Я начинаю сопротивляться, вдыхая под его рукой, чтобы набрать воздуха, пока еще могу.

Но он начинает смеяться, приподнимаясь и глядя на меня сверху вниз.

Это был неправильный поступок — вдох. Потому что все вокруг кажется нечетким, язык во рту толстый. Мои конечности тяжелые, и я не могу думать…

Ни о чем.

Нет ничего, кроме голоса в моей голове, который говорит мне, как только я открываю глаза, что я должна это сделать. Я должна сделать то, чего больше всего боится мой муж.

Я должна сбежать.

— Она тебе не сказала? — я спрашиваю Люцифера, его молчание нервирует. Единственный способ узнать, что он слушает, это его пальцы, впивающиеся в мою кожу, и его тело, прижимающееся к моему. — Элла не…

— Она ничего не помнит, — наконец говорит он сквозь стиснутые зубы. — Она сказала, что заснула на диване, а проснулась под землей. С Мэддоксом.

— Я застрелила его, — шепчу я, закрывая глаза, расслабляясь под прикосновениями мужа впервые за долгое, долгое время. — Я, блядь, застрелила его, но он…

— Жив. Он жив, — слова Люцифера — это рычание. Его рот приближается к моему уху, и я застываю в ожидании. — Но знаешь что, малышка? — он прижимает свой рот чуть ниже моего уха, к моей шее. — Это ненадолго.

Я сглатываю комок в горле, когда его руки обхватывают меня, притягивая обратно к себе.

— Ты не знал? — спрашиваю я его. — О…

— Я знал, что они привезли тебя туда. И Рию тоже, в наказание за Мава. Я думал, что это часть Ноктема. Я не знал об угрозах, — выдохнул он. — Я думал…

Я пожевала внутреннюю сторону щеки, страх той ночи на мгновение вытеснил мой гнев на Люцифера. Мое горе.

— Ты думал, что я ушла, потому что ты приставил нож к моей голове? — я смеюсь, гнев возвращается.

Я вырываюсь из его объятий, и он отпускает меня, когда я поворачиваюсь к нему лицом.

Его взгляд останавливается на шраме над моей бровью.

— Да, — честно говорю я ему. — Это. Твои гребаные… наркотики, — я снова отступаю назад, мне нужно больше пространства между нами, чтобы я могла подумать. Он всегда делал это так трудно для меня. — Тот факт, что ты не хочешь справиться с этим дерьмом. Это…

— И как мне это сделать, малышка? — огрызнулся он, шагнув ко мне, прижав одну руку к груди. — Как, блядь, мне справиться, а? Пойти к гребаному психотерапевту и получить пулю в голову по дороге в его офис? — вена на его виске пульсирует на фоне бледной кожи, его голубые глаза полны чувств. Гнев. Разочарование. — Кто-то еще охотится за нами сейчас, за тобой.

— За мной всегда кто-то охотится, — бормочу я, но не отворачиваюсь от него, его рука все еще лежит на груди.

— Я не могу думать ни о чем, кроме тебя. Неважно, что я делаю, — он подходит еще ближе. — Неважно, кого я трахаю.

Я сжимаю челюсть так сильно, что становится больно, но ничего не говорю.

— Когда тебя не было, ты причинила мне боль, Лилит.

У меня мурашки по коже от этого признания.

Он прижимает руку к груди.

— Ты должна была остаться со мной. Не отворачивайся, помнишь? Ты не должна была так поступать со мной. Ты должна была, блядь, сказать мне…

— Я сказала тебе только сейчас, и что? — спрашиваю я его, наблюдая, как он опускает руку, его полные губы сжаты в линию. — Ты и его собираешься убить? Почему бы не распустить всю эту гребаную организацию? Как ты можешь быть согласен с тем, что все это происходит? Ты думаешь, они остановились на мне? Думаешь, я единственная маленькая девочка, которая пострадала? Изнасиловали? Думаешь, я единственная, к кому старик приложил руку из-за твоей гребаной семьи?

Он смеется, так горько, когда качает головой, проводя языком по нижней губе. — Это чертовски смешно, Лилит, слышать от тебя, — он подходит ближе, и я отступаю назад — танец, который мы танцуем с той ночи, когда познакомились. — От девушки, которая побежала прямо в объятия парня, который напал на нее и заставил меня, блядь, смотреть.

