Рассказать ей обо всех способах, которыми мой собственный брат трахал меня.

— Он спустился, когда я был связан, — говорю я ей, голос срывается. — Он спустился, внимательно наблюдая за мной, обходя мою клетку, словно гребаный хищник, — я делаю дрожащий вдох и чувствую пульс Сид в ее животе. Я думаю о ребенке внутри.

Я думаю о том, как я надеюсь, что они совсем не похожие на ихнего гребаного отца.

— Я умолял его. Я, блядь, умолял его.

Я кричал. Мое горло пересохло, и даже для моих собственных ушей я звучал как дикий зверь. Я упёрся плечами в прутья решетки, пока он наблюдал за мной.

Мои хрипы были хриплыми, когда он смотрел на меня без эмоций.

— Помоги мне, — я повторял это снова, снова и снова. Я молил, стоя на коленях.

Я вспомнил, как меня впервые представили ему. С остальными. Я был тихим, замкнутым. Они были высокомерными, дерзкими.

Злыми.

После этого я не видел их всех вместе. Только когда я переродился. Пока Эзра не дал мне то, что мне было нужно, чтобы освободиться, чтобы открыть замок.

До того момента.

Люцифер стоял и смотрел на меня, склонив голову набок. Даже в темноте его темно-синие глаза, казалось, светились.

Мое сердце гулко забилось в груди, когда он уставился на меня, потому что я знал, что он не собирается помогать.

Я перестал умолять, но не мог остановить тихий плач, который вырвался из моих уст.

Потом он оставил меня. Не сказав ни слова, он оставил меня.

Когда я выбрался оттуда, он никогда не говорил об этом, за исключением той ночи, когда он на меня помочился.

Ноктем.

Тогда он насмехался надо мной.

«У тебя рука дрожит», он знал тогда, что он сделал со мной. Что он позволил случиться.

Он знал.

И в тот день, когда я нуждался в нем, он ушел. Поднялся по лестнице, не оглядываясь, с ухмылкой на лице.

И с тех пор я его ненавидел.

Слышать эти слова больно.

Я всегда знала, что было нечто большее. Я знала, что они ненавидели друг друга задолго до того, как я стала встречаться с Люцифером. Я знала, что гнев и ярость Джеремайи были направлены именно на моего мужа по причинам, которые я не совсем понимала.

Слыша их сейчас, зная, как Люцифер оставил его, я чувствую, как внутри меня что-то дало трещину. Трещина, ломающая меня, высвобождающая давление.

Давая мне разрешение.

Люцифер планировал убить меня той ночью. И я знаю, что Джеремайя все испортил. Я знаю, что он нехороший. Он способен на насилие, и много-много раз оно было направлено на меня. Мир ожесточил его, и я думаю, что он, вероятно, тоже родился немного не таким, как все, как он пугал меня, когда я росла. Держал меня с собой.

Запирал меня в своей комнате.

Но он всегда пытался защитить меня. И он знал ту сторону Люцифера, с которой я еще не сталкивалась.

Но я знаю, что мой муж тоже социопат, и мне нетрудно поверить всему, что Джеремайя только что сказал мне.

Я помню стакан, который он бросил мне в голову. Кокс на столе. Его руки, обхватившие мое горло.

«Заткнись, блядь», — говорил он мне не раз.

Он причинил мне боль.

Моему брату он сделал еще больнее.

Не говоря уже о руке Джеремайи, дрожащей в моей хватке.

Повреждение нерва.

Постоянное.

Люцифер мог остановить это, но он не сделал этого. Он, блядь, не сделал этого.

Я придвигаюсь ближе к Джеремайи, и он медленно поднимает голову, его взгляд насторожен, как будто он боится того, что я собираюсь сделать дальше. Я так много раз подводила его. Так много способов, которыми я отвергла его, что просто чудо, что он все еще хочет меня. Даже после того, что мы сделали, даже после того, как он пометил меня на кухне… Я видела страх в его глазах, когда сказала, что ему не придется жить без меня.

Я говорила это серьезно?

Я не знаю.

Но сейчас, когда я сижу на нем, колени по обе стороны от его бедер, его пах упирается мне в бедра, я знаю, что сейчас я имею это в виду. Кто-то должен его вылечить. Он так многого достиг. Он способен на многое.

Но его сердце нуждается в заботе.

