– Грянул с неба гром,

Вспухло поле ходуном,

И сверзился Гор-Гоём

В царство смерти голышом!

Ранхаш не очень хорошо посмотрел на музыкантов, а Майяри улыбнулась. Песенку о незадачливом Гор-Гоёме – в Санарише его звали Горем-Срамом – и его приключениях в стране мёртвых, куда он попал по пьяному делу, она слышала уже не раз. Мадиш часто горланил её с крыши школы, прячась там от наказующей длани мастера Лодара.

Они заняли стол, Ранхаш подозвал подавальщика и заказал травяного отвара и мясных закусок. Подавальщик покосился на дорогое платье Майяри, смерил взглядом Ранхаша и поспешил на кухню исполнять заказ. Множество взглядов тотчас устремились на девушку, которая сильно отличалась от девиц лёгкого поведения, а приличные ночами в такие места не ходили. Впрочем, взглядами и ограничились. Несмотря на то, что спутник её по мнению многих посетителей был мелковат, связываться с ним отчего-то не хотелось.

Майяри хищно осмотрелась, выискивая взглядом подходящего для драки кандидата. С Виканом это было очень даже весело, совсем не страшно, а уж как настроение поднялось у всех после шуточной потасовки. Музыканты, правда, играли дряненько, мадериду точно не вытянут, но и народную «козу» станцевать тоже приятно.

– Нам точно нужно быть здесь? – усомнился Ранхаш, осматривая пьяные лица. Ещё и музыканты как назло прервали вполне безобидную балладу о Гор-Гоёме и затянули пошлейшую песенку о блудливом храмовнике, которого вздумали наказать боги, но которых он сам…

Ранхаш так мрачно посмотрел на горе-менестрелей, что от одного только взгляда струны на инструментах должны были полопаться. Майяри тоже с осуждением уставилась на певуна.

– Гадость какая, – вырвалось у неё.

Сидящий неподалёку в шумной компании оборотень не расслышал её, но спьяну решил, что она чуть ли не восторгается, и подмигнул Ранхашу:

– Чувствательная песня̀! Бабы млеют и блазняются сразу, как заводишь её.

– На эту гадость? – скривилась Майяри.

В этот раз её расслышали.

– А чё… всё по… этой… по тонкости… по чувству… О! По романтишу!

– Что? И когда он с мужиком, тоже по романтишу? – насмешливо вскинула брови Майяри.

Оборотни за соседним столом загоготали, а ценитель хорошей музыки малость растерялся, не смог подобрать достойного ответа и отмахнулся:

– Да шо такая шикильда понимать может в уискусстве?! Ты ничаво музыкальнее сковороды в руках и не держала! А… Да уж не серчайте, господин, но неужто я правду утаивать должон?

Мужик икнул и опасливо покосился на Ранхаша, который глядел на него ой как нехорошо.

– Это я-то? – Майяри с достоинством вскинула подбородок и хищно раздула ноздри, почувствовав, что нашла подходящую кандидатуру для дальнейшей драки. – Эй, любезный, а ну-ка прервитесь!

Певец её не услышал, но прерваться ему пришлось: бандура вдруг рванула прочь из его рук, как в песне про барда, от которого сбежала лютня, застыдившаяся срамных песен. Коротко вскрикнув, он вцепился в корпус инструмента, но тот легонько тюкнул его грифом в лоб и уплыл к Майяри, вызвав удивлённую оторопь у хозяина таверны и вышибал и весёлый хохот у пьяного народа. Девушка ловко поймала инструмент, повертела его, огладила по спидняку и, перевернув, пощипала сперва короткие, а потом верхние струны.

– Ты умеешь играть на бандуре?

– Да, меня учили, – отозвалась Майяри, по старой привычке примериваясь к весу инструмента.

Легковато. Она всегда предпочитала тяжёлые породы дерева, и не потому, что они якобы были благозвучнее для её слуха. Не были. Зато занятия музыкой ненавидела не только она, но и охранники, о головы которых она ломала инструменты.

– Эй, а ну верни!

– Да буде тебе! – заступились за Майяри перед певцом сидящие рядом выпивохи. – Потренькает и отдаст.

Играть Майяри никогда не нравилось. Она не получала удовольствия от игры. Но увидев заинтересованный взгляд Ранхаша, внезапно ощутила азарт и желание сыграть. И не просто сыграть, а поразить своей игрой харена, понравиться ему.

