– Ох, госпожа, я же вам привёз кое-что! – спохватился хаггарес и бросился к костру, около которого, пугливо съёжившись, сидела Плетущая Косы.

Порывшись в мешке, оборотень с торжественным видом подступил к Майяри и протянул ей нечто квадратное и плоское, завёрнутое в ткань.

Сперва девушка непонимающе уставилась на подношение, потом отметила знакомую форму и с внезапным озарением вскинула глаза на лицо слуги. Тот улыбнулся.

– Молодец, благодарю, – с самым серьёзным видом Майяри выхватила свёрток и зажала его подмышкой.

– Рад служить, – искренне отозвался тот. – Вам очень пригодится, а то харен всё ещё злой…

Майяри упреждающе грозно зыркнула в ответ, и Казар послушно прикусил язык. Чудо, а не слуга!

К вечеру хайнес и харен вернулись с пустыми руками, но раздосадованными не выглядели. Кружась в небе, они заметили вдалеке других всадников – и предположили, что это хаггаресы, – но те, завидев их, поспешили убраться.

Радостная Майяри бросилась к мужу. Полчаса назад она закончила разговаривать с бабкой и теперь мечтала оказаться в объятиях Ранхаша.

Разговор не склеился. Бабушка немного понимала южносалейский, но говорить на нём не желала. Как выяснилось, Ёрдел не помнил, что когда-то знал язык предков, и говорить на нём не мог. Но понимал, что щебечет бабушка. Майяри же почти ничего не понимала, но простые фразы с горем пополам построить могла. Она честно пыталась и голосом, и выражением лицам показать, что готова оказать бабушке всякую поддержку, но та отнеслась к ним настороженно. Только к Ёрделу почему-то немного более благосклонно. Но всё же они попробовали поговорить.

Майяри кое-как рассказала про себя и брата, с помощью господина Гейера поведала всё, что знала о матери и отце. Рассказала про Имларда, посчитав, что бабушке лучше заранее знать, кто этот мальчик, а то привяжется, а потом расстроится. Госпожа Дирмайя в свою очередь рассказала, что её дом во Многоимённых землях, не поведала, правда, где именно. Она считала, что ей двести два года – Майяри ужаснулась её юности, – и где-то там у неё осталась большая и дружная семья, из которой её увёз «падлицый» Ирдар. Майяри очень понравилось незнакомое слово, и она живо внесла его в свой скромный словарь. В общине она прожила около пятидесяти лет и всё это время пыталась сбежать, но она была слаба, а горы суровы. Раньше, в окружении любящей семьи, ей не приходилось с таким отчаянием бороться за свою свободу.

К не утихшей вине примешалась ещё и горечь того, что за прошедшие века с семьёй бабушки могло случиться что угодно и, возможно, ей больше некуда бежать. А в то, что уже прошло так много лет, женщина до сих пор не могла поверить.

Повиснув на шее мужа, Майяри тихо-тихо прошептала, как она скучала, и отпустила оборотня расседлывать ящера.

– Ранхаш, ну что? – окликнул правнука господин Шерех, торопливо приближаясь в сопровождении хромающего Фошия.

Домоправитель уже успел подковать свою деревянную ногу, чтобы о камни не сбивалась, и теперь ходил со звонким цоканьем.

Не дождавшись ответа, господин Шерех резко остановился и с какой-то настораживающей напряжённостью посмотрел на вьющихся далеко на юге птиц. Они то нарезали круги, то разлетались в разные стороны и опять слетались… Настораживало, что и господин Фоший разделил его беспокойство.

– Странно как-то мечутся, – протянул домоправитель.

– М-м-м… – пожевал губами консер. – Не потеряли?

– Ох, что-то на то и похоже.

Одна из птиц заполошно взмахнула крыльями и стрелой метнулась в сторону лагеря. В этот же миг из ближайшего лесочка выпорхнула стайка птичек, а минутой позже из-за уступа скалы выметнулся большой, страшно исхудавший совершенно седой волк.

– Майяри!!! – заорал Шерех, и девушка, испуганно обернувшись, замерла при виде несущегося зверя.

Волк нёсся с ощеренной пастью, и оборотни, особенно те, что узнавали зверя, сигали через костры, спеша убраться с дороги. Жалобно брякали опрокидываемые котелки, испуганные вопли переполошили весь лагерь. А Майяри в священном ужасе пялилась на зверя и не могла даже пошевелиться.

