И воспоминания у неё те же: она бежит от деспота-мужа, у неё годовалый сын и она беременна.

Но прошло почти четыреста лет, её сын умер, а ребёнок в чреве погиб и никогда не будет рождён.

И это она, Майяри, вернула её в тот мир, в котором у неё ничего не осталось.

Дослушав старика, женщина отпрянула, дико осмотрелась и наконец заметила, как постарел её муж. На глазах задрожали доселе сдерживаемые слёзы, и она с воплем бросилась на мужа и начала бить его маленькими кулачками в грудь. А обессилев, плюхнулась на колени и зарыдала в голос, разрывая сердце Майяри в клочья.

Первым в себя пришёл господин Шерех. За свою долгую и бурную жизнь он чего только не повидал и шуточки высших сил не были для чем-то совсем шокирующим. Рассудив, что бабушке Майяри, которую в общине давно и как бы насовсем похоронили, здесь уже не место, да и к визиту «родственников» она дела не имеет, старый консер подозвал высокого оборотня с широкими плечами и коротко стриженными то ли седыми, то ли серыми волосами – скорее седыми, если уж судить по морщинам – и попросил забрать женщину. Та рыдала, молотила кулачками по широкой груди, но, кажется, в своём горе даже не видела, кто это рядом с ней.

У Майяри на душе не то что кошки, барсы скреблись полусаженными когтями, и было совсем муторно. Для бабушки не существовало этих трёхсот девяносто трёх годов, и ещё вчера она держала на руках годовалого сына. А сегодня она уже оторвана от прежней жизни почти четырьмя веками.

Видят боги, Майяри этого не хотела.

Посчитав, что присутствие молодого поколения совсем не нужно, Шерех распорядился разойтись, разбить лагерь, а сам предложил старейшине Ирдару продолжить беседу в более спокойной обстановке. Тот, не отрывая глаз от уносимой жены, согласно кивнул, и Майяри в очередной раз задалась вопросом: о чём же он думает. Как можно быть настолько невозмутимым, что даже такие кошмарные потрясения, как появление казнённого внука и погибшей жены, заставили его только остолбенеть. Есть ли у него внутри что-то живое? А, может, душа способна закаменеть, как и тело? Ей мучительно остро захотелось узнать в конце концов, что творится на душе и в голове её непостижимого деда.

Но, наверное, это так и останется для неё загадкой.

Лагерь разбили вокруг общины. Палаточный городок разросся с невероятной скоростью, задымились костры, зазвенели котелки; шум голосов, смех и драконье рычание всколыхнули обычное спокойствие гор; а со всех сторон продолжали подтягиваться всё новые и новые «гости».

Майяри уже ничему не удивлялась. Усталость наконец навалилась на неё, и она покорно позволила Ранхашу отвести себя к костру. Только вцепилась в руку Ёрдела, чтобы брат опять не исчез.

– Идите сюда, – им приветственно замахал рукой Вахеш.

Над костром уже булькал котелок с кашей, а вокруг сидели Леахаш, незнакомый Майяри оборотень и Ирриван с наброшенным на плечи одеялом. Девушка невольно окинула взглядом голые ноги мужчины, и тот в ответ нехорошо прищурился.

Чуть поодаль на расстеленной шкуре лежала Плетущая Косы. Женщина всё ещё была без сознания, и над ней деловито хлопотал лекарь.

– Ребро сломано, – Вахеш поймал взгляд Майяри и сам с жалостью взглянул на бледную женщину. – Ну порядочки… И чтобы с ней потом сделали?

– А что она сделала? – истерику госпожи Зияреллы девушка пропустила.

– Напала на какого-то мужика. Он её вроде ударил, я немного позже подоспел, не видел. Видел уже, как он от неё как от Тёмного духа убегал. А потом её остальные и заломали.

– Ясно, – поморщилась Майяри.

Она не знала, что потом сделали бы с госпожой Зияреллой. В общине иногда появлялись те, кто хотел изменить существующие порядки – или в лучшую, или в худшую сторону, – чаще всего это были мужчины, более решительные или более охочие до власти. Смотря уж чего они хотели. Но они исчезали. Обычно тихо, но если успели себя проявить, то устраняли их показательно, как врагов общины. Когда она жила в общине, такого почти не происходило. Пару раз исчезали жители, чаще избавлялись от слуг, но пойди пойми, помогли им исчезнуть или горы сгубили. О более явных волнениях она слышала уже от деда, который рассказывал ей о вредности подобного поведения.

