— Остынь, щенок, и думай, что несешь! — резко обрываю его нелепые фантазии. Но он словно не слышит.

— Ты… только попробуй, — яростно дыша, цедит сквозь стиснутые зубы.

Ну понятно. Клинический случай. Могу себе представить, как его накрыло после просмотра тех снимков, и что вообще происходило во время потасовки. Хотя чего представлять, медицинское заключение избитого до полусмерти Каримова говорит само за себя. Это ему еще повезло, что обдолбанный какой-то дрянью был. Мне кажется, он только благодаря этому и выжил.

— За нож возьмешься? — троллю, прищуриваясь.

Отпускает жалобно потрескивающую ткань и отходит на шаг.

— Возьмусь, если надо будет, — обещает без раздумий.

— Провоцирую, а ты ведешься, — цокаю языком.

— Я предупредил тебя… — все еще угрожает.

— Для меня на хрен загадка века, что она в тебе нашла, — поправляю ворот рубашки.

— Заткнись.

— Это ж надо было так по-тупому просрать все…

— Свали, а? Просто свали.

— Кстати, Дарина о тебе даже не спрашивает.

Держится стойкий оловянный солдатик, хотя иной раз посмотрит так, что и без слов все в принципе понятно…

— Зато с Беркутовым — не разлей вода, — подаюсь чуть назад, на всякий пожарный. — Он ее уже и с родителями познакомил.

— Какого…

Ой, мать честная, аж затрясло бедного. Надо бы поосторожнее, а то опять в фазу обострения уйдет.

— Выдохни, придурь, он ей Савку привозит, — откровенно потешаюсь, но смех застревает в глотке, ведь Младший резко меняется в лице. — Познакомить пришлось, потому что Чудик мозги родичам вынес.

Молчит. Савелий — больная для него тема. Вон как передернуло. Агрессия куда-то испарилась. Острая болезненная тоска в глазах промелькнула.

Скучает. Вижу. Знаю.

— Ему хорошо с Дариной. Истерия по папе-Яну поставлена на паузу. Гуляют, рисуют, занимаются.

— А если у него приступ случится? — в голосе звенит беспокойство.

Мать-наседка херова.

— Не ссы, этот ваш краткий курс медподготовки Даша прошла. О всех лекарствах знает. Так что… незаменимых нет.

Поджимает губы.

Я знал, что его глубоко заденет эта фраза.

Стоим в полной тишине. До тех пор пока эту самую тишину не нарушает странный звук.

Выглядываю в окно. Шизик орет и бьется башкой о то самое дерево, с которым лобызался ранее. Правда успевает сделать это всего пару раз. Из-за угла вовремя показываются санитары.

Поворачиваюсь к сыну, облаченному в больничную форму.

Может, выкрасть его и отправить куда-нибудь в жопу мира, пока окончательно вот так же кукухой не поехал?

— Что? — сверлит меня подозрительным взглядом.

— Держи дистанцию с этими дегенератами.

— Это тебе не грипп и не ветрянка, — произносит насмешливо.

— Все равно на хер, — качаю головой.

В таком месте и здоровый человек свихнется. Что говорить про моего с нарушенной психикой…

— Мне пора жрать таблетки, — объявляет он сухо. — Матери и Савелию привет.

— Хочешь, с ним приду в следующий раз? — предлагаю, чтоб хоть как-то его приободрить.

— Спятил, тащить сюда ребенка…

— Он все равно не поймет.

— Не надо, — уже собирается уходить, но снова спотыкается взглядом о стопку книг.

И хочется, и колется, что называется.

— Выкину по пути, — надеваю пальто и забираю со стола передачку.

— Куда? Это мое, — выдергивает связку из рук, когда прохожу мимо.

Останавливаюсь напротив.

— Так если твое, то какого ляда отказываешься? — смотрю на него с вызовом.

И речь сейчас не о драгоценной макулатуре.

— Errare humanum est[19].

— Смешно слышать это от тебя, — плюется сарказмом в ответ. — Ты дал матери развод?

— Обойдется, — теперь моя очередь бычиться. Он затронул неподходящую для острот тему. — Ладно, Абрамов-младший. До встречи.

— Не скажу, что был рад тебя видеть.

Оборачиваюсь у двери.

— Меня внизу ждет Паровоз. Знаешь такого?

Тушуется, но всего на секунду.

