Спешу покинуть «сцену», оставляя позади всех участников конфликта. Ситуация вышла очень неприятная. Даже не ожидала, что папа может устроить такое на глазах у всех.

Присаживаюсь на свободный пуфик, один из тех, что стоят в рекреации. Закрываю лицо ладонями. Хочется разрыдаться, но я себе этого не позволяю. Так и сижу какое-то время, до тех пор, пока более-менее не успокаиваюсь.

Хорошо хоть у Беркутова хватило выдержки и интеллекта все это молча проглотить! Еще драки не хватало!

Встаю, расправляю юбку, делаю глубокий вдох. Поднимаюсь по лестнице на третий этаж, пересекаю стеклянный переход и сворачиваю направо. Там в дальней части коридора ожидают звонка мои «дружелюбные» одноклассники.

— Ну твой батя дает! — при виде меня смеется верзила Пилюгин.

— Чума, — комментирует Бондаренко, уставившись в телефон.

Неужели и заснять кто-то успел?

— А я и думаю, зачем папаша ее за ручку в школу привел. На разборки, оказывается, пришел, — хмыкает Марина Сивова, лениво пожевывая при этом жвачку.

Ну точно… Ее, на пару с Грановской, я видела на КПП.

— Беркута заложила? — спрашивает кто-то.

— Да небось нажаловалась предкам про ночное рандеву.

Уже даже об этом знают… Откуда?

— За своих мы и накостылять не против, — снова, чавкая, отзывается Сивова.

— Вообще ее папаша за рукоприкладство присесть на нары может.

Их язвительные комментарии летят в меня заточенными стрелами, но я стараюсь не обращать на них внимания.

— Заткнитесь уже. Даш, привет, ты как?

Камиль, пожалуй, единственный человек, которого я рада видеть этим утром. Но сейчас, увы, даже с ним я не в состоянии поддерживать непринужденный диалог.

Вкладываю телефон ему в ладонь. Иду дальше. Мне нужно найти исчадье ада, которое я смело могу винить во всех свалившихся на меня бедах.

Цыбин испуганно дергается в сторону. Видимо, взгляд у меня тот еще.

А вот и он… Буквоед проклятый!

Сидит на подоконнике, по привычке уставившись в книгу, и поднимает на меня глаза лишь тогда, когда я подхожу совсем близко.

— Арсеньева… Не задохнулась, значит? — насмешливо произносит он.

— Весело? — интересуюсь, прищуриваясь. — Весело тебе, да?

Равнодушно пожимает плечом и вот тут я не выдерживаю. Потому что внутри все кипит…

Совсем недавно Рома, занимающийся в секции по рукопашному бою, научил меня правильно наносить удар по лицу.

«Дашкет, бей не костяшками, а плоской поверхностью, сжав кулак как можно плотнее прямо перед самим ударом. Воот так, чтобы пальцы образовали эту самую плоскость. И еще… постарайся вложить в хук весь свой вес. Нужно задействовать одновременно руку, плечо, бедро. Наноси удар практически всем телом…»

Что я, собственно, и делаю.

Чей-то возглас. И гробовая тишина, которую нарушает звонок, разрывающий перепонки.

Вот знаете… всего пару секунд, а сколько удовольствия, наряду с болью, ты испытываешь! Восторг и гордость не передать никакими словами. У меня ведь недурно получилось. О чем свидетельствует нецензурная брань за спиной и в край ошеломленное лицо того, кому прилетело.

Ха! Синяк точно будет!

Абрамов явно не ожидал от меня чего-то подобного. Однако, надо отдать ему должное, он, вопреки всему, остается крайне спокойным. Пожалуй, его негодование выдают только излишне напряженные скулы.

Отталкивается от подоконника. Резким движением хватает меня за локоть и тащит в сторону туалета. Я и пикнуть не успеваю, не то, что воспротивиться.

«Бить будет, наверное…» — проносится в голове тревожная мысль.

— Вон пошли, — командует одиннадцатиклассницам, прихорашивающимся у зеркала.

Те, растерянно хлопая накрашенными ресницами, спешат исполнить его «просьбу».

Ладно, признаю, вот теперь становится страшно. Потому что мы с ним остаемся наедине. Еще и второй звонок звенит, оповещая о том, что сюда однозначно никто не войдет, ведь опаздывать на уроки нельзя. Жесткая система штрафов от учителей работает на отлично. Единожды рискнувший задержаться больше никогда не захочет этого повторить.

