Тем не менее, я чертовски голодна, все время, и после нашей размолвки в дверях моей комнаты, я не ела, готовая заткнуть его задницу.

Я не сделала этого.

— Мне не нужно драться. Я хорошо бегаю, если ты еще не заметил.

Но прежде чем я успеваю сделать два шага, его рука обхватывает мою грудь, притягивая меня обратно к его потному телу.

Другая его рука нащупывает мое горло, и дыхание покидает меня в спешке, как и прошлой ночью.

Я замираю, сердце стучит так громко в груди, что становится больно.

Я не могу дышать, особенно когда его рука спускается к моей обнаженной талии, его пальцы легко касаются моей кожи. Его хватка на моем горле крепкая, но не болезненная.

Пока не больно.

Он дышит мне в ухо, и мои глаза закрываются, когда я расслабляюсь от его прикосновений, ненавидя то, что я вовсе не ненавижу его. Ненавижу то, что чувствую его эрекцию, упирающуюся мне в спину, и хотя я не поцеловала его за три недели пребывания здесь, какая-то часть меня… какая-то часть меня хочет этого.

— Я хорошо умею ловить тебя, если ты еще не заметила.

От его слов по моей коже ползут мурашки, а горло сжимается под его пальцами. Я не могу сглотнуть. Не могу пошевелиться.

Я даже не уверена, что хочу этого.

— Ты должна знать, как защитить себя, детка. Если кто-то следил за тобой прошлой ночью… он может сделать это снова, — в его тоне слышится гнев. — Так что, — шепчет он, — сбежи от меня. Прямо. Сейчас.

Я думаю о ноже у моей кровати. Пистолет в этой самой комнате, на одной из скамеек для тяжестей. Николас наверху, вместе с другими охранниками моего брата.

Поскольку я улизнула, они не смогли бы защитить меня. Если бы Джеремайя не вернулся домой в нужное время, а Николас не стал меня искать, за мной могли прийти они.

Я стиснула зубы и сделала спокойный вдох.

Я практически слышу ухмылку Джеремайи у своего уха.

Мой первый инстинкт — сделать именно то, что я пыталась сделать последние несколько часов. Вырваться. Или схватить его руку, все еще обхватывающую мою грудь, его мозолистые пальцы все еще касаются моей голой талии. Но я борюсь с этим желанием, пытаюсь прислушаться к тому, что он сказал.

Мои ноги свободны.

Ничто не мешает мне бить ногами вверх, назад и…

Как только я пытаюсь, он обхватывает мою ногу, удерживая меня на месте, его рука крепко сжимает мое горло.

— Попробуй еще раз, — инструктирует он меня, его тон не насмешливый. Услужливый.

Я пытаюсь ударить другой ногой вверх, назад, но он оказывается быстрее, отбрасывая мою устойчивую ногу в сторону и выводя меня из равновесия. Мы оба теряем равновесие. Мы падаем назад, и крик вырывается из моего горла, но не от беспокойства за меня, а за него.

К моему удивлению, он не издает ни звука, и когда мы падаем на пол, я понимаю, что он приземлился на мягкие маты, которые он разбросал по цементному полу.

Он смеется, восхитительный звук, который я слышу не так уж часто. И в тот момент, когда мой собственный смех вырывается изо рта, он переворачивает меня так быстро, что у меня кружится голова, когда я ударяюсь спиной о мат, а он оказывается сверху, его руки лежат по обе стороны от моей головы.

Мое дыхание перехватывает в горле, смех замирает на кончике языка. Я тянусь к его предплечьям, под моими пальцами твердые и блестящие от пота мышцы. Я не знаю, почему я держусь за него. Не знаю, пытаюсь ли я отгородиться от него или хочу, чтобы он был… ближе.

Его колени находятся по обе стороны от моих бедер, и я просто благодарна, что он на них, а не вровень со мной.

Мои глаза скользят по его красивому лицу, по полным, раздвинутым губам, по капелькам пота, стекающим с его четко очерченной линии челюсти.

Я вижу мышцы на его шее, плечах, вниз по телу.

Он строен, высок, намного больше меня.

Быть под ним вот так — это то, чего я не должна жаждать, но не могу не… любить.