Он сужает глаза до щелей. Затем он поднимает средний палец и отступает от меня.

— Пошла ты, Лилит. Пошла ты.

Не говоря больше ни слова, он поворачивается и заходит внутрь, хлопнув дверью так сильно, что весь дом сотрясается.

Я слышу что-то за крыльцом, вижу, как охранник отступает к двери.

Я отталкиваю его, так же как мой муж отталкивал меня.

— Пошел ты, — рычу я на охранника, потом тоже иду в дом, слышу крики Люцифера и Маверика.

Мне плевать.

Я иду в свою комнату, захлопываю дверь и запираю ее, зарываю голову под гребаную подушку, когда слезы падают.

— Мы должны знать, кто сделал эти фотографии…

— Хватит болтать, Николас, — я не поднимаю глаз от бумаг на своем столе. Моя рука дрожит сильнее, чем когда-либо, на моих коленях, сжатая в кулак. Кошмары стали еще хуже. Прошла неделя с тех пор, как они пришли к нам. Несколько дней прошло с тех пор, как я положил губернатора Фила Купера в больницу.

Ему повезло, что он жив, но мне он был нужен именно таким. Меньше хаоса, когда он сможет вернуться на свой пост.

Кроме того, без члена он больше не прикоснется к другому ребенку, а со всем детским порно, доказательства которого у меня есть с его компьютера, благодаря Лазарусу, он не собирается говорить.

Тем не менее, прошла неделя с тех пор, как мы снова расстались. С тех пор, как чертовы Николас и Риа поехали на заправку, пока я таскал хворост в хижину. Нам нужна была зажигалка, или спички, или еще что-нибудь, чтобы развести чертов огонь.

Все эти годы я держал в кармане булавку. Надо было еще и спички добавить.

Прошла неделя с тех пор, как Люцифер Маликов и гребаный Маверик Астор набросились на меня, как пара гребаных пиздюков.

Неделя прошла с тех пор, как я использовал булавку, чтобы выбраться из этой долбаной клетки.

Она была в его доме.

Я слышал, как ее тащили обратно к Маверику.

И охранников тоже видел.

Чем дольше я жду, тем дольше это играет в моей голове. Тем больнее, что ее нет рядом.

Но если бы я пошел за ней тогда, безоружный…

Я хлопнул кулаком по столу, когда Николас снова открыл свой чертов рот, чтобы заговорить. Его не было рядом, когда он был мне нужен. Его не было там, когда он был нужен ей.

— Ты меня слышал? — спрашиваю я его, отбрасывая ручку. Мой почерк, отмечающий цифры на расходах на моем столе, мусор, но мне приходится использовать правую руку, потому что левая не работает.

Темные глаза Николаса сузились, челюсть сжата, ладони лежат на моем столе. Если он не отойдет назад через три секунды, я сломаю ему пальцы.

— Лазарь не делал этих фотографий. Не убивал охранника Элайджи. Синди, — говорит он, стараясь сохранить ровный тон. — Он мог помочь с котенком и взломом, но он не делал этих вещей. Она все еще может быть в опасности, потому что не только твой наемник все испортил. И прямо сейчас она снова с ним, — он делает глубокий вдох. — Я не хочу ждать, Джей. Мне это не нравится. Ты знаешь, что он с ней сделал.

Я вскидываю бровь, наклоняю голову, скрещиваю руки и откидываюсь в кресле. Я слышу, как она кричит мне, как я кричал ей. Я слышу, как они ссорятся.

Я вижу, как она бежит к грузовику, поднимая себя на ноги. Снова и снова в моем сознании.

— Я не знаю, что он с ней сделал. У нее не было шанса трахнуть…

— Этот шрам у нее на лбу? — спрашивает Николас, его голос смертельно опасен.

Моя кровь холодеет, и я сглатываю сжатие в горле.

— Он поставил его ей. У него галлюцинации.

Я сжимаю челюсть, стараясь не чувствовать этого. Боль. Я знаю, что у него галлюцинации. Я знал это еще до того, как Маверик сказал мне, что он ведет себя странно. Так Лазарь начал работать на меня, давая мне ценную информацию. Но я не знал о шраме, хотя и предполагал, что Сид мне солгала. — И откуда ты это знаешь?