— Значит… руки распустить решила? — мрачно ухмыляется, прижимая меня к холодной зеркальной стене. — Я ведь себе тоже подобное могу позволить.

Сгребает пальцами ворот моей блузки и дергает на себя. Да так резко, что ткань жалобно трещит.

— Только попробуй, — отчаянно цепляюсь за его руку.

— Попробую, обязательно, — обещает он, опасно сверкнув глазами, на дне которых пляшут самые настоящие бесы.

Даже думать не хочу на тему того, что конкретно он имеет ввиду.

— Дрожишь. Краснеешь… — откровенно забавляясь, принимается комментировать вслух мое состояние. — Понимаешь да, о чем речь?

Излишне внимательно рассматривает мое пылающее лицо.

Ничегошеньки я не понимаю. Расстояние между нами не позволяет. Мозги мои не соображают от слова совсем. Слишком я напугана и взволнована одновременно. Он ведь не просто смотрит.

Его пальцы с нажимом скользят вдоль горла и вверх. Властным жестом зарываются в волосы, причиняя боль.

Вот он опускает голову, и мы теперь еще ближе друг к другу.

Это, черт возьми, так будоражит…

Его странный, обжигающий кожу взгляд задерживается на моих полуоткрытых губах. Всего на пару секунд, но это так переживательно, что я даже дышать перестаю.

Во рту мгновенно пересыхает, сердце отчего-то сбивается с ритма, а мелкие волоски на теле встают дыбом.

Все это сейчас так не вовремя! Отвлекает и сбивает с толку!

— Я устрою тебе персональный ад, уж больно настойчиво просишь… — угрожая, зло цедит он.

— Буду ждать с нетерпением, — нахожу в себе смелость ответить. — Тебе одному в своем котле вариться скучно, вот ты и пытаешься затащить туда всех вокруг.

— Превращу твою жизнь в кошмар, — игнорируя мои слова, обещает он.

— Охотно верю. Только вряд ли тебе станет от этого легче.

— Ты так считаешь?

— Хочешь знать почему? — демонстративно вскидываю подбородок.

Молчит. Ждет от меня ответа. И больше чем уверена, он ему не понравится.

— Думаю, правда в том, что Великий и Ужасный Ян Абрамов — самый настоящий трус.

Прищуривается.

— Он боится девчонки. Точнее, того, что к ней испытывает…

— Очень громкое заявление, Арсеньева, — произносит насмешливо.

— Да ну? — тоже прищуриваюсь.

Ловким движением извлекаю из рюкзака предмет, который самым наглым образом присвоила себе.

— Пару недель назад ты забыл свои творения в кабинете химии.

И да! Все-таки меняется в лице. Даже бледнеет от нахлынувшей ярости.

Ну еще бы! Это же, судя по всему, святая святых! И не дай Бог, кому-нибудь прикоснуться к этой вещи.

— Кто разрешал брать? — спрашивает колючим, ледяным тоном.

В его скетчбуке много зарисовок, выполненных карандашом, но вот незадача… крайние страниц двадцать посвящены лишь моей скромной персоне. Профиль, анфас. Портрет. Изображения до пояса и в полный рост. Пугающая детализация и сходство. И да, разумеется, я забрала один из рисунков себе. Настолько он мне понравился.

Это было после одного из уроков физкультуры. (Тогда еще погода позволяла проводить занятия на стадионе). Я сидела прямо на мягкой траве, слегка запрокинув голову назад. В наушниках играла музыка, рядом трещал Ромка, а я просто наслаждалась теплыми лучами осеннего солнышка, отчего-то решившего побаловать москвичей.

Если честно, я не встречала художника, который мог бы настолько талантливо перенести на бумагу то, что видит. Он даже мои волосы, развевающиеся на ветру, будто в движении изобразил…

Да, стоит признать, Ян, безусловно, очень талантлив.

— Знаешь, ты так отчаянно стремился убить мой интерес к тебе, что в итоге, именно это и случилось, — разочарованно качаю головой.

Я очень на него обижена. В особенности после вчерашнего.

— Про шары и подарок нарочно солгал. Ты ведь все забрал себе! — храбро выдаю я, грустно улыбнувшись. — К несчастью, у нашего общего друга слишком длинный язык.