— Джеремайя, — шепчу я, сжимая пальцы на его предплечьях. — Что ты… —

он наклоняется ко мне, прерывая мои слова, его губы в дюймах от моих. Я чувствую его запах, чистый, как свежее белье, даже если он весь в поту. Все в моем брате идеально отполировано и аккуратно, как будто ему это нужно, чтобы скрыть гниль, которая есть в его душе.

— Мне нравится, когда ты подо мной, — тихо говорит он, его дыхание, похожее на зубную пасту, теплое на моем рту, прижимает меня. Втягивает меня внутрь. Заставляя меня сжимать бедра вместе. Закрыть глаза, чтобы не видеть его. Чтобы я могла притвориться, что этого не происходит.

Он мой брат.

Мой брат.

— Мне нравится, что ты не сопротивляешься мне, — его рот приблизился, почти касаясь моих губ.

Я впиваюсь ногтями в его предплечья, и он смеется, но не отстраняется.

— Это шаг, да, детка?

Я молчу. Я закрываю глаза, задерживая дыхание. Ненавижу себя за это. За то, что… хочу этого.

— Хорошая попытка сегодня, Сид.

Я чувствую отсутствие его рта над моим, и облегчение проникает в меня, но оно кратковременно. Вместо моего рта он проводит своими мягкими, полными губами по моему лицу.

— Но помни, ты никогда не сможешь бороться со мной, — его рот находит мое горло, и вместо того, чтобы оттолкнуть его, вместо того, чтобы сказать ему остановиться… я просто выгибаю шею назад, давая ему лучший доступ.

Он смеется на моей коже над моей покорностью. Его зубы скребут по впадине моего горла.

— Не потому, что ты недостаточно сильна, — он смыкает губы в поцелуе, втягивая меня в свой рот.

Я сдерживаю стон, сжимая его так крепко, что мне становится больно. Его мышцы напрягаются под моими пальцами, но он не говорит мне отпустить его.

— Ты самая сильная девушка, которую я когда-либо встречал, — говорит он мягко, его слова вибрируют в моем горле.

Бабочки прыгают в моем животе, желание течет по моим венам.

— Но ты же не хочешь, чтобы я остановился, правда, детка? — он снова закрывает свой рот на моей коже. — Я подожду. Я буду ждать, пока ты не сдашься. И когда ты сдашься? — он поднимает голову и смотрит на меня сверху вниз. — Когда ты сдашься, я сделаю тебя самой счастливой гребаной девушкой на свете, — его улыбка лукавая, и я знаю, что он еще не закончил. Он убирает мои волосы с лица, заправляя прядь, выбившуюся из хвоста, за ухо. — Но равенство нужно заслужить, детка. И пока ты этого не добьешься, ты будешь позволять мне оберегать тебя, — он проводит языком по моему горлу, и я закрываю глаза, чувствуя маленькие мурашки по телу от его тепла на моей горячей коже. — Позволь мне заботиться о тебе, потому что так поступают братья.

Я выложил деньги на стол в просторной задней комнате клуба, где мы решили устроить вечеринку Николасу, в качестве меры предосторожности. На случай, если Сид не сойдет с ума.

Пять штук, пятьдесят банкнот, обычная ставка за наезд на ничейного дилера. Если бы он держал свой поганый рот на замке из-за того, что нашёл подброшенное тело, которое он не должен был видеть, он бы дожил до второго дня рождения своей дочери на следующей неделе, а я бы сэкономил себе пять тысяч долларов.

Он этого не сделал, и его ребенку, вероятно, будет лучше. Он точно не стал лучшим отцом года, несмотря на его — анонимный — звонок в полицию.

Подняв взгляд, я вижу сестру, сидящую на кожаном диване у противоположной стены, ноги скрещены, руки тоже, выражение лица — вежливый интерес, когда Роман Торрес занимает место рядом с ней, протягивая руку, чтобы представиться.

Я все еще держу одну руку на пачке банкнот, другую на бедре, и эта рука сжимается в кулак, когда я вижу, как Сид и Роман пожимают друг другу руки, легкая улыбка украшает лицо Романа, на одной щеке появляется ямочка. Их контакт затягивается, и когда Сид наконец отстраняется, снова скрещивая руки, Роман наклоняется ближе, переплетая пальцы на одном колене.