему ужасу, отец отдает охраннику в окошко свой паспорт, а это может означать только одно — он идет в школу со мной.

— Ты к Элеоноре Андреевне? — догадываюсь я.

Игнорирует мой вопрос. Забирает документ и проходит через турникет.

Думаю, хочет сообщить моему классному руководителю весть о том, что я не еду в Питер.

Двор пересекаем быстро, но меня не покидает ощущение того, что все происходит очень медленно.

— Пап, в раздевалке куртку оставлю и покажу, куда идти, — расстроенно говорю я.

Можно делать вид, что я не замечаю насмешливые взгляды своих одноклассников, но черт… я же вижу, как они перешептываются, глядя на нас.

— Нам на второй этаж, — киваю в сторону лестницы, наблюдая за тем, как отец справляется с бахилами.

— Пельш сказала, что спустится меня встретить. Иди на занятия.

— Дашкет!

Вот только его мне сейчас для полного счастья не хватало!

Резко оборачиваюсь.

Беркутов неминуемо направляется прямо ко мне.

Черт.

— Надо поговорить.

— Не хочу я с тобой разговаривать. Уходи, — прошу, когда он останавливается напротив.

— Даш…

— Уходи, Рома.

С нажимом. Еще и глазами «красноречиво» стреляю.

Слепой, что ли? Не понимает, что наш диалог ну совсем ни к месту?!

— Даш, да послушай… — касается моей руки, но я спешу отстраниться, опасаясь того, что может подумать родитель.

— Не хочу разговаривать, — повторяю жестче. Практически по слогам. — Ни сейчас, ни потом.

— Я хочу, — слышу за спиной голос отца.

— Пааап…

— Значит так, — сгребает кулаком свитер парня и рывком тянет на себя. — Чтобы я тебя рядом со своей дочерью не видел!

— Пааап, пожалуйста, отпусти его! — пытаюсь влезть между ними.

— Вообще не отсвечивай рядом с ней!

Беркутов хмурится, но молчит.

— Ты понял меня, Рома? — нависает над одноклассником грозовой тучей.

— Я виноват, признаю, — парень примирительно поднимает ладони вверх. — Простите, как вас по имени-отчеству?

Рома, замолчи…

Неизвестно ведь, что выдаст.

— Мое имя и отчество тебе знать ни к чему, — взгляд отца темнеет. — Познакомиться ты можешь только с моими ботинками.

— Пааап, перестань, прошу. На нас же все смотрят!

Сердце колотится в груди как сумасшедшее, и я начинаю паниковать, ведь никогда не попадала в ситуацию, подобную этой.

— Немедленно отпустите ребенка! Вы слышите?! — громко требует появившаяся из ниоткуда Венера Львовна, наш методист по учебной части.

— Ребенка! — фыркает отец, разжимая кулак. — Я предупредил. Не приближайся к ней.

Замечаю столпившихся на первом этаже зевак и чувствую, как от стыда начинают рдеть щеки.

— Я понял, — мрачно отзывается мальчишка.

— Надеюсь.

— Элеонора Андреевна, ваш родитель? Немедленно успокойте и разберитесь в ситуации, — инструктирует моего перепуганного классного руководителя Венера.

— Да, конечно. Давайте пройдем в мой кабинет. Дарина, а ты на урок, — строго командует она, окинув меня обеспокоенным взором.