Девушка опять посмотрела на бабушку. Она сидела у соседнего костра и, устав отбиваться, просто плакала как маленькая, потерявшая родителей девочка. Седой оборотень старательно вытирал её лицо и что-то говорила, но она лишь всхлипывала всё яростней и безысходней.

– Дедушка Борвид, – кивнул на него Вахеш. – Наверное, знаешь его. Слышала по крайней мере. Это брат-близнец родного деда Ранхаша.

Майяри посмотрела на сидящего рядом мужа и прижалась к его плечу. Она чувствовала, что нужно подойти к этой незнакомой ей женщине и попытаться успокоить. Её наверняка пугает такое количество мужчин вокруг, пугает жизнь, в которую её так беспардонно выдернули, расстраивают потери и злит собственное бессилие. Но Майяри не могла подойти. Она боялась. Всё же это была совершенно незнакомая ей женщина, покой которой она случайно нарушила.

Ёрдел тоже смотрел на ревущую бабушку, но на его лице лежала тень капюшона и невозможно было понять, о чём думает.

Пока он не спросил:

– Она взрослая?

Вахеш, Леахар и незнакомый Майяри оборотень удивлённо посмотрели на него. Остальные же слишком устали.

– Это наша бабушка, – тихо ответила ему сестра.

– Я её не помню.

– Мы её не знали.

Господин Борвид попытался напоить плачущую женщину водой, но та яростно взбрыкнулась, выбила кружку из его руки и начала судорожно стаскивать с ноги сапожок. Оборотень с лёгкостью увернулся и от первого сапожка, и от второго и, присев на корточки, начал опять ласково уговаривать женщину сделать глоточек. Та его не понимала, боялась и злилась и от того вновь разревелась.

Госпожа Харана как-то в сердцах сказала, что Падуба вылитая бабка. Наверное, она имела ввиду всё же характер, потому что внешне Майяри мало на неё походила. Майяри была выше ростом и даже в нынешнем состоянии крепче телом. Да, цветом волос и глаз она, возможно, пошла в бабку, но это всё, что их роднило. Майяри была тоща от сложностей жизни, бабушка же была хрупка от рождения. Ни у одной сумеречницы не увидишь таких тонких слабых рук.

– Красивая какая, – заворожённо выдохнул Леахаш. – Как её зовут?

Действительно, очень красивая. Майяри не бывала такой красивой даже в свои самые благополучные года.

– Дирмайя, – угрюмо отозвалась она.

– М-м-м… что-то знакомое, – Вахеш задумчиво посмотрел в небо и охлопал карманы в поисках трубки.

– Ну да, – всё так же невесело отозвалась девушка. – Я взяла её имя, переставила-перевернула части, прибавила по букве в начале и конце, и вышла Амайярида.

– Серьёзно? – поразился оборотень. – Ты взяла такое приметное имя и надеялась, что никто не догадается?

– Да как раз наоборот, – поморщилась Майяри. – Ни один из моих побегов не был успешным, и я думала, что меня опять поймают. Дед бы обязательно догадался, что это за имя такое, и взбесился бы. Наверное… Но меня не поймали.

– И продолжила называться Амайяридой?

– Ну, – тут девушка малость смутилась, – я несуеверная, но это был мой первый удачный побег и… Ну я решила, что это имя, может быть, меня и оберегает.

Вахеш задумчиво посмотрел в сторону соседнего костра. На помощь господину Борвиду пришёл старейшина Гейер. Старик сам первым отпил из кружки – оборотень почему-то здорово смутился – и опять протянул её женщине. Та ещё помешкала, но, видимо, жажда её уже терзала, а слёзы иссушали тело, и она всё же начала пить.

Через пару минут господин Борвид заботливо распрямил её ножки, прикрыл одеялом и поставил рядом сапожки. И озадаченно почесал затылок, смотря на прикорнувшего рядом старика. А затем, вздрогнув, уставился на невесть откуда возникшего мальчишку Рийгана. Судя по нехорошо сузившимся глазам и затрепетавшим волосам, пареньку совсем не понравилось положение, в котором оказался его господин, и оборотень принялся громогласно уверять его, что сонное зелье совсем безвредно, а отоспаться после столь долгой дороги старейшине не мешало бы.