— Он отвезет меня в одно интересное местечко. Догадываешься куда?

Думал, я не просеку, что те двое не сами по себе исчезли? Небось и Каримова изначально по плану ожидала та же участь.

— И что ты собираешься делать? — сощуривает один глаз.

— Начнем с конструктивной беседы, а дальше как пойдет. Понял?

— Понял.

— Все, давай. И это, сделай одолжение, патлы свои отрасти заново. Вот эту вот бритоголовую прическу поносить еще успеешь, — скалюсь и, хлопнув его на прощание по плечу, ухожу.

Покончив с формальностями, покидаю зал суда. В коридоре сталкиваюсь с Гальпериным, обрывавшим мой телефон накануне.

— Ииигорь!

Ответный кивок головы явно его не устраивает. Тащится за мной следом, выдает вопросы автоматной очередью.

— Ты что выиграл этот процесс? Реально? Как удалось?

Имбицил. Так удивляется, как-будто это — нонсенс. Я всегда выигрываю, и тот, кто со мной связывается, об этом знает.

— Поговаривают, что ты самую настоящую войну развернул против Каримова-старшего, — склоняется к моему уху и опасливо озирается. — Не боишься? Рыба-то крупная…

— На всякую крупную найдется та, что покрупнее, — отзываюсь равнодушно, не сбавляя ход.

— Свинью подложил ты ему знатную. Так просто он это не оставит. Будут проблемы.

Останавливаюсь и морщусь, наблюдая за тем, как он вытирает проступивший на лбу пот.

— Мои проблемы тебя касаться не должны, — пальцы обхватывают дверную ручку.

— Так я ж предупредить. Беспокоюсь! — наигранно обиженно дует и без того раздавшуюся вширь морду. — Как у сына дела?

Мразота. Даже не в состоянии скрыть свое злорадство.

— Ты не о моем пацане беспокойся, а о своем. Когда мебель начнет выносить из квартиры, будет уже поздно.

— Что. Что? — ошалело на меня таращится.

— Я говорю, за нарика своего трясись, — с удовольствием расшифровываю и наблюдаю за тем, как разительно меняется выражение его лица.

— Мой Толя… не такой, — поджимает губешки-вареники и раздувает ноздри.

Усмехнувшись, собираюсь войти в кабинет.

— Ты, конечно, профессионал своего дела, Абрамов, но, по-моему, не понимаешь, с кем связался…

Превозмогая неприязнь, приближаюсь к его лоснящейся физиономии.

— Спасибо за заботу, Виталик. Тронут. А теперь, сделай одолжение, исчезни, не то рикошет еще словишь.

— Ты… — растерянно приосанивается и поправляет очки.

Захлопываю дверь прямо перед его носом.

Жаба мерзкая.

Послабляю удавку на шее. Осматриваюсь.

В кабинете Оксанки стоит непривычная тишина. Разве что стук ее пальцев о клавиатуру с этой самой тишиной резонирует.

— Я закончил, — сообщаю, оставляя бумаги на столе.

— О, Игореш, ты уже? — отрывает сосредоточенный взгляд от экрана монитора.

— Эти копии Дегтяреву передашь.

— Окей.

— Как тут у вас дела?

— Хорошо, — улыбается Оксанка. — Только Дарина от всего отказалась. Кофе, чай, конфеты, задушевная беседа — все мимо, — вздыхает и косится на гостью.

Неудивительно. Стресс очередной испытала.

Девчонка сидит у окна. Теребит пальцами подол простого строгого платья. Бледная и прибитая пялится в одну точку.

— Спасибо, что приглядела за ней, Оксан.

— Было бы за что благодарить. Ты уже уходишь?

— Да. Арсеньева, поднимаемся, — гаркаю, разворачиваясь к двери.

Она послушно встает. Движется за мной призрачной тенью.

В коридоре пусто. Пока идем к выходу, не разговариваем. Уже на улице, спускаюсь по ступенькам и оборачиваюсь. Еще раз внимательно на нее смотрю.

— Ты как? В норме?

— Да, — сипит, а у самой подбородок дрожать начинает.

Во время заседания она держалась молодцом, но сейчас бомбанет, по-любому.

— Что за депрессия? Все прошло как надо, — предпринимаю тухлую попытку приободрить.

Издает что-то нечленораздельное, похожее на «угум» и закусывает нижнюю губу.