Встав, она обошла стол и уселась на столешницу прямо напротив харена, упёршись ногой в стул между его колен. Взгляды всех тут же устремились на неё, и в зале повисла тишина. Майяри не спешила её нарушать. Подавальщик принёс и поставил на стол травяной отвар, и пар от стаканов и кувшина поднимался по обе стороны девушки, делая её немного похожей на Духа. Палец подцепил одну из длинных струн, и тишину расколол резкий высокий звук. Он вознёсся к потолку, гудением расползся во все стороны и затих. Майяри нежно погладила струны, едва-едва надавливая на них и вытягивая нежный-нежный звон. Легонько хлопнула ладонью по спидняку и запела, вторя себе неторопливым перебором струн.

– Отец мне небо, мать – гора,

Я рождена в вершине!

По серым склонам изо льда

Сбежала я в долину.

Меня палил гневной отец,

Бросала мать в пещеры,

Но вымыв стены и влетев,

Сбежала я в долину.

Я с ше-е-е-е-лестом, я с гро-о-о-хотом

Качусь по каменному дну, бросаюсь вниз по воздуху

И всё ищу… ищу… ищу…

Звук оборвался, словно бы отражая растерянность певуньи, но почти сразу же возобновился, причём бойчее и яростнее.

– Мой страшен гнев!

Страшна любовь!

Ужасна месть моя!

Я рушу скалы, рушу кров,

Лик матери морщиню!

Кидаю камни с высоты,

Схожу по склонам льдиной,

А из ущелий с глубины

Пугаю горным духом.

Я с ше-е-е-е-лестом, я с гро-о-о-хотом

Бегу с уступа на уступ, качусь-плетусь по камешкам

И всё ищу… ищу… ищу…

Треньк! Звук опять оборвался, но Майяри растерянной и вопрошающей не выглядела. Склонившись ниже, к лицу Ранхаша, она запела тише, с улыбкой:

– Долина ярко-зелена

И в пёстром цвете хороша,

Всё потому, что жизнь здесь – я,

Я – горная река!

Бегу, убью, смету, запру,

Но напою и оживлю.

Капризна я, но хороша!

Я горная река!

И с ше-е-е-е-лестом, и с гро-о-о-хотом

Я убегаю от горы, несуся, полная воды,

И всё ещё ищу.

Музыка умолкла, и Майяри с улыбкой посмотрела на Ранхаша. Вряд ли его поразила сама песня, слишком незамысловатая, но он смотрел на неё очарованным, немного замутнённым взглядом. Такого взгляда она у него ещё не видела.

– Эй, это не помощница харена?

Двое оборотней-сыскарей, расположившихся в дальнем углу зала, вытянули шеи и замерли.

– Ба, да там и сам харен!

– Слушай, тогда получается, правда, что он на ней жениться собирается?

– Да разве невесту в такое место потащишь? – засомневался товарищ.

– Да ты глянь, как смотрит!

Оборотни ещё сильнее подались вперёд, и как раз в этот момент губы харена изогнулись в улыбке, которая отразилась на щеках очаровательными ямочками.

– Ох ты ж, Заступник! – отшатнулись сыскари.

Довольная Майяри осмотрела приунывшие пьяные лица и всё же решила порадовать оборотней весёлой песней.

Уже знакомая музыка вмиг приободрила пьянчуг.

– С неба грянул гром,

И пошатнулся дом,

И Горе наш, Срамом

Как был позорно гол…

БАХ!!!

Дом тряхнуло, в воздух поднялась пыль, а из окон со звоном вылетели стёкла.

Ранхаш тут же вскочил на ноги, закрывая собой ошарашенную Майяри. Несколько протрезвевших оборотней схватились за ножи, кое-кто из пьяниц попадал на пол.

– Мой дом! – горестно взвыл хозяин. – Да что ж вы, пьяные твари, делаете?!

Майяри торопливо потянулась силами за пелену пыли, но ничего не нащупала и порывом ветра разогнала туман. Увидев ощеренную обломками кирпича дыру в стене, хозяин взвыл ещё горестнее, выхватил из-под прилавка дубину и пошёл выяснять, кто там посмел нанести ущерб его заведенью.