Между мной и Люцифером все кончено. Я думаю, мы уже давно, очень давно закончили.

Он испоганил мою семью.

Свою собственную семью.

Он поставил кокс, женщин и все остальное выше меня. Я знаю, что ему тоже нужна помощь. Исцеление. Но он отказывается ее получить, а потом бежит к Джули. Чертовой Офелия.

К черту. Его.

Руки Джеремайи лежат на моей талии, он откинулся на спинку дивана, глядя на меня сверху, а я обнимаю его красивое лицо, наклоняя голову вниз, мои губы в сантиметрах от его губ.

— Мне так жаль, — шепчу я.

Он сглатывает, на секунду отводя взгляд, его пальцы глубже впиваются в мою кожу. Я сдвигаюсь на него, трусь о него, и он прикусывает губу, словно сдерживая стон, и снова поднимает на меня глаза.

— Не надо, — говорит он мне, и похоже, что он серьезно. — Я всегда просто пытался вернуться к тебе, сестренка, — он ухмыляется, его глаза сверкают в тусклом свете гостиной. Наверное, так не должно быть, но когда он называет меня так, я хочу его еще больше. — Всегда. Остальное дерьмо, которое мы пережили по пути? К черту.

Без лишних слов он хватает меня за бедра, поднимает меня и кружит нас так, что он оказывается сверху на диване.

— Боже, я хотел тебя так чертовски долго, — он убирает прядь волос с моего лица, и я вздрагиваю от его легкого прикосновения. — Иметь тебя сейчас… — он прикусывает губу. — Я не причиню тебе вреда, детка, — мягко говорит он, и в этих словах нет ничего лукавого. Ничего… жестокого. Но потом его губы растягиваются в ухмылку, глаза вспыхивают. — Если только ты не хочешь, чтобы я сделал это снова.

Я сглатываю комок в горле, не отрывая взгляда от его глаз.

— Хочу, — шепчу я, мой голос хриплый.

Он садится и тянет меня к себе на колени, так что я снова оказываюсь на нем. Теперь мы ближе друг к другу, и мои глаза, наконец, встречаются с его глазами, вбирая в себя его рельефные, загорелые мышцы. Его тело идеально, плотные мышцы, рельефный пресс и…

Шрам на его левом боку.

Приподнятая кожа, белая и бугристая.

Он отпускает мои руки, и я сдерживаю вздох, глядя на то место, куда Люцифер ударил его ножом. Я знала это. Я видела это. Но сейчас, в этот момент, это ощущается по-другому. Мой гребаный муж заколол его, зная, что со мной будет, если я потеряю Джеремайю.

Он снова переплетает свои пальцы с моими. Когда я встречаю его взгляд, в нем чувствуется боль. Я снова смотрю вниз, вижу вертикальные линии на его предплечье.

Для меня.

Все, что он когда-либо делал… это было для меня.

— Сид, — шепчет он, — ты уверена, что я тебе нужен?

«Ты заслуживаешь весь мир. Я сожгу его дотла, прежде чем позволю тебе иметь меньше», — я думаю о тех словах, которые он сказал мне в квартире Николаса.

Я роняю его руки, скрещиваю руки и стягиваю футболку через голову, позволяя ей упасть на пол. Я вижу, как его взгляд переходит на мою грудь, вниз по животу, набухшему от чужого ребенка. На имя, которое он вырезал на моей коже. Его.

Его грудь вздымается, почти касаясь моей, но я приподнимаюсь на коленях, стягиваю шорты, и когда мы оба полностью обнажены, кроме его черных трусов-боксеров, я легонько толкаю его назад к дивану.

Я кладу руки по обе стороны его бедер и ползу вниз по его телу, не сводя с него глаз. Медленно я снимаю с него трусы, бросаю их вместе с остальной одеждой, затем обхватываю пальцами его твердый член.

Я смотрю вниз, и мои глаза расширяются от того, какой он чертовски большой, и я снова и снова хочу, чтобы он вошел в меня.

Но сначала я хочу, чтобы ему было хорошо.

Я раздвигаю губы, когда его пальцы касаются моих волос, и он стонет, когда мой рот касается кончика его члена, дразня его. Этот звук — мужественный и полный желания — заставляет мой желудок трепетать, и мне требуется усилие, чтобы продолжать дразнить его.