Мне не нужна его помощь, чтобы справиться с моей женой, по той простой причине, что никто не может справиться с моей гребаной женой.

Я киваю, и они с Эзрой уходят вслед за Кейном на кухню. Это свидетельство того, что Эзра не расстроен больше из-за этого дерьма.

А вот я — да.

Потому что это означает, что кто бы это ни был, кто нацелился на нас, скорее всего, он не связан с Джеремаей, если только это не какая-то хреновая игра разума, в которую он пытается играть. Чтобы отомстить нам. Мне.

Глаза Сид закрыты, и я засунул руки в карманы, уставившись на нее.

Мав смотрит на меня, его руки все еще обхватывают маленькое тело Сид, но я не смотрю на него. Или на Офелию, которая не двигается с лестницы.

— Я хочу выбраться из этого дома, — говорит Сид сквозь стиснутые зубы. Ее брови нахмурены, ее маленькие сиськи поднимаются и опускаются прямо под рукой Мава, которая лежит на ее животе, одна рука на ее бедре, над шортами.

Я хочу, чтобы он убрал от нее руки прямо сейчас.

— Ты не уйдешь, — рычу я, впиваясь в ее лицо.

Ее глаза распахиваются, встречаясь с моими.

— Мейхем, — шепчет она, глядя прямо на меня, — забери меня отсюда и отведи к Джеремайе.

Я стискиваю зубы, поднимаю руку, словно могу причинить ей боль — и, черт возьми, я хочу, но не собираюсь этого делать — и Мав оттаскивает ее назад, подальше от меня.

Затем он крутит ее вокруг себя, его руки лежат на ее руках.

Я бросаю взгляд на ее задницу, маленькую, но круглую в этих черных шортах, и думаю о том, как хорошо было бы с ненавистью трахнуть ее, но я не хочу доставлять ей это гребаное удовольствие. А кроме этого? После того, как он побывал в ней?

Я, блядь, не хочу ее.

— Пойдем, — говорит Мав и обхватывает ее плечо своей татуированной рукой, глядя на меня, когда он тянется к двери.

— Я, блядь, не думаю… — начинаю говорить я.

— Да, это твоя проблема, — рычит он на меня, не сводя с меня взгляда, когда он открывает дверь и в доме раздается звон.

Я хочу разбить эту чертову сигнализацию и переломать кости всем, кто здесь находится.

Я сжимаю руки в кулаки и открываю рот, чтобы возразить, но взгляд Мава устремляется мимо меня на Офелию, все еще молча стоящую у меня за спиной.

— Вытащи ее из этого дома, или я вытащу ее по кусках, — рычит он.

— Ты знаешь, они могут прийти за ней тоже, — говорю я поспешно, не обращаясь к О. Я знаю, что он собирается уйти, знаю, что не могу его остановить, и вроде как не хочу.

Но все же. Мысль о ней, снова в чьих-то объятиях… это больно.

Мав ничего не говорит в ответ на мое предупреждение. Вместо этого он проталкивает Сид в дверь и захлопывает ее.

— Люцифер…

Я кручусь на месте, отсекая все, что Офелия собиралась мне сказать, когда я смотрю на нее.

Я должен отправить ее домой. Моя жена, очевидно, трахалась с Джеремаей, и эта мысль как удар по нутру. Мне хочется вырваться.

Мне кажется, что комната кружится.

Но я сделал с ней то же самое.

И все равно, зная, что она позволила ему прикасаться к ней, как я прикасался к ней? Если бы это был кто-то другой, если бы она трахалась с его охранником, или с чертовым лондонским Гамильтоном, или вообще с кем угодно...

Блядь.

— Иди в свою комнату, — говорю я О, проводя рукой по волосам и думая о коксе, который лежит у меня в комоде. — Я скоро приду.

Она обхватывает руками грудь, раскачивается взад-вперед на ступеньке. Я представляю, как она поскальзывается и падает. Сломает свою гребаную шею, и я представляю, какое удовлетворение я мог бы испытать, если бы это случилось.

Она была хорошим другом, одним из моих самых ранних. Но я не хочу ее. Мне кажется, я никогда не хотел никого, кроме своей жены, но она хотела только своего гребаного брата, а сейчас она уехала со своим настоящим братом, которого она… Тоже. Трахнула.

