Я стону, дергаю ее голову вниз, впиваясь зубами в ее нижнюю губу, ослабляя хватку на ее горле, так что я слышу ее вздох, когда чувствую вкус крови во рту, и она сжимается вокруг меня от боли.

Я кончаю в нее, снова и снова злясь, что моя сперма пропадает зря. Что я не могу испортить ее, разрушить ее тело, не так, как он уже сделал.

Она тяжело дышит, ее глаза смотрят на меня, ее руки снова обхватывают мое лицо, когда я прижимаю ее к стеклу.

Все в порядке.

Я знаю, каково это быть воспитанным двумя людьми, которые тебя на дух не переносят. Я не сделаю этого с ее ребенком.

Это будет наш ребенок.

Я смотрю на свое отражение в зеркале в ванной комнате. Синяки на моем горле, и я заканчиваю повязывать бандану вокруг него, хотя она мало что делает, чтобы скрыть их. Да я и не хочу.

В отличие от всех других случаев, когда брат ставил мне синяки, в этот раз я хотела этого. Я хотела, чтобы он наказал меня за ту боль, которую он испытывал все те разы, когда я отказывала ему. Я заслужила это. Всю эту гребаную боль. Я заслужила это, для него и для Люцифера.

Я закрываю глаза, думая о своем муже, мои руки тянутся к стойке, обвиваясь вокруг плитки, когда я склоняю голову.

Интересно, он все еще с Джули?

Думает ли он обо мне? Трахал ли он их обеих? Ненавидит ли он меня? Знает ли он, почему я сбежала?

Я думаю о Мейхеме и надеюсь, что он сказал ему правду. Что я любила его, Люцифера, так сильно. Так чертовски сильно, и поэтому мне пришлось уйти.

Он сходил с ума, находясь рядом со мной.

И даже несмотря на наши украденные моменты счастья… Я не знаю, почему я такая, какая есть. Почему я хочу убежать, когда у меня есть все причины остаться. Я не знаю, почему мне так чертовски трудно быть счастливой, довольной.

Может быть, потому что я думаю, что это никогда не продлится долго.

И кроме того… как бы ни был счастлив Люцифер, иногда он делал меня счастливой… в остальное время это был гребаный ад.

Моя рука опускается к животу, и страх снова и снова охватывает меня.

Не только от 6. Их здесь нет. Они могут найти нас в конце концов, но я знаю, что Джеремайя не позволит им дотронуться до меня. Он не позволит им, и он будет бороться за меня. Уничтожит их всех.

Но он — часть причины моего ужаса.

Он сказал, что будет растить этого ребенка как своего собственного. Я думаю, если он будет хоть немного похож на своего брата, он может убить его.

Трахаться с ним — это все, что я себе представляла.

Но интересно, смогу ли я теперь… просто выкинуть его из своей системы?

У меня такое чувство, что он бы мне этого не позволил. Почему я всегда хочу все испортить?

Я впиваюсь зубами в губу, ощущая вкус крови в том месте, где Джеремайя укусил меня сегодня утром.

Грубая кожа его имени на моем животе задевает мой указательный палец.

На долю секунды мое сердце падает.

Если Люцифер когда-нибудь увидит это…

Но он отпустил меня. Когда я сбежала, чтобы у него было пространство для исцеления, он, блядь, отпустил меня, будучи с Офелией. Джули.

И он позволил Джеремайи страдать.

Отвлекаясь от своих мыслей, я слышу, как заскрипела дверь.

За моими веками все словно потемнело, и я распахиваю глаза, не видя ничего в зеркале, которое исчезло из виду. В этой гостевой ванной нет окна, и, кроме того, уже наступила ночь. Риа, Николас и Джеремайя отправились в небольшой магазинчик в нескольких минутах ходьбы, чтобы купить немного хвороста для костра.

Николас убедил Джея пойти, потому что не хотел оставлять меня. Но он был немного под кайфом, его глаза были стеклянными, а улыбка постоянно застыла на его красивом лице.

Я сказала ему, что со мной все будет в порядке.

Теперь меня одолевает чувство тревоги.

— Джеремайя? — шепчу я, собираясь повернуться к двери в ванную.