Торопливо обернувшийся Ранхаш сразу узнал отца и, зная, что Лютый точно не ограничится догонялками, рванул наперерез зверю.

Но не успел.

По горам прокатился женский визг.

Спала Майяри ужасно! Мало того, что над ней посмеивались в лагере – даже Ранхаш досадовал, что не успел, но не жалел, – так ещё злющий, словно бы по-настоящему бешенный волк отказывался являть свою более разумную половину (хотя Майяри не сомневалась, что господин Шидая тоже очень и очень зол), огрызался на всех, бросался с такими явными намерениями растерзать, что Майяри пришлось поставить щит. Щит Лютого не порадовал. Он будто бы чуял невидимую преграду, хотя даже ни разу не налетел на неё, и бесился ещё больше. А стоило Майяри поставить щит вокруг себя, как он пришёл в такое неистовство, что девушка едва не завизжала от ужаса. Хорошо, что общинники этого не видели, а то пошатнулась бы её и без того хрупкая репутация.

Спускать с неё горящих злобой жёлтых глаз Лютый не собирался и ходил за ней по пятам, жутко, утробно рыча и яростно морща морду. Хотя какое ходил… Майяри пошевелиться боялась! На каждое её движение зверь отзывался рыком, и коленки слабели от страха.

Охрану Лютый не терпел и попортил отчаянно смелому Казару его талантливый зад. Хотел волк покусать и Ранхаша, но тот ловко, видать, не раз делал подобное, оседлал взбешённого отца и держал его за уши, пока у того малость не улучшилось настроение. Совсем чуть-чуть.

Лютого злило всё. Он гонялся за почтенным консером Шерехом и не менее почтенными старейшинами. Пытался покуситься на хайнеса, но за того вступился идиот-дракон, радостно подставив под волчьи зубы хвост и слюняво облобызав башку противника. Лютый рычал на костры и яростно вскидывался на любой шорох. Досталось даже госпоже Дирмайе, но, увидев Борвида, волк ощутимо смутился и набросился на Рамина, сиганувшего от него через костёр и опалившего штаны. Не трогал он только детей, словно и не замечая их.

– Он очень расстроен, – Ранхаш совершенно спокойно погладил вскинувшегося и ощерившегося волка между ушей. – Ещё и столько времени в этом облике. И лапы стёр.

– Да оборачивался он, – отозвался от одного из дальних костров высокий тонкокостный оборотень, очень похожий на трость: весь тонкий, а сверху голова. – Иногда в себя приходил, оборачивался и поражался, куда его Тёмные занесли.

Судя по смеху других крылатых охранников лекаря – забота от старого друга, – господин Шидай не просто поражался, а весьма красочно описывал своё изумление, оказавшись голым посреди леса, на горном склоне или в ледяной воде реки.

– Мы потому так быстро и добрались. Пока он соображал, мы его в лапах по воздуху несли. К концу путешествия он даже полегчал.

Оборотни опять засмеялись, а перепуганная Майяри теперь мучилась ещё и чувством вины.

Волк сильно исхудал и на еду набросился с такой жадностью, что девушка заподозрила: а не от голода ли он зубы точит на чужие задницы. Но нет. Откушав, Лютый ничуть не умерил своей ярости и продолжил скалить зубы.

А на его лапы страшно было смотреть! Стёртые в кровь, покрытые толстой коркой грязи, струпьями и коростой… Лекарь, когда увидел это, горестно охнул от ужаса. Но охом ему пришлось и ограничиться. Лапами занялся Ранхаш, а Майяри села прямо перед мордой зверя в качестве успокоительного. Время от времени Лютый яростно рычал на Ранхаша, мол, «Щенок! Ты что творишь своими кривыми лапами?!», но ни разу его не укусил, хотя перепуганной Майяри казалось, что вот-то и укусит. Один раз даже, разъярённо дыша, лизнул сына в лицо.

Спать Лютый отправился вместе с ними в палатку и прижался своим мощным горячим телом к спине девушки. Она попробовала перелечь на другую сторону, но волк с рычанием взвился и опять лёг за её спиной. И бдительно реагировал на каждое её шевеление, рыча так, что кровь стыла в жилах и попискивающая девушка вжималась в мужа. Спать в таком напряжении было решительно невозможно, и Майяри забылась каким-то подобием сна лишь к утру.