— Почему бы тебе не…

Я не даю О закончить вопрос. Из моего рта вырывается гортанный рев, когда я отворачиваюсь от нее, врезаюсь кулаком в стену с такой силой, что остается чертова вмятина и трескаются мои чертовы костяшки.

Ощущения хорошие.

Без удара я чувствую, как это больно. Я разжимаю руку, сгибая пальцы.

Затем я сжимаю их в кулак и снова бью по стене, пробивая гипсокартон.

У меня такое чувство, что я буду часто так делать, прежде чем все это закончится.

Звук, с которым кто-то зовет меня по имени, будит меня. Во рту пересохло, а в горле ощущается вкус железа. Глаза тяжелые, и мне требуется усилие, чтобы открыть их. Когда мне это удается, я не совсем понимаю, на что смотрю.

Татуировки на коже.

Имя.

Элла.

Спускается к поясу синих шорт и…

— Ангел, вставай.

Мои руки скользят под подушку, голова кажется… тяжелой. Я сглатываю, и на языке остается яркий вкус крови.

Моргнув еще раз, я провожу глазами по татуировкам, шесть кубиков, широкая грудь и… голубые глаза Мейхема смотрят на меня, его брови сошлись вместе, выражение лица зловещее. Перевернутый крест рядом с его глазами тянется вниз, его тощая челюсть сжата.

— Что…

— Мне нужно, чтобы ты встала через две секунды, или твой муж придет и сожжет мой гребаный дом, — он вздыхает, проводя татуированной рукой по лицу. Я вижу свое имя, и мой желудок переворачивается.

Он опускает руку и качает головой, пока я пытаюсь собрать достаточно сил, чтобы подняться.

Почему я здесь? Что, черт возьми, произошло…

С задыханием все возвращается ко мне.

Джеремайя.

Где Джеремайя?

Наверное, я спрашиваю это вслух, когда поднимаюсь на ноги, и комната кружится, потому что Мейхем подходит ближе к кровати, на которой я лежу, протягивает ко мне руку, но я отшатываюсь от его прикосновения, прижимаясь спиной к кровати, простыни крепко сжаты в моих кулаках.

— Где он? — спрашиваю я снова, осматривая комнату. Темный пол, темные стены, темные занавески только что раздвинулись, впуская поток солнечного света. Сколько времени прошло с тех пор, как Мейхем вывел меня из дома Люцифера? С тех пор, как я увидела Офелию, идущую из нашей спальни? Сколько времени прошло с тех пор, как Джеремайя был в этом…

Рука Мейхема обхватывает мою руку, рывком усаживая меня на край кровати. Я вскидываю голову, мои ноги свисают с матраса, и он делает шаг между ними, подносит другую руку к моему подбородку, наклоняя мою голову, чтобы встретить его взгляд.

Я все еще сжимаю руки в кулаки, челюсть стиснута так сильно, что болит, мысли кружатся в голове, грудь ноет.

Он все еще в этой чертовой клетке?

Он все еще там?

— Мне нужно, чтобы ты встала и оделась, — Мав дернул головой в сторону двери, — у Эллы есть кое-что, что ты можешь одолжить. Кстати говоря, она приготовила завтрак, и она очень расстроится, если ты его не съешь, ясно?

— Где, блядь, Джеремайя? — спрашиваю я, поднося руки к твердому торсу Мава, толкаясь в его сердцевину.

Его мышцы напрягаются под моими пальцами, но он даже не делает шаг назад. Его хватка на моей руке только усиливается, и только когда он говорит с хитрой ухмылкой на лице: — Осторожнее, Ангел, я видел, что он с тобой сделал.

Я понимаю, что на мне надето. Я смотрю вниз, Мейхем держит мое лицо слишком крепко, чтобы я могла опустить подбородок, но я вижу свои голые ноги. На мне безразмерная черная футболка, которая, должно быть, принадлежит ему.

Я вижу шрам на моем бедре, от моего мужа.

Но он говорит не об этом.

Он говорит о… инициалах Джеремайи, вырезанных на моей коже.

Он видел меня обнаженной. Переодевал меня.

— Да, — выдохнул он, и ухмылка исчезла, когда я снова подняла на него глаза. — Ты хотела начать третью мировую войну? — его светло-голубые глаза опускаются к моим губам, прежде чем он снова поднимает на меня взгляд.