Но в тот момент, когда я начинаю движение, рука накрывает мой живот, проникает сквозь пальцы, касаясь голой кожи.

Я вздрагиваю от испуга, мое дыхание сбивается.

Другая рука подходит к моему горлу, пальцы плотно обхватывают меня, но не совсем перекрывают доступ воздуха.

Я склоняюсь к прикосновению Джеремайи, но при этом вдыхаю.

Я чувствую разницу в теле, которое находится у меня за спиной, по сравнению с телом Джеремайи.

За спиной у меня худые мышцы, не такие, как у Джея.

И этот запах… хвои.

И никотин.

Мой пульс учащается, и рука, продетая через мою, плотнее прижимается к моему животу. Та, что обхватывает мое горло, напрягается.

Мягкое, теплое дыхание обдувает мое ухо.

Затем мой муж шепчет: — Скучала по мне, малышка? и моя кровь холодеет.

Он вернулся.

Она не двигается.

Она полностью застыла напротив меня, но я чувствую, как пульс пульсирует в ее горле, под моей рукой.

Я чувствую легкое вздутие ее живота, ее тонкие пальцы под моими. Я вдыхаю ее лавандовый аромат и почти стону. Мое сердце болит, мой собственный пульс неровно бьется в груди. У меня пересохло во рту, и я задыхаюсь.

Она здесь.

В моих объятиях.

Больше месяца я пытался жить без нее.

Больше месяца я пытался забыть ее.

Она не выходила у меня из головы. Даже прошлой ночью, с чужими губами на моем члене. С киской другой девушки на моем члене.

Я никогда не переставал думать о ней.

В этой темной ванной комнате, как будто ничего и не было. Как будто мы уехали вдвоем, провели время наедине, а теперь воссоединились, снова счастливы.

Но это не так.

Она. Блядь. Ушла.

— Так тихо, — говорю я ей, шепча на ухо. Дрожь пробегает по ее маленькому телу, и я улыбаюсь, подаваясь вперед, так что ее бедра упираются в стойку в темной ванной.

Я слышу гул голосов из коридора, но, к счастью, я не могу разобрать слов, так что она, вероятно, тоже не может.

Я понятия не имею, схватили ли они его прямо сейчас, но мне на это наплевать.

— Он трогал тебя, малышка? — спрашиваю я, чувствуя, как вздымается ее грудь, как ее живот поднимается и опускается под нашими руками.

Над нашим ребенком.

— Ты была плохой девочкой, Лилит?

Она не отвечает мне. Конечно, блядь, не отвечает, потому что если я что-то и знаю о своей жене, так это то, что она всегда плохая.

— Хм? — я провожу губами по ее челюсти и наслаждаюсь тем, как она дрожит в моих руках. — Ты позволила ему трахнуть тебя, любимая?

Я щиплю ее за ухо, и она хнычет, когда мои пальцы сжимаются на ее горле в предупреждении. Интересно. Она не была такой хрупкой до отъезда.

Если только… Мой желудок опускается, когда я думаю о том времени, когда я нашел ее в лесу. О синяках вокруг ее горла.

Но нет.

Они могли появиться у нее только в том случае, если она действительно трахалась с ним, а я знаю, что ей лучше знать об этом.

Она бы не стала.

Но я стал.

Она все еще не отвечает мне, и впервые с тех пор, как я начал спрашивать ее, желая услышать от нее, что это неправда, я чувствую беспокойство по поводу того, каким может быть ответ.

Может, я и не был, но она верна.

Она любит меня.

Она любит меня, не так ли? Она бы не разбила мне сердце таким образом. Она хотела, чтобы я отдышался. Вылечился. Чтобы получил помощь.

Я этого не сделал, но она этого не знает.

Она не знает, где я был. Что я натворил.

— Малышка, — предупреждаю я ее, чувствуя, как мой желудок выворачивается наизнанку, когда я думаю о его руках на ней. Его член внутри нее. Его пальцы на ее горле, когда она беременна моим чертовым ребенком. — Что ты позволила ему сделать с тобой?

Она больше не дышит. Ее грудь не поднимается и не опускается, как раньше, и это не потому, что я держу ее за горло.